БУДТО ЖИЛ В ДРУГОЙ СТРАНЕ

Смотришь сериалы, кинокартины, слушаешь высказывания некоторых экспертов и политологов о жизни в Советском Союзе, создается впечатление, что я жил в другой стране. Наблюдал и видел в жизни вроде те же самые явления, но в совсем другом свете.

Не раз с экранов телевизоров слышал, например, что в советских школах неправильно освещали историю царской России. В школе я учился с 1933 по 1941 год. Окончил восемь классов средне-транспортной школы №14 в г. Серпухове. Родился и жил до Великой Отечественной войны и в начале войны в тульской деревне Паршино Заокского района. Там окончил начальную школу. Помню многие эпизоды жизни в деревне с малых лет. С 1934 года читал газеты, всесторонне интересовался жизнью в стране. Мне давно хотелось ответить на все появляющиеся домыслы, касающиеся коллективизации, положения с репрессиями, о подготовке к войне и других явлениях в жизни, которые нередко представляют в кино и сериалах. Самое удивительное, что довольно часто в искаженном виде высказываются бывшие коммунисты, занимавшие руководящие должности от членов ЦК КПСС до секретарей райкомов и парткомов, проводивших эту политику. Но всё по порядку.

О терроре в гражданскую войну

Частенько говорят о кровавом терроре большевиков в годы гражданской войны и позже. Террор был с двух сторон, о чем повествуется в великом романе М. Шолохова «Тихий Дон», в трилогии А. Толстого «Хождение по мукам», да и в других произведениях. Особенно надо отметить откровение А. Деникина в книге «Поход на Москву» («Очерки русской смуты») (М., Воениздат. 1989, 288 с.). Он пишет: «Освобождение нами огромных территорий должно было вызвать восстание всех элементов, враждебных советской власти. Вопрос заключался лишь в том, изжит ли в достаточной степени народными массами большевизм и сильна ли воля к его преодолению? …В силу целого ряда причин – стихийных и зависящих от нас – жизнь дала ответ сначала нерешительный, потом отрицательный». То есть большевизм не был изжит. Здесь признание, что народ остался верен советской власти. Далее по тексту он фактически поясняет почему.

Первое. «Войска были плохо обеспечены снабжением и деньгами. Отсюда – стихийное стремление к самоснабжению, и использованию военной добычи. … Военная добыча стала для некоторых снизу одним из двигателей, для других сверху – одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную колеблющуюся массу. Представители юго-восточного союза казачьих войск в числе условий помощи, предложенной временному правительству, включили оставление за казаками всей «военной добычи»(!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне… За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения – насилия и грабежа».

Второе. Деникин пишет: «С большими трудностями проходил другой важный вопрос – аграрный». Он говорит, какая борьба велась, чтобы решить вопрос о земле, о распределении наделов. «А тем временем за войсками следовали владельцы имений, не раз насильно восстанавливавшие, иногда при поддержке воинских команд, свои имущественные права, сводя личные счеты и мстя». Примерно то же самое происходило и в Сибири. Поэтому в Сибири развернулась партизанская борьба. Даже в кинофильме «Адмирал» показали это. А в туристической поездке по Енисею, Иртышу и Оби нам местные жители рассказывали о бесчинствах колчаковцев. Военнопленных топили баржами. В некоторых местах поставлены им памятники. Были случаи мародерства и в Красной армии, но за это строго карали, вплоть до смертной казни. Так что нельзя сравнивать отдельные случаи мародерства и террора и политику Белого движения. Во многом поэтому большинство народа поддерживало большевиков.

О коллективизации и раскулачивании

Для повышения производительности труда в сельском хозяйстве необходимо было переходить на машинное производство при посевных работах, при уборке и обмолоте зерновых и заготовке кормов для животноводства. Прогрессивные крестьяне еще до создания коллективных хозяйств (колхозов) организовывали машинные товарищества. У нас в деревне где-то в 1927–1928 годах восемь хозяев организовали такое товарищество. Я не знаю, покупали ли они машины в кредит или скопили деньги, но товарищество приобрело молотилку, жатку-косилку, конные грабли и сеноворошилку. Набор этих машин позволял им быстро убирать свой урожай, затем помогали другим за определенную плату.

Были организованы выставки машинных товариществ – то ли в Москве, то ли в каком другом городе. Но отец получил грамоту размером с большой газетный лист и с изображением рабочего и крестьянина, сомкнувших серп и молот над головой. Крестьяне хорошо понимали, что хозяйства надо укрупнять. Было два пути: колхозы или кулацкие хозяйства. Создание класса кулаков или, если хотите, крупных собственников, разъединяло селян. Второй путь был предпочтительней. Другое дело, каким методом делать это. Но, видимо, условия были такие, что коллективизацию надо было осуществлять в сжатые сроки. Все хозяйства машинного товарищества в нашей деревне вступили в колхоз с передачей ему всего машинного парка. Нашу семью по какой-то причине первоначально в колхоз не приняли. Но отец съездил к Всесоюзному старосте (так называли в народе М.И. Калинина) и получил распоряжение принять нас в колхоз.

Затем нас пытались раскулачивать. Этот эпизод мать комментировала так: «Пришли к нам несколько человек ночью во главе с представителем райкома или райисполкома. Тот увидел, что у нас никакой обстановки нет, только ребята спят по лавкам, сплюнул в сердцах и сказал: вы к кому нас привели?.. И ушел. Остальные – следом». Как видите, всякое бывало.

Раскулачили у нас в деревне, по-моему, две семьи. Как раскулачивали моего однофамильца, я видел. У него был большой двухэтажный дом, ческа и, видимо, валяльная мастерская. Что с ними стало, я не знаю, но одна его дочь приезжала в деревню в 35-м или 36-м году из Москвы.

Колхоз наш до войны был крепким. Вскоре на помощь колхозу прислали трактора и комбайны из МТС, на которых работали наши ребята. Механизаторам платили деньгами и натурой, то есть зерном и другими сельскохозяйственными продуктами. Тогда почти в каждом хозяйстве было по корове, поросенку, две-три овцы с ягнятами и, конечно, теленок. В колхозе было коров 50 и, наверное, столько же лошадей, не считая молодняка. Моя мать, когда мы с ней остались одни мне было двенадцать лет, – часто говорила: «Что бы мы делали, если не было бы колхоза».

Репрессии 1937 года

В последнее время представители «Единой России» очень много говорят о репрессиях, ставят памятные камни, часовни. Моя семья пострадала от репрессий. Мой отец работал весовщиком на станции города Подольска Курской железной дороги, средний брат – токарем, а затем инспектором по кадрам в депо Люблино. Девятого ноября 1937 года отец уехал на работу и не вернулся. Через мужа сестры, который работал на железнодорожной станции Серпухов, мы узнали, что его арестовали. Его осудили по 58-й статье.

Впоследствии выяснилось, что к празднику в честь двадцатилетия Великой Октябрьской социалистической революции давали новую форму, отцу дали форму очень большого размера, носить ее было невозможно. Просьбу о замене формы не удовлетворили. Тогда он заявил: «Я преподнесу вам подарок к празднику». Начальство, узнав об этом, заставило, как выяснилось позже, трех работниц написать на него донос. Ему дали 10 лет. Отсидев четыре года, он в лагере повстречался с юристом, который помог составить жалобу, и его освободили.

Документы на брата я смотрел в КГБ в начале девяностых годов. Написал донос на него наш троюродный брат, который был завербован как осведомитель. Он уверял, что его заставили написать. Мне захотелось узнать, что же он написал. Но в деле его показаний не было. Видно, стукачей берегут до сего времени. Просмотрев дело, я был поражен – до какого беззакония и подтасовок доходило.

Брат был всей душой за советскую власть. Летом 1937 года его избрали секретарем комсомольской организации депо Люблино. По словам доносчика, он был прямолинейным и «острым на язык». Обвинили его в агитации против советской власти и сокрытии социального положения. Агитация выражалась в том, что он говорил: «Железнодорожникам мало платят». Действительно, тогда железнодорожникам платили меньше, чем на заводах, особенно военных. А сокрытием социального положения посчитали то, что он не указал, что отец лишался избирательных прав. Хотя это решение М.И. Калинином было отменено. Своей вины в агитации против советской власти брат не признал. Его не судила даже тройка. Отправили в лагерь без суда.

В своей жалобе на имя Генерального прокурора СССР он написал, что узнал о том, что осужден на восемь лет, только после прибытия в лагерь. Генеральный прокурор определил: дело пересмотреть. Тогда представители КГБ дали указание в районное отделение: «найдите компромат». «Компромат» состоял в том, что у Аксёнова Николая Дмитриевича (а не Ильича, как звали нашего отца) имелась чёска, валяльная мастерская и что-то еще, точно не помню. Вот так иногда вершились дела. Видимо, и там сидели люди, которые, как Горбачёв М.С., делали карьеру, чтобы навредить советской власти.

Брат умер в лагере от туберкулеза, хотя в последнее время работал инструктором по токарному делу и имел возможность послать письмо, минуя лагерную цензуру. Он написал как-то: чтобы не признать ничего, надо иметь стальные нервы. Он заболел от переживаний, что творится такая несправедливость.

Это все так. Но вот к нам жители деревни относились сочувственно. В школе меня приняли в пионеры. Только один дядя обходил наш дом. В войну как лучшего ударника в социалистическом соревновании при восстановлении Косогорского металлургического завода меня наградили «Похвальным листом» Народного комиссариата. Узнав об этом, секретарь комсомольской организации отдела энергетики пришла к нам на электростанцию и предложила мне вступить в комсомол. Я сказал ей, что с такой биографией меня не примут. Но она проявила настойчивость, выяснила, что у меня были арестованы отец и брат по 58-й статье. Пошла в заводской комитет комсомола и рассказала обо мне. Те связались с Центральным райкомом комсомола города Тулы, куда входил поселок Косая Гора. Там ответили: если парень достоин – принимайте. После этого в 1943 году я вступил в комсомол.

Приблизительно то же самое произошло при вступлении в партию. Это было в Подольске Московской области. Я учился на четвертом курсе Подольского индустриального техникума, где был избран заместителем секретаря комсомольской организации техникума. Предложению вступить в партию предшествовало несколько обстоятельств. К нашему техникуму присоединили учащихся из Люберец, директором объединенного техникума поставили директора Люберецкого техникума. Он привез на территорию учебного заведения несколько картин и элементы обстановки кабинета. Несколько дней спустя ко мне пришли ребята и сказали, что картины и другая утварь погружены в грузовик и их готовятся вывезти с территории. Я пошел к директору и попросил объяснить, куда направляются картины? Затем заявил, что если он вывезет их, я сообщу об этом в горком партии. Картины остались в техникуме.

Приблизительно через месяц меня попросили собрать бригаду для разгрузки двух вагонов с углем. Я собрал человек восемь, но когда ребята узнали, что им хотят заплатить за это всего лишь пачкой папирос «Бокс» каждому (стоила 35 копеек), отказались. Об этом доложили секретарю партийной организации и директору. Секретарь, узнав о причине отказа, попросил меня собрать другую группу из студентов, живущих в общежитии, с условием, что оплата будет произведена по существующим расценкам. Уголь был разгружен, но директор подал заявление в партбюро «разобрать мое поведение».

Партийное бюро техникума отклонило обвинение директора, а секретарь партийной организации предложил мне подать заявление о вступлении кандидатом в ВКП(б). Я сказал ему, что у меня отец и брат были осуждены по 58-й статье. Он позвонил первому секретарю Подольского городского комитета ВКП(б). Тот пригласил меня для беседы. Разговор длился более часа. По окончании беседы сказал, что если меня рекомендуют коммунисты и партийное собрание техникума примет положительное решение, горком утвердит. Так я вступил кандидатом в партию в 1947 году.

Пишу это для того, чтобы показать: и тогда были разные люди. На моем жизненном пути встречались больше добросовестные, порядочные люди. И такое у них было отношению к тем, у кого родные были арестованы по 58-й статье.

Содержание в местах заключения, видимо, тоже было разным. Сейчас все описывают в черном свете. Когда вышла книга Солженицына «Один день Ивана Денисовича», я дал прочесть ее отцу. Он заявил, что у них были люди с чувством собственного достоинства и низко не опускались. Кроме того, мне пришлось общаться и наблюдать жизнь заключенных со стороны. На Косой Горе был лагерь. Заключенные трудились на нашем заводе за ограждением. Но о них тоже заботились.

Второй раз мне пришлось столкнуться с заключенными, когда я работал в Чупинском Слюдяном рудоуправлении КФССР (Карелия). Там после отсидки половины срока заключенным давали пропуск и они после работы свободно гуляли по поселку. И отношения с охраной у заключенных были вполне человеческими. Я не хочу сказать, что везде все было хорошо, но показывать надо так, как было в жизни.

Отношение отдыхающих в пионерских лагерях с деревенскими ребятами

В современном кино, не помню фильма, я увидел, будто деревенские ребята враждовали с ребятами из пионерского лагеря. У нас в деревне, в нашей школе, расположенной в бывшей генеральской усадьбе, летом был пионерский лагерь от фабрики «Красный Октябрь». Мы дружили с пионерами из лагеря. Играли с ними в футбол. Они научили нас играть в волейбол, в шахматы и крокет. Нас приглашали на открытие лагеря, угощали сладостями. Мы всегда присутствовали на пионерских кострах. С другой стороны, мы учили городских верховой езде, запрягать лошадь и т.д. Они часто с нами ездили за сеном. После войны, в 1947 и 1948 годах, я работал вожатым в пионерском лагере от Электромеханического завода №17 города Подольска Московской области. Там тоже не было никаких осложнений с деревенскими ребятами.

О положении в стране и мире в предвоенное время и о начальной стадии Великой Отечественной войны

Сейчас по-разному описывают предвоенные годы, готовность нашей страны к войне и даже пишут и говорят о том, что руководители СССР готовились к нападению на Германию. Чтобы все осмыслить, надо знать обстановку в стране. Только в 1922 году окончилась гражданская война и война против иностранной интервенции (Германии, Англии, США, Франции, Польши, Японии, не считая Чешский корпус). Сравните: после 1991 года прошло 20 лет – и что сделали за эти годы? Разрушили промышленность, сельское хозяйство, науку. А тогда в полной международной изоляции восстановили в 1926 году промышленность и сельское хозяйство до уровня 1913 года, последнего года перед Первой мировой войной. На 70 или 80% народ страны был неграмотным. Моя мать и ее сестры дворянского происхождения были неграмотными. До 30-х годов прошлого века советская власть боролась с басмачами, в 1929 году на СССР совершено нападение с целью захвата КВЖД. Только в конце 20-х годов западные страны признали СССР.

И несмотря на все это, в предвоенные годы было поострено порядка 8 тысяч предприятий. Только за вторую пятилетку было введено в строй 4,5 тысячи предприятий, среди них Уральский машиностроительный и Челябинский тракторный, Ново-Тульский металлургический, многие другие крупные заводы и фабрики. Но, пожалуй, самое главное – страна подготовила рабочие и инженерно-технические кадры.

С приходом к власти фашистов в Германии там практически сразу началась подготовка к войне. В 1935 году Германия ввела войска в демилитаризованную Рейнскую область, где было сосредоточено машиностроение. В 1937 году Япония напала на Китай. В 1938 году произошел инцидент с Японией на озере Хасан, где японские войска перешли границу СССР. В 1939-м почти три месяца шла война в Монголии на реке Халхин-Гол. Западные страны толкали Германию на восток – на СССР. Они сдали ей Австрию в 1938 году, в 1939-м – Чехословакию. Правительство Советского Союза предлагало Англии, Франции и другим западным странам создать блок против Германии, но они не пошли на это. В августе Англия прислала делегацию на переговоры с правительством СССР, не имеющую полномочий для подписания договора. Поэтому, понимая, что страна не подготовлена к большой войне, в 1939 году СССР заключил пакт о ненападении с Германией. Нашу неподготовленность показали и бои в Испании, что подтвердилось позже в войне с Финляндией. Надо было срочно перевооружаться. Видимо, поэтому И.В. Сталин пошел на этот пакт. Некоторые политологи пишут и говорят, например М. Веллер, ссылаясь на предателя Резуна-Суворова, что к началу войны у нас было больше танков и самолетов. Поэтому, мол, Германия предварила нападение на нее СССР.

Может, и было у нас больше танков и самолетов, у меня нет материалов по этому вопросу. Но они забывают, что качество вооружения играет решающую роль. Я видел своими глазами, работая на строительстве оборонного рубежа с южной стороны города Серпухова, какое преимущество имела немецкая авиация. Она господствовала в небе. Скорость немецких истребителей, по-моему, вдвое превышала скорость нашего И-16. Мне пришлось наблюдать, как немецкий истребитель кружил вокруг нашего «ишака» (так называли И-16). Видел я и сбитый наш самолет – некоторые части были из фанеры. Но с немецкими бомбардировщиками И-16 вели бои успешно. Я наблюдал за одним из таких боев. Группа немецких бомбардировщиков не смогла пробиться к Москве. Бомбы были сброшены на подмосковные поля и леса.

Хорошо работали зенитчики. Один сбитый ими «юнкерс» упал в двух километрах от нашей деревни. Особенно докучали нам штурмовики («мессершмиты»). Они гонялись почти за каждой автомашиной и даже за подводой. Мы не раз попадали под их обстрел. Мы – это я и мой товарищ Егоров Володя (он на месяц моложе меня, в 1943 году погиб на фронте).

В середине ноября в нашей деревне разместился тыловой штаб (так они себя называли) 50-й армии под командованием Болдина. Фронт от нас находился в 7–8 километрах. В конце ноября в нашу деревню вошли (по-видимому, и в другие тоже) части Ташкентской дивизии. У нас в доме расположился взвод. Пришли они в шинелях и, похоже, проголодались. Мороз был под 25–27 градусов. Мать сварила им два больших чугуна картошки, дала капусту, соленые огурцы и хлеба. А на второй день им всем выдали полушубки, шапки-ушанки и валенки. Вооружены они были винтовками-трехлинейками, а некоторые с патронниками, вмещавшими 25 или 30 патронов. Если не так, военные меня поправят. Дали и сухой паек. Тут уж они угощали нас.

Я обратил внимание на танки. Это были не Т-34, а их предшественники. Они не были приспособлены для проселочных дорог. Попав в колею, теряли гусеницы. Передовая техника была на подходе. В конце октября на фронте от Подольска до Серпухова и даже в нашей деревне были слышны залпы катюш. Что собой представляли объекты, попавшие под их залпы, я увидел в апреле 1942 года. Когда мы, мобилизованные из Заокского района в школу ФЗО, ехали из Тулы на Косую Гору, где находился разбитый металлургический завод, нам показали место, куда угодил залп катюш. В радиусе 20–30 метров все было расплавлено и сожжено. Оплавлены были даже камни. Так что немцев остановили, а затем погнали от Москвы не только пополнением новых армий, но и современной техникой: катюшами, танками Т-34, а затем штурмовиками Ил-2, новыми скоростными истребителями, артиллерийскими противотанковыми орудиями, которые прошибали броню немецких «Тигров», и др.

Трудно было делать все одновременно: строить заводы, жилые здания и изготавливать военную технику. Удивляешься, когда говорят, что не сделали то или другое. И это говорят люди, которые за двадцать лет не сделали ничего для укрепления страны и подготовки кадров. К войне все же готовились, так как в мае в деревне мобилизовали всех мужчин от 18 до 40 или 45 лет. Точно не помню. Из них почти никто не вернулся. Видимо, не исключался вариант утери части территории и необходимости передислокации заводов на восток, так как на Урале и в Сибири были построены здания для установки, в случае необходимости, эвакуированных станков и другого заводского оборудования. Об этом я узнал, работая в Свердловске (теперь Екатеринбург) с 1955 по 1959 год.

В заключение считаю уместным заявить: если бы нам дали еще два года мирного времени, наша армия могла не допустить врага на свою территорию, а била бы его на его же территории – так, как об этом пелось в знаменитой предвоенной песне:

Мы войны не хотим,

Но себя защитим,

Оборону крепим мы не даром,

И на вражьей земле

Мы врага разгромим

Малой кровью, могучим ударом!

И еще в заключение хочется ответить на слова М. Веллера, ведущего воскресные передачи по радио «Россия», о том, что в Германии вышла книга, рассказывающая о «зверствах» наших войск на ее территории. Меня это потрясло. Как можно доверять всем высказываниям, не проведя их анализ? Это политика фашистской Германии состояла в превосходстве немецкой «арийской расы» над другими. Начиная войну с нами, они открыто заявляли о порабощении нашего народа как народа низшей расы. А это значит, захватчикам позволялось всё – даже сжигать людей в домах. Мой дядя по отцу был сожжен таким образом в одной из деревень Беларуси, об этом было написано в сообщении, присланном его жене. Своими глазами я видел сожженную Хатынь. Наша же политика была четко выражена словами товарища И.В. Сталина: гитлеры приходят и уходят, а государство Германия остается. Своими глазами видел разрушенные заводы и города. Слушал рассказы некоторых коллег, которые находились на оккупированной территории, о поведении немцев. Не могу сказать, что все наши воины вели себя сверхдостойно, но за любое негуманное обращение с пленными, населением наказывали. В поселке Чупа КФССР я встретился с заключенным, которому дали пять лет за то, что он, воин Советской армии, ударил немецкую официантку. Нельзя сравнивать отдельные случаи с политикой. Помните сцену из кинофильма «Чапаев», когда крестьянин говорит: «Белые придут – грабят, красные – тоже грабят…» Но красных за это строго наказывали, а у белых, особенно у казаков, это было нормой.

М.И. АКСЕНОВ, г. Ивантеевка, Московская обл.

М.И. АКСЕНОВ