Против мерзости

Некий Анатолий Билоконь в опусе «За что хотело уничтожить М.А. Шолохова ведомство Н.И. Ежова?», напечатанном 7 августа 2015 года в «Литературной России», установил, что вокруг подготовки его убийства было немало недостоверных домыслов, их авторы исходили исключительно из политических предпосылок. А он, дескать, много лет рылся в архивных материалах и пришел к выводу: убийство «писателя действительно планировалось в недрах НКВД и его должен был исполнить Иван Погорелов. И мотив – а «...из-за ревности». Напоминается, что тогда Шолохову было 32 года, у него «казачья кровь играла», и он, как Гриша Мелехов, безоглядно влюбился. Только предмет обожания – Евгения Хаютина – была не просто чьей-то женой, а женой наркома внутренних дел Ежова! «Но Шолохов вел себя в этой ситуации точно так, как герои его романа: отчаянные рубаки в бою, в любви такие же смелые и безоглядные. Они забывали при этом обо всем на свете, если в кого влюблялись». Сказано броско, но без капли правды.

А. Билоконь пишет: «Со слов Ивана Погорелова секретарю райкома и стало известно о полученном задании по уничтожению знаменитого писателя. Мои поиски материалов в этом направлении оказались тщетными: никаких упоминаний на этот счет по делам, которые расследовались органами НКВД по Ростовской области, не содержалось». Весьма небрежно «исследователь» искал эти «упоминания», самонадеянно прошел и мимо известных фактов.

В 1937 году были арестованы руководители Вешенского района. Следователи вынудили председателя райисполкома Логачева подписать показания, что и он, и Луговой, и Шолохов – «враги народа». Бывший секретарь Вешенского райкома ВКП(б) П. Луговой вспоминал, что Шолохов, добиваясь справедливости, много раз ездил в Москву. «В одну из таких поездок он рассказал Сталину обо всем наболевшем. В заключение сказал, что если они враги народа, тогда и он, живший с ними одной жизнью, одним стремлением, тоже враг народа, и что его тоже нужно посадить. Сталин пообещал во всем разобраться». 

После вмешательства Шолохова из заключения освободили Лугового и его товарищей. Это ударило по самолюбию Н. Ежова, наркома внутренних дел и секретаря ЦК ВКП(б). Ему пришлось признать, что были незаконно арестованы невинные люди, и их несправедливо исключили из партии. Стойкая защита Шолоховым честных людей настолько мешала работникам НКВД, что они начали осуществлять новую операцию по его дискредитации.

 

 

А. Билоконь, захмелевший от возможности подло опозорить Шолохова, вещает: «Как указывали авторы публикаций, приказ об уничтожении писателя исходил от тогдашнего наркома внутренних дел Н. Ежова, «С вредительской целью готовил убийство выдающегося советского писателя М.А. Шолохова…» Но на эту тему в деле Н.И. Ежова даже намека нет». Опять ложь. Вот что сообщил П. Луговой: «На совещании у Сталина Шолохов рассказал о том, что работники НКВД затеяли провокационную работу по отношению к нему. «Сталин спросил у Когана, давали ли ему задание оклеветать Шолохова и давал ли он какие-либо поручения Погорелову. Коган ответил, что такие поручения он получал от Григорьева, и что они, эти поручения, были согласованы с Ежовым. Ежов сейчас же встал и сказал, что он об этом ничего не знал и таких указаний не давал».

23 ноября 1938 года Ежов написал в Политбюро и лично Сталину просьбу о своей отставке с должности наркома внутренних дел. Через день Берия занял этот пост и завел дело на самого Ежова, понадобились компрометирующие его материалы, следователи решили доказать, что он выдал «некоторые конспиративные методы работы» НКВД, рассказал о специальных аппаратах, посредством которых подслушивались и фиксировались стенографистками разговоры между людьми». 

А. Билоконь не упомянул В. Шенталинского, который опубликовал в «Новом мире» (1998, №12) фальшивку о Шолохове «Охота в ревзаповеднике», что очень странно. Приходится останавливаться на ней, чтобы продемонстрировать явное плагиаторство Билоконя, который вслед за этим махровым антисоветчиком мерзко препарирует протокол допроса З. Гликиной, сотрудницы Иностранной комиссии Союза писателей, обвиненной в шпионаже «в пользу иностранных разведок», знакомой жены Ежова. 

Самое поразительное в ее «признаниях» следователю заключалось в сведениях о поведении Шолохова. Жизнь, мол, его висела на волоске, он приехал за помощью к Сталину и в это же самое время ухитрился соблазнить жену очень опасного тогда наркома Ежова! «Шолохов – любовный соперник кровавого наркома Ежова? Что за бред! Если бы такое написал какой-нибудь сочинитель, мы бы только усмехнулись: мели, Емеля!» – воскликнул Шенталинский, но вместе с тем указал, что «жизнь фантастичней любой выдумки» и притворно сделал вид, что он поверил показаниям об «интимной связи Хаютиной-Ежовой с писателем Шолоховым». Мелькнула у него мысль, что арестованная Гликина сообщила пакости о Шолохове, «вероятно, по указке следователя» (такого «шатания» не допустил Билоконь), но он сразу отбросил ее в сторону, так как она в зародыше уничтожала его замысел. 

Он преподносит очевидную фальшивку как «достоверный документ». Как известно, лучшие сорта лжи делаются из полуправды.

Действительно, в 1938 году Шолохов был на приеме у Ежова. Но у Шенталинского этот факт получил дурно пахнущее развитие: «Ежов пригласил Шолохова к себе на дачу. Хаютина-Ежова тогда впервые познакомилась с Шолоховым, и он ей понравился», она также вызвала у него «особый интерес к себе»… И в остальном содержании «документа» выпирает грубо состряпанная следователем психологическая несуразица. В нем повсеместно видны белые нитки: когда летом 1938 года Шолохов снова был в Москве, «он посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала «СССР на стройке», где она работала, под видом своего участия в выпуске номера, посвященного Красному казачеству». И далее: «После разрешения всех вопросов, связанных с выпуском номера журнала, Шолохов не уходил из редакции и ждал, пока Хаютина-Ежова освободится от работы. Тогда он проводил ее домой»…

В дальнейшем фальшивка все более явно обнаруживает свою зловещую надуманность: «В августе 1938 г., когда Шолохов опять приехал в Москву, он вместе с писателем Фадеевым посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала. В тот же день Хаютина-Ежова по приглашению Шолохова обедала с ним и Фадеевым в гостинице «Националь». …На следующий день после того, как Хаютина-Ежова обедала с Шолоховым в «Национале», он снова был в редакции журнала и пригласил Хаютину-Ежову к себе в номер… После этого-де Ежов устроил на даче дикую сцену ревности жене, затем он бросил Гликиной, свидетельнице (?!) этой сцены, «документ», «указывая, какие места читать». В нем зафиксировано: «Тяжелая у нас с тобой любовь, Женя», «уходит в ванную», «целуются», «ложатся» и «женский голос: – Я боюсь…». Как написала Гликина, она поняла, что «этот документ является стенографической записью всего того, что происходило между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере и что это прослушивание организовано по указанию Ежова»… Никакой стенограммы нет – ее, дескать, сжег Ежов.

 

 

Ладно, как ни мерзко копаться в этой несуразной грязи, следует познакомиться с этим документом… Увы, не получится, Ежов, по словам его жены, стенограмму сжег. 

Билоконь повторил Шенталинского, цитируя протокол допроса Гликиной, и лихо добавил: «Но вряд ли она была в одном экземпляре. Поэтому и Сталин, принимая решение по сообщению Шолохова и Погорелова о подготовке убийства писателя по указанию уже бывшего наркома Ежова, был ознакомлен с этой стенограммой».

И это еще не все. Неправдоподобно болтливый нарком рассказал Гликиной (?!) и о том, «что Шолохов был на приеме у Л.П. Берии и жаловался на то, что он – Ежов – организовал за ним специальную слежку и что в результате разбирательством этого дела занимается лично И.В. Сталин». Тогда же Ежов старался убедить ее «в том, что он никакого отношения не имеет к организации слежки за Шолоховым и поносил его бранью». Уж слишком дико неумным предстает здесь Ежов: он совершил очевидное должностное преступление, говорил постороннему человеку о сугубо служебных – секретных – делах, сам показал Гликиной «документ» о слежке за Шолоховым, и затем без смущения уверял ее в том, что он не имеет к этому никакого отношения…

Шолохов и Фадеев на самом деле встречались в 1938 году в ресторане. Писатели, собираясь встретиться, знали, что им предстоит не просто побеседовать о мелких пустяках, а обсудить серьезные вопросы. Мог ли Шолохов, над которым нависла серьезная опасность, приглашать на эту деловую встречу жену Ежова? Чтобы понять несуразность придуманной следователем ситуации, отметим такой факт: по словам Лугового, когда Шолохов был в Москве, ожидая встречи со Сталиным, «к нему в номер пришел Фадеев с женой. Писатели вдвоем вышли в коридор и там долго разговаривали». Даже при жене Фадеева (не Ежова!) писатели не захотели обсуждать важные для них проблемы. 

Шолохов явился на совещание к Сталину 4 ноября 1938 года, прервав встречу с Фадеевым. Никакого свидания с Хаютиной-Ежовой у него не могло быть в «Национале». Неопровержимым фактом является то, что Шолохов уехал на следующий день после этого совещания, решившего роковой вопрос его жизни. По его словам, утром он «позвонил Фадееву, а днем отправился назад к Марье Петровне». Участник встречи со Сталиным и членами Политбюро И. Погорелов писал в феврале 1961 года: «5 ноября мы выехали домой. До Миллерова мы ехали вместе с М.А. Шолоховым и Луговым. В Миллерове они сошли с поезда и поехали в Вешенскую, а я поехал в Новочеркасск». 

Сейчас А. Билоконь мучительно размышляет о том, как укрепить свою дурную известность. А если ухватиться за то, что 24 апреля 1939 года Ежов написал записку с признанием в своей гомосексуальной ориентации? И это подкрепляется тем, что в обвинительном заключении было сказано: Ежов совершал акты мужеложства, «действуя в антисоветских и корыстных целях». И потерявший всякую совесть Билоконь тут же помянет имя Шолохова. 

Ляпнет он такую мерзость, и это сразу опубликуют и «Новый мир», и «Литературная Россия». Известно, что институт «Открытое общество» выкупает и безвозмездно направляет в библиотеки России много экземпляров журнала «Новый мир». Деньги, выделяемые Фондом Сороса и российскими компрадорами «демократическим» изданиям, идут на то, чтобы помогать либералам-западникам проводить их антироссийскую политику. «Новый мир» опубликует новую фальшивку и всем продемонстрирует, что он продолжает участвовать в борьбе против патриотической оппозиции и народных основ русской литературы. Не откажется от публикации и главный редактор «Литературной России» В. Огрызко, который охотно принимает статьи антисоветской направленности. 

 

А.В. ОГНЕВ,

г. Тверь