1Уважаемая редакция! В преддверии очередной годовщины гибели космонавта Ю. Гагарина прошу опубликовать прилагаемое письмо.
В «АиФ» №2 за 2010 год был опубликован материал под заголовком «Гагарина сгубила паника?», посвященный одной из версий причин гибели Ю. Гагарина и его инструктора В. Серёгина.
Как бывший военный летчик 2-го класса, летавший 12 лет на реактивном самолете Л-28, подтверждаю обоснованность вывода бывшего военного летчика 1-го класса А. Клопова: версия бывшего сотрудника ГосНИИ эксплуатации и ремонта авиационной техники ВВС И. Кузнецова, что причиной гибели Ю. Гагарина и В. Серёгина могла быть разгерметизация кабины, не выдерживает критики, поскольку всем профессиональным летчикам известно, что полеты в разгерметизированной кабине и без кислородной маски на высоте 4–5 тыс. м, на которой они тренировались в тот день (27 марта 1968 г.), абсолютно безопасны. Однако что же помешало этим опытным летчикам вывести МиГ-15 из пикирования и катапультироваться?
Моя версия – произошла весьма редкая поломка в системе так называемого бустерного управления штурвалом самолета. Дело в том, что при полетах на истребителях на больших (околозвуковых) скоростях нагрузка на рули высоты резко возрастает. И для преодоления этих высоких нагрузок конструктивно предусмотрена вспомогательная гидравлическая (бустерная) система управления рулями по сигналам летчика.
Так вот, очень редко, но бывают случаи, когда в трубопроводах этой гидросистемы происходит разрыв перегородки, разделяющей трубопроводы встречных потоков жидкости. В таких случаях штурвал «замирает» в одном положении и не реагирует больше ни на электрические, ни на физические сигналы летчика, давление на руль высоты в гидросистеме около 100 атмосфер.
Именно такой случай произошел с моим другом (мы служили с ним в начале 1960-х годов на аэродроме «Сокол» на южном Сахалине) Николаем Кругловым – летчиком
1-го класса, командиром эскадрильи полка ПВО, во время тренировочного полета в качестве инструктора со вторым пилотом (проверяемым) капитаном П. Когда штурвал заклинило в положении пикирования и скорость быстро увеличивалась до сверхзвуковой, Н. Круглов несколько раз скомандовал напарнику: «Прыгай!» Но тот почему-то не выполнил этих команд.
Когда до земли оставалось несколько сот метров, Круглов катапультировался уже на сверхзвуковой скорости. От удара воздушной волны плексиглас шлема, защищавшего лицо, раздробился на мелкие кусочки, которые врезались в лицо. Парашют лишь частично затормозил скорость падения на деревья. Поэтому одна нога его оказалась сломанной. Другие части тела также были сильно травмированы, и он не мог двигаться. Лишь на третьи сутки поисковая группа обнаружила его.
Пока он лежал в военном госпитале (в Хабаровске), члены комиссии, расследовавшей катастрофу, весьма усердно требовали от него «сказать правду» о причинах падения самолета. В этих домоганиях сквозил откровенный намек: «почему ты спасся, а товарища бросил?» Особенно усердствовали в этом представители КБ и завода МиГ. На все его объяснения о том, что штурвал не подчинялся их усилиям вывести самолет из пикирования, они категорически заявляли: такого быть не может.
Круглов же требовал поставить систему бустерного управления на испытательный стенд и «гонять» ее без остановки до первой поломки. Это требование было выполнено лишь после вмешательства высшего командования ОДВА (Отдельной дальневосточной воздушной армии). Через несколько суток работы бустерного блока упомянутая перегородка прорвалась.
Не по этой ли причине Гагарин и Серёгин не смогли вывести МиГ-15 из пикирования? Если да, то нетрудно предположить и причины, по которым они не смогли раньше катапультироваться.
Во-первых, это могла быть элементарная неисправность катапультных устройств. Во-вторых – ограниченность времени на принятие решения. Так, например, если их полет проходил на высоте 4000 м, с которой они начали снижение на скорости около 1000 км/час и которая очень быстро в режиме пикирования приближалась к сверхзвуковой, можно предположить, что, снижаясь со скоростью около примерно 350 м/сек., они достигли высоты 800–1000 м (т.е. минимальная высота, сохраняющая шанс на спасение жизни с раскрытым парашютом) за 10–20 секунд.
Возникает вопрос: а могли ли они за эти 10–20 секунд принять согласованное решение о катапультировании? А что если в ответ на команду полковника Серёгина «Прыгай!» (которую он обязан был как инструктор дать, а после прыжка Гагарина прыгать сам) Гагарин крикнул: «Прыгай ты, а я за тобой!»? Ведь нельзя исключить, что у каждого из них в эти мгновения мелькнула мысль: как я буду жить, если спасусь, а товарищ погибнет?
Впрочем, в условиях современного морального состояния общества далеко не каждый может понять благородство терзаний души этих летчиков в такие трагические мгновения.
В.М. ЛУГАНЦЕВ
г. Волгоград
/span
