1
В истории поздней советской литературы есть целый ряд писателей, творчество и жизненная позиция которых до сих пор преподносятся обществу в уничижительном ключе. Особенно сильно в этом плане достается Всеволоду Кочетову, что в общем-то неудивительно. Ведь этот человек был не только известным писателем, но еще и одним из лидеров той части советской интеллигенции, которая в годы хрущёвской «оттепели» и после нее отчаянно пыталась предотвратить гибель Советской империи, но так и не была услышана высшим руководством. В итоге после того как пал СССР и к власти пришли именно те, с кем боролся Кочетов, они стали делать все для того, чтобы его политическое наследие было навсегда похоронено под грудами лжи и полуправды. Однако следовало бы сегодня взглянуть на это наследие под другим углом зрения? Тем более что оно не утратило своей актуальности и поныне.
Всесоюзная слава пришла к Кочетову в 40 лет, когда 1952 году свет увидел его роман «Журбины», в котором речь шла о трех поколениях рабочей династии судостроителей. Два года спустя кинорежиссер Иосиф Хейфиц экранизировал этот роман под названием «Большая семья», умножив славу Кочетова: фильм собрал около 20 миллионов зрителей и был отмечен одним из призов на Каннском кинофестивале. После этого из-под пера писателя появилось еще несколько произведений (некоторые из них опять были экранизированы), которые хотя и не достигли славы «Журбиных», однако заставили заговорить о нем как об одном из наиболее талантливых литераторов, писавших в жанре рабочего романа.
Не меньшую славу Кочетов приобрел и на политическом поприще, активно включившись в ту внутрипартийную борьбу, которая разгорелась в советской правящей элите вскоре после смерти Сталина. Условно эту элиту можно было разбить на два крыла: державники (к ним относились сталинисты, почвенники и центристы-государственники) и либералы-западники. Кочетов относился к первому крылу, к группе сталинистов. Их отличие от остальных державников заключалось в самом их определении – «сталинисты»: они исповедовали более жесткие методы в руководстве страной, в классовом подходе к событиям, происходящим как внутри страны, так и вовне ее. В своих воззрениях они исходили из того, что холодная война сродни войне горячей и поэтому требует от советских людей не меньшей мобилизации и бдительности.
Другие державники смотрели на холодную войну несколько проще. Они считали устаревшим сталинский лозунг о том, что по мере строительства социализма классовая борьба обостряется, и полагали что с господами-капиталистами рано или поздно можно договориться жить если не в согласии, то в мире. Почвенники к тому же стояли на националистических позициях и особо отстаивали приоритет титульной нации (русских) над остальными. Отметим, что сталинисты, среди которых тоже было немало русских (к примеру тот же Кочетов), во многом разделяли национализм почвенников, однако он в их понимании опять же основывался на сталинском подходе: примерно с середины 30-х годов вождь народов начал выделять русских из всех наций, населявших СССР (особенно заметно это было в иделогии), однако этот процесс имел свои пределы и жестко пресекался, если рамки, очерченные Сталиным, нарушались (пример: «ленинградское дело» конца 40-х).
Что касается либералов-западников, то они стояли на позициях более тесного сотрудничества с Западом, которое, по их мнению, сулило СССР большие выгоды: во-первых, если не окончание холодной войны, то во всяком случае снижение ее накала, и во-вторых – мощный рывок в политическом и экономическом развитии посредством введения в советскую систему элементов западной демократии и рыночного хозяйства. Принципиальное разногласие между державниками и западниками проходило именно по границе вопроса о масштабах и формах сближения с Западом: в то время как центристы и почвенники в целом были готовы поддержать подобное сотрудничество, сталинисты выступали за существенное ограничение таких контактов и их жесткую фильтрацию (например для них было категорически неприемлема установка связей почвенников с белогвардейско-монархической эмиграцией в Европе).
Наверное, единственным пунктом, где сходились интересы всех перечисленных выше групп, была позиция к репрессивной политике Сталина в отношении самой элиты. Она была отрицательной. В итоге в этом вопросе был достигнут консенсус: то есть на смену репрессиям должна была прийти более мягкая и щадящая политика, которая убирала из сталинской конструкции страх представителей элиты за свою жизнь, заменив его страхом за свою карьеру. Для этого была сужена роль главного репрессивного органа – КГБ. Как покажет будущее, во многом именно эта реформа и приведет в итоге к перерождению большей части советской элиты и предательству ею интересов страны.
Отметим, что западные спецслужбы не только хорошо были осведомлены о всех нюансах существующих разногласий внутри советской элиты, но и тщательно их изучали и, что называется, «вели» – то есть постоянно пытались на них влиять как внутри страны, так и вне ее. Для этого в ЦРУ в самом начале 50-х годов был значительно расширен советский отдел, посредством включения в него филиалов из дочерних спецслужб практически всех западных стран (например издательство «Посев» и радиостанция «Свободная Европа», расположенные в ФРГ и курируемые тамошним БНД под прикрытием ЦРУ, большой упор в своих материалах делали на обработку советских почвенников и западников).
В Советском Союзе еврейская интеллигенция играла ключевую роль в политической системе практически с первых же дней установления Советской власти. После того как последняя провозгласила евреев одним из самых угнетаемых народов царской России, те получили значительные привилегии во всех областях жизни СССР. Так продолжалось почти два десятилетия, после чего начался своего рода откат: репрессии конца 30-х в какой-то мере сместили ее с командных высот. Однако не низвергли, как расписывают ныне сами либералы. В их среде до сих пор бытует мнение, что репрессии 1937–1938 годов своим острием были направлены главным образом против евреев. Но так ли это было на самом деле? Да, в числе жертв значительное количество составляли лица именно данной национальности. Но связано это было только с тем, что они доминировали практически во всех руководящих звеньях советского общества. Как уже говорилось, они ринулись туда сразу после революции 1917 года и этот процесс с тех пор длился непрерывно (особенно сильным он был в годы нэпа). А ведь еще прозорливый философ В. Розанов в 1917 году в своем «Апокалипсисе нашего времени» предостерегал евреев от «хождения во власть», утверждая, что «их место – у подножия трона». Увы, эта точка зрения была проигнорирована – уж больно сильным оказался соблазн. Как писал историк В.Кожинов: «Широко распространены попытки толковать 1937 год как «антисемитскую» акцию, и это вроде бы подтверждается очень большим количеством погибших тогда руководителей-евреев. В действительности обилие евреев среди жертв 1937 года обусловлено их обилием в том верхушечном слое общества, который тогда «заменялся». И только заведомо тенденциозный взгляд может усмотреть в репрессиях 1930-х годов противоеврейскую направленность. Во-первых, совершенно ясно, что многие евреи играли громадную роль в репрессиях 1937 года; во-вторых, репрессируемые руководящие деятели еврейского происхождения нередко тут же «заменялись» такими же, что опрокидывает версию об «антисемитизме»...»
Естественно, что ослабление позиций во власти воспринималось еврейской элитой крайне болезненно. Поэтому едва не стало Сталина, как они предприняли все возможное, чтобы вернуть себе утраченное положение. И помог им в этом Никита Хрущёв, который в 1956 году начал атаку на сталинизм. Почему он встал на этот путь, существует несколько версий. Первая упирает на то, что таким образом Хрущёв пытался избавиться в своем окружении от потенциальных претендентов на верховную власть (группа Молотова), которых он мог дискредитировать, обвинив в жестокостях сталинского времени. Согласно другой версии, Хрущёва подтолкнули на этот путь западники (при молчаливом согласии центристов и почвенников), которые выступали под лозунгом прорыва изоляции СССР от внешнего мира (а изоляция эта во многом базировалась именно на отношении западных элит к личности Сталина).
Как мы знаем, акция Хрущёва полностью удалась: он устранил со своего пути ближайших претендентов на власть и начал десталинизацию советского общества. Причем последняя была основана отнюдь не на объективном подходе (в таком случае это могло бы если не объединить, то во всяком случае примирить все группировки советской элиты), а на чисто конъюнктурном, субъективном. В итоге этот процесс привел к отрицательному результату: к ожесточению элит по отношению друг к другу, к выделению одних элитных групп и ущемлению других. И прежде всего поднялась еврейская элита, которая, надо отдать ей должное, сумела извлечь из происходящего максимальную выгоду для себя. Этот максимум заключался в том, что репрессии конца 30-х годов были представлены как преступное беззаконие с явным антисемитским уклоном. На основе этого началось активное возвращение еврейской элиты в высшие слои советского общества, которое длилось все годы хрущёвской «оттепели» (1956–1964 годы) и было несколько пристановлено после смещения Хрущёва.
Между тем единственной силой, кто в той или иной мере сопротивлялся широкой десталинизации, были сталинисты, в том числе и Всеволод Кочетов. В те годы он не случайно был делегирован своими сподвижниками не только в идеологические органы (в 1955–1959 годах возглавлял «Литературную газету»), но и в высшие органы партийной власти (в 1956 году его избрали членом Центральной ревизионной комиссии КПСС). По мнению сталинистов, критический взгляд на времена сталинского правления обществу был необходим, однако эта критика не должна была быть огульной, поскольку в таком случае на ней начинали паразитировать разного рода перерожденцы и карьеристы. Свою позицию на происходящее в стране Кочетов ясно выразил в новом романе «Братья Ершовы» (1958), где с одной стороны выступал сплоченный рабочий коллектив, носитель передовых идей, с другой – «гнилая» либеральная интеллигенция, носитель идей ревизионистских.
Любопытно, что роман был весьма положительно встречен высшим идеологическим руководством, за исключением одного «но»: в газете «Правда» был брошен упрек Кочетову в том, что он якобы слишком сгустил краски. Дескать, «ревизионистские настроения затронули значительно меньший круг творческих работников, чем показано в романе». Это была существенная оговорка, которая указывала либо на политическую слепоту критиков, либо, наоборот, – на их желание намеренно затушевать данную проблему. На мой взгляд, истина крылась в последнем. И чтобы подтвердить свою правоту, перенесу читателя на двадцать лет вперед, в начало 1978 года. Тогда другой известный советский писатель из числа державников-сталинистов – Михаил Шолохов – написал письмо Брежневу, где открытым текстом заявлял следующее: «Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны... Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому...»
Ответом на этот крик души было следующее резюме высшего руководства страны, которое по своей сути было весьма схожим с тем, в чем упрекали в 1958-м Кочетова – то есть в сгущении красок. Дословно это выглядело так: «...Изображать дело таким образом, что культура русского народа подвергается ныне особой опасности, связывая эту опасность с «особенно яростными атаками как зарубежного, так и внутреннего сионизма», – означает определенную передержку по отношению к реальной картине совершающихся в области культуры процессов... Никаких открытых дискуссий по поставленному им (Шолоховым) особо вопросу о русской культуре не открывать...»
Вот и в 50-е годы позицию сталинистов власть посчитала «передержкой» и никаких открытых дискуссий по этому поводу не проводила. В итоге почти вся борьба велась «под ковром», что, естественно, только запутывало народ, который никак не мог разобраться, в чем же смысл тех баталий, которые велись во властных элитах. Между тем баталии там разворачивались серьезные. Причем за большинством из них явственно маячили уши западных спецслужб, которые были весьма рады подобной секретности – как известно, ловить рыбу в мутной воде всегда проще. Благодаря этой деятельности было рождено, например, знаменитое «дело Пастернака» (1958), которое являлось чистой провокацией Запада: подставив своей «нобелевкой» писателя-еврея, западные стратеги добились его осуждения советскими властями, чем возбудили к ним новую вспышку гнева со стороны либеральной советской интеллигенции. Два года спустя (когда Пастернак скончался) этот гнев западные спецслужбы весьма успешно трансформировали в создание диссидентского движения в СССР.
Не менее значимые события происходили и в других областях политической жизни страны. Так, Хрущёв, подталкиваемый либералами, избрал одним из главных направлений развития советской внешней политики западное: объявил о мирном сосуществовании с Западом (в 1956 году), включился в экономическую гонку с Америкой (в 1959-м), рассорился с Китаем (в 1960-м). Наконец осенью 1961 года Хрущёв и его союзники, на радость все тому же Западу, нанесли новый мощный удар по Сталину и его наследию: на XXII съезде КПСС они с удвоенной энергией продолжили разоблачение сталинской политики и в буквально смысле похоронили вождя всех народов, вынеся его тело из Мавзолея. Все эти события в итоге сольются в одну полномасштабную стратегическую ошибку советского руководства, которая очень скоро и приведет к краху советского проекта.
К сожалению, осознание этой ошибки придет слишком поздно даже к людям, которые испытывали к Сталину симпатию (в том числе речь идет и о Всеволоде Кочетове). Ведь то, что почти вся советская элита отнеслась к перезахоронению вождя либо с одобрением, либо молча, объяснялось просто. Предавая тело Сталина земле, элита вместе с ним хоронила и свой страх перед теми репрессиями, которые вождь культивировал, держа ее в подчинении. Однако этот консенсус не распространялся на все остальное сталинское наследие, которое одни продолжали активно ниспровергать, а другие, наоборот, – защищать. Всеволод Кочетов по-прежнему был в числе последних.
Сохранив на XXII съезде партии свой пост в ЦРК, он в том же 1961 году был назначен главным редактором журнала «Октябрь». Именно возглавляемое им издание и стало главным рупором и пристанищем для всех тех, кто выступал не просто против широкой десталинизации, а против подрыва базисной основы советского проекта, который зижделся именно на тех принципах которые сформулировал Сталин. Либералы сводили эти принципы к одному: к жестоким репрессиям, которые единственные служили основой для существования якобы бесчеловечного режима. При этом напрочь отбрасывались многие объективные исторические факторы: существование внутренней оппозиции, вражеского окружения извне и т. д.
Не бралась в расчет и политическая биография самого Сталина, которая на разных этапах истории Советского государства трансформировалась в диаметрально противоположные характеристики. Так, если в 20-е годы он был космополитом-коминтерновцем, то со следующего десятилетия превратился в ярого государственника, державостроителя. Именно в последнем качестве Сталин и достиг наибольших успехов как государственный деятель, в считанные годы превратив свою страну в супердержаву. Однако именно эта его ипостась и вызывала ярость у космополитов-либералов, наследников того Коминтерна, который Сталин распустил в 1943 году.
Кстати, одним из главных помощников Хрущёва, толкнувших его на те кардинальные внешнеполитические деяния конца 50-х, о которых речь шла выше, был Борис Пономарёв – старый коминтерновец, член его Исполкома с 1937 года. В 1955 году Хрущёв не случайно именно его назначил заведующим ключевым внешнеполитическим органом – Международным отделом ЦК КПСС. На этом посту Пономарёв прослужит 33 года (рекорд среди руководителей отделов ЦК!) и уйдет, выпестовав целую плеяду либеральных политиков, подготовивших и осуществивших горбачёвскую перестройку. Однако вернемся в 60-е.
Трансформация таких людей, как Хрущёв или Пономарёв, которые из недавних ярых сталинистов превратились в не менее ярых антисталинистов, вызвала настоящую цепную реакцию в высших сферах советского истеблишмента. Выстроилась огромная очередь из таких же «разоблачителей», появилась целая мода на такого рода перерожденцев. Можно, конечно, бросить упрек самой советской системе за подобное воспитание кадров, но дело здесь, думается, в другом: ведь моду в политике задают сами политики и от их ума (далекого или наоборот) зависит то, какая мода в итоге возобладает. Сталин был мудрым политиком и моду создавал соответствующую: при нем перерожденцев практически не было. При Хрущёве их появилась целая армия, на фоне которой тот же Всеволод Кочетов со своим немногочисленным войском выглядел подлинным героем – они не переродились, не отреклись в трудную годину от своего главнокомандующего, как это сделали другие.
Например, кинорежиссер Михаил Ромм более двух десятилетий исправно служил сталинскому режиму. Снимал коммунистические фильмы (трилогию о Ленине), был награжден за это званием народного артиста СССР (в 1950-м), пятью(!) Сталинскими премиями. Однако после ХХ съезда КПСС и доклада Хрущёва «О культе личности Сталина» Ромм быстро поменял свои взгляды на противоположные – стал антисталинистом. И, как и большинство представителей еврейской интеллигенции, бросился разоблачать как Сталина, так и тех, кто до конца оставался предан его памяти и верен идеалам, которые тот долгие годы претворял в жизнь. Со стороны это выглядело в высшей мере нелицеприятно. Например, Ромм за одну ночь, вооружившись ножницами, вырезал из своих фильмов все эпизоды с участием вождя. А это более 600 метров пленки! Правда, от своих Сталинских премий режиссер не отказался, поскольку в таком случае пришлось бы возвращать не только лауреатские значки, но и деньги, которые выдывались вместе с премией.
Поздней осенью 1962 года именно Ромм выступил в ВТО с пламенной речью, которая была провозглашена манифестом либеральной интеллигенции. Досталось в ней и Всеволоду Кочетову, который еще в 50-х с уничижением отзывался о перевертышах типа Ромма, а когда возглавил «Октябрь», стал публиковать о них и об их творчестве острые статьи. Отметим, что особенно от кочетовского журнала доставалось кинематографистам, поскольку эта среда была сильно засорена космополитами, ненавидящими не столько Сталина, сколько уже и сам тогдашний СССР, который превратился для них в своеобразную «Данию-тюрьму» (именно таким Советский Союз изобразил Григорий Козинцев в своем знаменитом «Гамлете» 1964 года выпуска).
Между тем речь Ромма была типичным образчиком мыслей либералов-космополитов. В ней критиковалось православие (в угоду тогдашней хрущёвской борьбе с церковью), Сталин объявлялся антисемитом (хотя сам Ромм, как и большинство его коллег, при нем процветали), а главными врагами хрущёвской «оттепели» назывались сталинисты во главе с Кочетовым, которых докладчик обвинил в «открытой диверсии, нападках на все передовое и яркое», поджигателями, «разжигающими костер на террасе нашего дома».
В этих обвинениях было все перевернуто с ног на голову. Пожар на террасе разожгли и поддерживали его отнюдь не Кочетов и К° (те как раз выступали пожарниками), а совсем наоборот. Первым это сделал Хрущёв в 1956-м, а дрова для этого пожара ему стали подносить интеллигенты из числа либералов. Многие деятели икусства и литературы тоже были в числе этих поджигателей, мастеря произведения, которые даже не поленьями были, а настоящими «коктейлями Молотова». После них пожар уже и вовсе грозил разгореться до немыслимых пределов. Кстати, руководство страны чуть позже это осознало, что во многом и стало поводом к смещению Н.Хрущёва в октябре 1964 года. Однако пришедший к власти Леонид Брежнев в целях уравновешивания ситуации стал в равной степени поддерживать как либералов, так и почвенников, а вот сталинистам по-прежнему не доверял. Поэтому не случайно в 1966 году на XXIII съезде КПСС Всеволод Кочетов был выведен из состава ЦРК, а год спустя была разгромлена и группа Александра Шелепина.
Тогда же начала восходить и звезда Юрия Андропова, ставленника либералов, – он возглавил КГБ. И первое, что сделал: создал в своем ведомстве новое подразделение – 5-е (идеологическое) управление, которое должно было взять под свой контроль борьбу с политической оппозицией. Однако вместо настоящей борьбы началась ее весьма умелая имитация. В итоге даже появление столь мощного и высокобюджетного подразделения не предотвратило разрастания не просто диссидентского движения в СССР, а именно его либерально-западнического крыла. Все остальные крылья нещадно подавлялись или стравливались друг с другом. Даже чехословацкие события 1968 года, которые во всей красе показали истинную опасность либерально-западнических идей, не стали поводом для кремлевских руководителей к резкой смене приоритетов во власти: они по-прежнему боялись пускать туда сталинистов. Единственное, что было сделано – частичная реабилитация Сталина в идеологии.
Все это Всеволод Кочетов прекрасно видел и весьма доходчиво отобразил в своем политико-публицистическом романе «Чего же ты хочешь?», напечатанном в журнале «Октябрь» в конце 1969 года. Главная сюжетная линия его строилась на том, что в Советский Союз приезжает группа иностранных шпионов – американка, немец и русский эмигрант, служивший в гитлеровской армии. Официальной крышей этой троицы было английское издательство «New World», что в переводе на русский означало «Новый мир» (явный намек на одноименный журнал под редакторством Александра Твардовского – рупор либералов-западников). Как писал Кочетов: «Разложение, подпиливание идеологических, моральных устоев советского общества – вот на что в Лондоне... решили потратить несколько десятков тысяч фунтов стерлингов» (отметим, что английская столица всегда была тайным и явным оплотом антирусского движения, поэтому даже в наши дни там окопались почти все официальные враги России. – Ф.Р.).
Не жалел язвительных красок автор романа и для других героев повествования. Например, для известного славянофила-художника Антонина Свешникова, в образе которого сведущий читатель тут же обнаруживал знакомые черты популярного советского художника Ильи Глазунова (сегодня этот живописец, с особым рвением рисовавший коммунистических вождей, в открытую именует себя монархистом и объявляет о том, что Сталин проводил политику геноцида по отношению к русскому народу).
Что касается положительных героев романа, то их было трое: начальник главка одного из машиностроительных министерств Сергей Антропович, его сын инженер Феликс и писатель Булатов. Именно в их уста автор романа вкладывал те мысли, которые беспокоили его самого. Например, в разговоре с сыном Сергей Антропович произносил слова, которые станут поистине пророческими. Когда разговор коснулся тогдашней советской молодежи, отец с горечью констатировал: «Вы беспечны, вы слишком поверили сиренам миролюбия – и зарубежным, и нашим отечественным. Эмблемой вашей стал библейский голубь с пальмовой ветвью в клюве. Кто только вам его подсунул вместо серпа и молота? Голубь – это же из Библии, он не из марксизма».
Весь ход последующих событий в Советском Союзе докажет правоту этих слов: брежневское руководство, «усыпленное сиренами миролюбия», затеет сближение с Западом, так называемую разрядку, которая приведет прямиком к горбачёвской перестройке и развалу некогда великой державы. Говоря на языке Кочетова, «голубь мира будет заклеван коршуном холодной войны».
Не менее провидческим окажется и вывод Кочетова относительно некоторых зарубежных друзей-коммунистов, в основном из Италии. И здесь писатель вновь попал в «яблочко»: спустя несколько лет именно представители Итальянской компартии всадят нож в спину КПСС, став одними из идеологов нового течения в мировом коммунистическом движении – еврокоммунизма, который вобьет последний гвоздь в крышку гроба, куда будет положен СССР. Кочетов знал, что писал, поскольку неоднократно бывал в Италии и наблюдал тамошнюю элиту воочию. Поэтому в качестве главного злодея в своем романе он вывел итальянского писателя-коммуниста Бенито Спаду, в образе которого угадывался известный литературовед Витторио Страда, автор книг о Горьком и Маяковском, впоследствии ставший перерожденцем. Отметим, что в горбачёвскую перестройку подобных Страд в СССР объявится достаточно много: среди них, например, будут философы-марксисты Александр Яковлев и Александр Ципко, бывший биограф Ленина Егор Яковлев и т. д.
Видимо, не случайно, но именно Италия в конце 60-х станет настоящей землей обетованной для советских кинематографистов, большую часть которых, как мы помним, составляли либералы. Именно в этой среде западные идеологи будут отрабатывать свои методы по подкупу советской элиты.
Западные спецслужбы (в том числе и итальянская СИФАР, отвечавшая за контрразведку) и в самом деле накапливали материалы на многих деятелей советской элиты. В этих документах с удовлетворением отмечалось, что представители послевоенного поколения советских интеллигентов уже не обладают той идеологической стойкостью, что их предшественники. И слова Лаурентиса, что «они готовы родную мать заложить» вполне соответствовали действительности: разложение советской элиты в конце 60-х достигло пугающих размеров. Помочь могли только меры радикального характера, на которых настаивали сталинисты. Но для этого необходима была политическая воля высшего советского руководства. Однако вместо этого последовал разгром группировки Александра Шелепина, а спустя несколько лет началась разрядка, открывшая немыслимые горизонты для либералов в пропаганде своих идей. Ситуация тогда будет схожа с той, что сложилась в Германии XVIII века, когда происходил быстрый рост влияния евреев на культурную жизнь и идеологию общества. Однако если в Германии это не привело к завоеванию евреями политических прав, то в СССР, наоборот, в горбачёвскую перестройку они наконец добились того, что не у них не получилось сделать в хрущёвскую «оттепель».
Всеволод Кочетов был одним из немногих, кто предвидел это и пытался предотвратить. Еще в конце 60-х, анализируя чехословацкие события, он написал строки, которые два десятилетия спустя станут особенно актуальными и для СССР. Писал же он следующее: «У революционера, у революции – история вновь и вновь напоминает об этом – нет более смертельного врага, чем беспечность, утрата бдительности. Утрачивает же бдительность и впадает в беспечность прежде всего тот, кто позабывает о классовой структуре общества на земле, о том, что класс эксплуататоров никогда не расстанется добровольно с таким порядком, при котором он мог бы присваивать результаты труда эксплуатируемых...
Забыта досадная «мелочь»: если антагонистических классов нет в данной стране, то они еще есть, еще сильны, вооружены до зубов там, за кордонами, в мировом сообществе, и от вожделений еще процветающего на земле империализма отгородиться и обезопаситься одними полосатыми пограничными столбиками никак невозможно. А во-вторых, если внутри страны нет класса капиталистов как класса, то в ней, среди миллионов и миллионов, всегда найдутся в том или ином числе носители мелкобуржуазных взглядов, которым трудно подчинять свое «я» интересам рабочих и крестьян. Они, эти обладатели излишне раздутого «я», шире-де в своих стремлениях, интересах, полете мысли, чем те, эмблема которых какой-то устаревший молот и еще более устаревший серп. Они – носители духовного, они – соль земли, они – элита...»
Что представляет из себя эта элита, эта «соль земли» мы можем воочию наблюдать в сегодняшней России чуть ли не ежедневно – достаточно включить телевизор или открыть любую из либеральных газет (а таковых в нынешней России большинство). Эта элита является прямой наследницей позднесоветской либеральной элиты, которая была вскормлена на хрущёвской «оттепели». Эта она подменила классовый подход к происходящим в мире событиям «общечеловеческими ценностями» и, оперевшись на тех самых носителей мелкобуржуазных взглядов, о которых говорил Кочетов, совершила в первом в мире государстве рабочих и крестьян контрреволюционный переворот.
Именно о возможности подобного исхода и бил в набат Кочетов в своем романе «Чего же ты хочешь?» Однако достучаться до широких масс писатель-патриот так и не смог, поскольку роман этот фактически был запрещен еще тогда, в начале 70-х. Почти весь тираж книги был скуплен (или конфискован) по указанию ЦК КПСС и пущен под нож. Лишь несколько тысяч экземпляров удалось спасти и распространить по стране (включая и номера журнала «Октябрь», где роман был напечатан в первую очередь). Так будущие либералы-перестройщики мостили для себя тот плацдарм, который и приведет их к победе два десятилетия спустя. Их – к победе, а народ – к потере своей страны. Именно для того, чтобы люди поменьше задумывались об этой потере, нынешние либеральные шелкоперы и дискредитируют Всеволода Кочетова, одного из тех честных людей, кто словом и делом боролся за счастье простого трудового народа, а не кучки буржуев и их прихлебателей.
Фёдор РАЗЗАКОВ
