1Живёт в нашем доме участник войны. Отставной офицер, то ли из военных юристов, то
ли из политруков-комиссаров. Брехать не буду, точно не знаю, но на все признаки сегодняшнего реформирования у него такая реакция: «Новое порочное веяние. Это создаёт причины и условия, ведущие к разложению общества и вырождению народа!»
Вот сейчас рекламируется пиво по телевизору. И все ходят, пьют его на ходу. На каждом углу торгуют дешёвой водкой. Здорово! Собрал пару десятков пустых бутылок — и всегда можешь опохмелиться чуть ли не на халяву. Говорят, что торгуют суррогатиной, и она вредна для здоровья. А я вот пью — и всё нормально. Хотя иногда память отшибает: забываешь, как тебя зовут. Но сколько стоит бутылка — всегда на уме.
А нашему отпетому консерватору всё это не по нутру. Говорит: «Торгаши травят людей, как тараканов, а власти, дескать, ушами хлопают». Я ему говорю: «Сеня, что ты тормозишь локомотив истории своим отставным сапогом? Мы идём в царство свободного предпринимательства, где свои нравы и законы. Надо тебе — смешивай хоть хлорофос с «Инвайтом» и продавай. Я первый пойду к тебе в компаньоны. И буду поставлять посуду».
Но рутинёра разве урезонишь? При мне он дозвонился до кого надо и доложил о своих наблюдениях. А с того конца прямо ему в лоб: «Ваша фамилия и адрес? Напишите заявление. Изложите доказательства. Опишите обстоятельства. Приобщите показания очевидцев, свидетелей, заключеня врачей...» Он и скис! Знают сегодня власти, где у жалобщиков хвост и как охладить пыл противников прогрессирующих реформ.
Недавно прибегает ко мне: «Ох, не спал всю ночь! В чьей-то самодельной кладовке на лестничной клетке свинья визжала до утра». Поясняю неразумному ситуацию:
«Васёк пятый месяц без работы. Калыма нет. Он и привёз из деревни свинью. Поместил её на ночь в кладовку. И надо же понимать, что любому на новом месте не спится. Вот и Машка маялась до утра. Час назад увёл её Васёк на рынок. Вот жду его с закусоном — обмоем продажу. Хочешь — подключайся».
Рутинёру бы войти в положение соседа, а он в крик: «Всю лестницу застроили кладовками! Гроб при случае не пронесёшь!» Я говорю ему, что такая надобность раз в жизни, а закусон из кладовки нужен каждый день. И эту свободную предприимчивость надо только приветствовать! Шаги реформы! Начальство строит коттеджи, а мужики — кладовки. Удобно — всё завсегда под рукой. Правда, была разбита бутыль с опрыскивателем, и кое-кто чуть концы не отдал. Но опять же польза — наш подъезд теперь крысы обходят стороной.
Но ретроград своё: «Противоправно! Развели свинство!» Я ему: «Сеня, а ты за свою офицерскую пенсию приватизируй Дом пионеров и разводи там собственных свиней. Глядишь, разбогатеешь и выиграешь на выборах...»
Но он среди нормальных людей как белая ворона. Стыдно за него! Заходим как-то в закусочную. Ну, я, конечно, сто граммов. Он — пирожное. И тут же к буфетчице: «Почему грязными руками берёте товар? У вас щипцы рядом!» Отпустила она ему пирожное щипцами и говорит: «Руки у меня чистые, я их вымыла, когда свои памперсы выжимала. А вообще у нас здесь всё стерильно. Вон грамота от санэпидстанции висит. А щипцы сломаны. Я ими тараканов била». Стошнило тут его, и он ходу наружу. Остограммился я чин-чинарём, закусил его пирожным. Выхожу и вижу: блюёт он над урной.
Говорю ему: «За грамоту, наверное, буфетчица полтыщи отвалила, а ты пристал тут к ней. Понимать надо!»
Но у него никакого понятия. Ходит всё время с кислой физиономией. Возьмёт газету и возмущается: «Придумали: закон области! Но ведь закон — нормативный акт высших органов власти, а у местных — постановления и решения. Скоро кузница и мельница свои законы издавать начнут».
Я ему культурно: «Сеня, какое твоё собачье дело? Издавай, к примеру, на своих шести сотках закон о порядке пользования отхожим местом. Ничего, что все как ходили, так и будут ходить где попало. Зато как звучит гордо — закон! Сразу все видят, что ты идёшь в ногу со временем».
Но разве его вразумишь?
Как-то пожаловала в подъезд комиссия из МУРЭПа. Кто-то три окна и входную дверь в духе времени приватизировал на дачу. Наш рутинёр к начальству: «Лифт застревает, а лифтёрши днями нет!»
Я шепчу ему: «Сеня, она же на трёх работах работает и приходится племянницей начальнику МУРЭПа». Бесполезно, продолжает настаивать. А комиссия ему в ответ: «Соберите от всех застрявших жалобы, приобщите показания свидетелей...»
Сели визитёры в лифт и сами застряли. Вызволил наш законник их при помощи лома и говорит им: «Факт — налицо! Примите меры к лифтёрше!» А начальник отвечает: «Так нет же заявлений от пострадавших».
Народ поднял на смех нашего правдоискателя. А тут «Лифтремонт» по вызову нагрянул: «Кто сломал лифт?» Наш законник: «Я в состоянии крайней необходимости». А ремонтники и знать ничего не хотят: «Плати штраф!» И его за грудки — и в машину. Тут с нашим рутинёром инфаркт и приключился.
Так он пострадал от колеса Истории. Сейчас лечится. Иногда мы с ним встречаемся. Я посуду сдавать в ларёк несу, он — анализы в поликлинику.
Вчера пришёл я его проведать с чекушкой. И говорю ему: «Ну что, Сеня? И дальше будешь переть против всего нового? Смотри, раздавит тебя локомотив Истории, и понесут твой гроб по лестнице в вертикальном положении. Одумайся, иди в ногу со временем! Вон Эдик на спортплощадке делает платный туалет. Пошёл бы к нему в компаньоны. К тому же карточный сезон заканчивается. Выступил бы за родной подъезд вместо умершего от запоя Кузьмича...»
А он как закричит на меня: «Вон отсюда!» — и забился в истерике.
Ушёл я от него. Без всякой обиды. Что с несчастного взять, кроме анализов.
Николай МОНОГАРОВ.
Воронеж.
