«О Русь! Русь! Долго ль втихомолку ты будешь плакать и стонать…»

 

«Эстетическая критика сделалась теперь принадлежностью чувствительных барышень, – писал Добролюбов в 1860 году. – Из разговоров с ними служители чистого искусства могут почерпнуть много тонких и верных замечаний и затем написать критику...» Да, за минувшее время  изменилось многое, хотя и не настолько, чтобы содержание статьи «Когда же придет настоящий день?», откуда взято это замечание, не было б столь актуальным и наглядным – и на счет «барышень», и по поводу методов их работы. На радиостанции «Град Петров», организованной при «демократе-перевертыше» Анатолии Собчаке по благословению митрополита Владимира (Котлярова), который сменил загадочно вдруг скончавшегося митрополита Иоанна (Снычева), ведущая Марина Лобанова пригласила к микрофону Светлану Шешунову, профессора из университета природы, общества и человека «Дубна», что назван по одноименному подмосковному городу, и принялись они рассуждать на все лады: как добролюбовское творчество... повлияло «на будущий советский режим и появление его в нашей стране». Действовали же сии радиобарышни ну точь-в-точь по эпиграмме, сочиненной Добролюбовым про некоего «кавалера» под заглавием «Нелепость»: «Что ты не лжец – ты уверяешь; Но ты себя опровергаешь. Что ты не лжец – ты уверяешь, А сам нелепость утверждаешь, А именно: что ты не лжец – ты уверяешь».

Дубнинская критикесса  утверждает, например, будто Добролюбов написал «несколько стихотворений», но следует-то сказать – «множество стихотворений», они печатались и в собраниях сочинений его, и выпускались не один раз отдельной книгой. Я беру с полки сборник поэта,  изданный в 1939 году «Советским писателем» в серии «Библиотеки поэта», где вторым идет «Дума при гробе Оленина» (1855), дотошно «разбираемая» названым ученым-филологом. «В этом стихотворении воспевается убийство сотрудника министерства юстиции Оленина, – задушевным голосом вещает она. – Убили его собственные слуги, двое дворовых, было уголовное дело». А важнее же подчеркнуть, что они «крепостные», ибо позорное крепостное право дискредитировало себя к той поре полностью и царские власти 19 февраля 1861 года были вынуждены объявить о его отмене. И чем разглагольствовать, будто автор  «пропагандирует уголовщину, уголовную цель, убийство», лучше не скрывать выводов следствия, где говорится: «действительный статский советник Оленин А.А. вконец разорил своих крепостных, довел их до голода, а обращался с ними столь жестоко, что, согласно отчету III Отделения, местное начальство даже делало ему неоднократные внушения».

Потому в своей «Думе» 19-летний Добролюбов и пишет, что его лирический герой «перед гробницею позорной» стоит с «радостным челом» и убедительно объясняет, почему: «Предвидя новый, благотворный В судьбе России перелом», и мечтая о «славном будущем» для родной страны, он «с негодованием и тоской» вспоминает прошлое ее, поскольку «Русь давно уж подчинилась Иноплеменному ярму». Стихотворно исследуя историю России, поэт негодует, что сначала «в цари к нам сели скандинавы», потом «теснили немцы нас», и греки, баскаки, жадные сборщики податей для монгольских ханов, а когда татарская Орда была разбита, русские дворяне «принялись править самовластно, с господ ордынских взяв пример», отдав наивысшую власть в стране «царю-самодержцу из рабов». Против бесправного положения русского народа, «бедных мужиков», эксплуатируемых разными «барами», автор и выступает. В плане же бытовом, житейском Добролюбов позже подметит: «Никто так грубо не ведет себя с подчиненными, как те, которые подличают перед начальниками».

Самому Николаю Александровичу, впрочем, повезло. С детских лет и по всей жизни довелось познать ему сполна и семейную любовь с нежной ее ответственностью, и помощь старших друзей, и чувство товарищества с неизбывной взаимовыручкой. И если не все тебя понимают – как  покинувшие в 1860 году некрасовский журнал «Современник» И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Д.В. Григорович – но не изменять же своим убеждениям, когда речь идет о Родине, о России! И хорошо, хорошо, когда Тургенев, давний друг Некрасова, от которого тот требовал не печатать статью «Когда же придет настоящий день?», сказав: «Выбирай – я или Добролюбов», он, дальновидный, честный, мудрый Некрасов, выбрал идейное, а не личное, гражданское, а не сиюсекундное – линию Чернышевского и его, Добролюбова.

 

 

Николай Александрович Добролюбов родился 5 февраля (24 января) 1836 года в Нижнем Новгороде в семье священника. Родители очень хотели, чтобы первенец тоже пошел по церковной стезе, определив его сначала в Нижегородское духовное училище, затем в семинарию, где он проучился шесть лет. Будучи там одним из первых учеников, он с благословения родителей уезжает для продолжения образования в Петербург, поселяется в скромном трехоконном домике служителя Александро-Невской лавры, но решает твердо поступать не в духовную академию, а в Главный педагогический университет, о чем с трогательными извинениями пишет домой: «Я уже умел наблюдать за своими склонностями... и давно понял, что совсем не склонен и не способен к жизни духовной и даже к науке духовной». 

Было это в августе 1853 года. А следующий, 1854 год выдался у него таким – словами и не передать, писали очевидцы. Пришла беда, да не одна: в марте умерла нежно любимая мать, а за ней в августе и отец. Но студенческие друзья и родные помогли справиться с тяжким горем. Он хотел было оставить институт и пойти работать, чтобы кормить младших – пять сестер и двое братьев осталось у него на руках, однако друзья-студенты уговорили не бросать учебу, мол, с получением диплома гораздо легче же встать на ноги и материально. Так оно и вышло. О детях позаботились родственники и добрые знакомые, а он стал зарабатывать уроками, занимаясь славянской филологией и под руководством академика И.И. Срезневского, приютившего высокоодаренного ученика в своем доме на 9-й линии Васильевского острова, 52, кстати, сохранившегося и поныне.

Впоследствии Николай Александрович сможет взять родных к себе в Петербург, неустанно помогая им. А тогда, в августе 1854-го, возвращаясь в Петербург из Нижнего Новгорода после похорон отца... «Все здесь было по-прежнему, – писал он. – Подъезжая к Петербургу, я так же увидел мелькнувшие передо мной Царское, Пулково; так же засиял передо мною исполинский купол Исаакия, те же гранитные тротуары на Невском; так же пестреет он вывесками и разнообразным веселым народом, так же величаво и грациозно течет Нева в своих гранитных берегах... Все это как-то болезненно подействовало на меня, потому что я сам был уже не тот. И как-то странно, неловко мне было идти по этому великолепному городу, между этим веселым народом...»

Зато весна 1856 года станет для него воистину счастливой весной. Он познакомился с Николаем Гавриловичем Чернышевским, и тот, увидев в нем своего единомышленника, пригласил работать в журнале «Современник». Вот тут уже для всех становится очевидным, что он нашел призвание окончательно и что уготовано ему большое будущее. Свидетельство тому и первая статья – «Собеседник любителей российского слова». В ней заявлена и гражданская позиция критика, и вырисовывалась его историческая роль, о чем Владимир Ильич Ленин в статье «Начало демонстраций» (20 декабря 1901 г.) напишет: он дорог «всей образованной и мыслящей России как писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» – против самодержавного правительства».

Говоря о «турках», Ленин напоминал таким образом и о статье Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», где дан анализ романа И.С. Тургенева «Накануне» с главным героем болгарином Инсаровым, борющимся за освобождение родины своей –  Болгарии от нашествия турецких завоевателей. Будучи материалистом, введя в литературный обиход понятие «реальной критики», разделение «теоретического мышления» и реального «миросозерцания», Добролюбов утверждал такой подход к художественному творчеству, когда изучение подводится «к рассуждениям о той среде, о жизни, о той эпохе, которая вызвала в писателе то или другое произведение», а это в условиях социальной несправедливости ведет к протесту, пусть нередко и неосознанному.

С таким критерием подходил он и к написанию своих знаменитых  статей «Что такое обломовщина?» – о И.А. Гончарове, обличая при анализе его романа людскую бездеятельность, либеральствовавших «лишних людей»; «Темное царство» и «Луч света в темном царстве» – о пьесах  А.Н. Островского, где изображалась духовная беспросветность, а сам Добролюбов, остро критикуя весь социально-общественный строй, сформулировал главные тезисы своей революционно-демократической эстетики; и, наконец, «Забитые люди» – о произведениях 70-х годов Ф.М. Достоевского, у кого он увидел не просто сочувствие угнетенным и защиту их прав, но и «протест личности против внешнего давления», когда и тихий-то человек «будто вызвать на бой кого-то хочет».

Добролюбовская эстетика предполагала, как  скажут в советские времена, тесную связь литературы с жизнью народа, связь реальную – и содействующую развертыванию таланта, и оказывающую влияние на саму жизнь: «образы, созданные  художником, собирая в себе, как в фокусе, факты действительной жизни, весьма много способствуют составлению и распространению между людьми правильных понятий о вещах». Эти «правильные понятия» складывались у Добролюбова по мере изучения трудов Белинского, Герцена, Огарева, Чернышевского и трудов западных философов – Бэкона, Руссо, Монтескье, социалистов-утопистов Кампанеллы, Бабефа, Сен-Симона, Фурье, Оуэна, и Гегеля  с левогегельянцами, и Фейербаха. Решительно отвергая различные идеалистические теории о реальных вещах как о некоем «отражении высшей отвлеченной идеи», Добролюбов видел в человеке единый организм, где духовное порождается телесным, где  мозг есть основа материальная, когда не может быть никаких «врожденных идей», когда окружающая нас действительность выражает реальные жизненные процессы и они, эти процессы, познаваемы и преходящи. «Что отжило свой век, то уже не имеет смысла», – замечал он с загадом на будущее. Оттого, скажем мы сегодня, тщетны и смехотворны в перспективе попытки нынешних реставраторов капитализма – строя отжившего и себя скомпрометировавшего, навязывать в обществе поклонение мертворожденным буржуазным «ценностям», будь то «политические» кривляния Жириновского, «исторические» лжеизыскания Радзинского, «эстетические» поползновения Пугачевой, Галкина и Шнура, «литераторские» потуги Быкова, Рубиной, Сорокина и проч., чем травят нынче людей.

«Признавая неизменные законы исторического развития, люди нынешнего поколения не возлагают на себя несбыточных надежд, не думают, что могут по произволу переделать историю, – писал философ Добролюбов. – Они смотрят на себя, как на одно из колес машины, как на одно из обстоятельств, управляющих ходом мировых событий...» У него была собственная, тщательно проработанная теория философии истории, согласно которой если «какая-нибудь группа» и «ухитряется подчинить себе весь народ и эксплуатировать в свою пользу», то в конкретном же человеке «крепко живет» вполне естественное желание «избегать лишений, удовлетворять материальную и моральную нужду». В силу этого в любых человеческих обществах идет борьба «низов» с «верхами». Но вот незадача: как только народ побеждает, от него отрывается новая группка и, примыкая к прежним правителям, начинает жить за народный счет. А что делать? Бороться, бороться и бороться, отвечает он. Пока не будет уничтожена какая бы то ни было эксплуатация человека человеком, «чтобы всем было хорошо». Что ж, это утопия, конечно, однако – социалистическая. И Добролюбов, как отмечали большевистские публицисты, ближе, чем другие его современники «подошел к марксизму».  

Художественный талант, утверждал Добролюбов-критик, исходя и материалистических воззрений Добролюбова-философа, измеряется жизненной правдой, широтой охвата жизни и значительностью созданных образов, глубиной проникновения в существо преподносимого явления и яркостью его отображения. «Партию народа» призывал он создать в литературе и искусстве в противовес и апологетам «чистого искусства», и сторонникам мелкотравчатой «правдивости», когда «берутся ложные черты действительной жизни, не составляющие ее сущности, ее характерных особенностей».

Крайне интересно сегодня и следующее суждение из статьи «Темное царство»: «Есть, напр., авторы, посвятившие свой талант на воспевание сладострастных сцен и развратных похождений; сладострастие изображается ими в таком виде, что если им поверить, то в нем одном только и заключается истинное блаженство человека. Заключение, разумеется, нелепое, хотя, конечно, и бывают действительно люди, которые, по степени своего развития, и неспособны понять другого блаженства, кроме этого...»

В некрасовском «Современнике» Добролюбов руководил отделом критики и библиографии вплоть до кончины своей, напечатав большое количество ярких, глубоких, зачастую новаторских работ на животрепещущие темы литературы, политики, философии, педагогики. У него как редактора находился в руках и созданный им сатирический раздел «Свисток», где часто печатались сотрудники журнала – Некрасов Чернышевский, Салтыков-Щедрин, Антонович, но ведущим автором был все-таки сам он, Добролюбов, публикуя и – без какого-либо юмора – прозаические фельетоны, скажем, «Опыт отучения людей от пищи» о трагических фактах обращения с рабочими на капиталистическом предприятии, и пародии, эпиграммы, сатиры в стихах, гневно обличая то, что сейчас называется «коррупцией»:

 

 

О творчестве революционных демократов хорошо знали основоположники марксизма, а Ф. Энгельс восторженно писал о России, давшей миру «двух писателей масштаба Добролюбова и Чернышевского, двух социалистических Лессингов». В борьбе за общество справедливости Добролюбов буквально озарен был идеей завоевания власти крестьянством, простолюдинами: «Милостыней не устраивается быт человека; тем, что дано из милости, не определяются ни гражданские права, ни материальное положение», говорил он. В письмах к друзьям он часто пишет о революционной борьбе, о «деле». Читаю письмо от 3 августа 1856 года: «Говорят, что мой путь смелой правды приведет меня когда-нибудь к погибели. Это очень может быть; но я сумею погибнуть недаром. Следовательно, и в самой последней крайности будет со мной мое всегдашнее, неотъемлемое утешение, – что я и трудился и жил не без пользы».

Будучи натурой открытой и цельной, у кого слова и дела меж собою не расходились, «гениальный юноша», как называл его Некрасов, все силы отдавал работе, жил бедно, плохо питался, оттого и заболел чахоткой. Увидев это, Николай Алексеевич командировал его на лечение – после Старой Руссы, за границу, во Францию и в Италию, где Добролюбов продолжал писать для «Современника», для  «Свистка», критикуя тамошние власти и либералов-приспособленцев, возвеличивая тех, кто встал под знамена республиканцев-гарибальдийцев. О патриотизме же писал следующее: «В человеке порядочном патриотизм есть не что иное, как желание трудиться на пользу своей страны, и происходит не от чего другого, как желания делать добро – сколько возможно больше и сколько возможно лучше». На этом настаивал Добролюбов и в своих педагогических воззрениях, говоря, что цель образования в России – воспитание деятельного патриота отчизны, а это невозможно, если не развивать «личную самостоятельность ребенка и всех духовных сил его натуры».

С болью сердечной протестовал Добролюбов против самодержавного режима, страстно восклицая: «О Русь! Русь! Долго ль втихомолку Ты будешь плакать и стонать» и вопрошая: «Когда, о Русь, ты перестанешь машиной фокусника быть?» Боль эта тоже подтачивала  здоровье и 29 (17) ноября 1861 года он скончался. Похороны его на Волковом кладбище Петербурга вылились в политическую демонстрацию, с митингом, с потрясенно горячими речами Некрасова, Чернышевского, Антоновича, издателя и журналиста Н.Л. Тиблена, Серно-Соловьевича и неизвестного студента. «Лучшего своего защитника потерял в нем русский народ!» – сказал у его гроба Чернышевский.  «Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!» – напишет потом Некрасов, а Панаев, что «Белинский дождался достойного гостя». Многие вспоминали, какой желал видеть Россию Николай Александрович Добролюбов. Вспомним сегодня и мы, ныне живущие:

 

 

«Я – отчаянный социалист», – отмечал Добролюбов. Так пусть же подвижническая жизнь этого замечательного человека станет примером для всех, у кого убеждения находятся не на «кончике языка» и не в «сумме прописью», а складываются и крепнут в борьбе за свободу и счастье Социалистической России.