3Не стану возражать: я живу за счет погибших. Среди них мой отец, сложивший голову в 1941 году где-то в районе Ржева, мой дядя Василий Бойков нашел свою смерть тогда же от пули немцев. Другой дядя, Петр Бойков, четырежды раненный, умер через пять лет после окончания войны. Другие дяди – Иван Бойков, Анатолий Огнев, Михаил Огнев, фронтовики – умерли 15–20 лет назад. Но сам-то я тоже воевал, ранен и контужен на фронте, не живут ли такие, как В. Щелкунов, и за мой счет, за счет и моей крови, которая окропила Смоленскую землю? Все еще живы последние сотни Героев Советского Союза. Неужели Щелкунов ничем им не обязан?
Могу подтвердить мысль о том, что действительно очень трудная была доля у семей погибших фронтовиков. У моей матери, не считая меня, было четверо дочерей, самой младшей в июне 1941 года, когда отец ушел на войну, было пять месяцев. Как было маме прокормить и одевать их во время войны и после нее (пенсия на детей была мизерная) – это очень трудно представить нынешним людям, она и две ее дочери, мои сестры, преждевременно ушли в могилу. Две других сестры сейчас инвалиды.
Но речь-то идет прежде всего о моей вине. В июне 1941 года мне только что исполнилось 16 лет, 28 июня я вместе с другими юношами и девушками приехал под Селижарово рыть противотанковый ров, затем работал в колхозе, на лесозаготовках – в жгучие морозы, – учиться не было возможности. С января 1943 года я был призван в армию. В 18 лет начал воевать на фронте командиром стрелкового отделения. На войне мне, как и миллионам советских солдат, довелось перенести непереносимые в обычной мирной жизни мучения и трудности. Теперь мне иногда кажется, что тогда под моим именем жил, воевал не я, а какой-то другой молодой солдат, очень крепкий, с воловьим здоровьем, неустрашимый в бою. Сейчас это с течением очень многих лет все больше покрывается пленкой романтической были, или, как модно теперь говорить, становится мифом. Но этот мало понятный для нынешней молодежи «миф» был для нас, оставшихся в живых фронтовиков, очень жестокой реальностью.
В апреле 1947 года я вернулся в мирную жизнь, образование – один курс педучилища, нормально учиться, не работая, не было возможности, надо было стараться помогать матери и сестрам. Никаких привилегий я не имел, без какой-либо передышки, не давая себе никакого послабления, дорожа каждым днем, работал и учился в вечерней школе, на заочном отделении института, квартиру получил только в 1962 году не как фронтовик, а как преподаватель вуза. Сейчас я, почетный профессор ТвГУ, заслуженный деятель науки, член Союза писателей России, живу вместе с больной женой в двухкомнатной квартире. Моя биография фронтовика не обеспечила никаких привилегий моей дочери и моим внуку и внучке. Что мне надо сделать, чтобы искупить свою вину (какую?) перед теми, кто меня сейчас обличает?
Великий русский поэт А. Твардовский в знаменитом стихотворении «Я убит подо Ржевом» писал: «Те, что живы, что пали, – // Были мы наравне. // И никто перед нами // Из живых не в долгу, // Кто из рук наше знамя // Подхватил на бегу…» До 90-х годов прошлого века моя совесть полностью принимала мысль А. Твардовского: «Я знаю, никакой моей вины // В том, что другие не пришли с войны…». Правда, порой давали себя знать слова «но все же, все же, все же…». Но когда, поправ законность и мораль, ельцинские палачи расстреляли Верховный Совет России, они стали ноющей раной на моем сердце.
Л. Толстой считал: «Есть два желания, исполнение которых может составить истинное счастье человека, – быть полезным и иметь спокойную совесть». Но моя совесть на дает мне полного покоя. Моя сегодняшняя беда состоит не только в том, что бездонная усталость намертво схватила меня, что все острее дает о себе знать букет разных болезней, но и в том, что жизнь развивается не в том направлении, какое, по моему убеждению, должно торжествовать на благо всех людей. Меня не перестает терзать вопрос: как мы, победители в самой страшной войне, допустили в мирное время развал своей великой державы? Из очень давнего времени, которое теперь порой кажется странным сном, нереальностью, незаметными бесцветными пылинками некстати подкатилась, сверля мое старческое сознание, нетерпимая мысль о какой-то и моей вине перед своим народом, Россией.
На вопрос, почему мы победили, Г. Жуков ответил: «Мы победили потому, что у нас был лучший молодой солдат... Да, когда война пошла вовсю, когда мельница заработала, все решил молодой, обученный, идеологически подготовленный солдат». Этот солдат воспитывался на книгах Н. Островского. В феврале 1944 года на пленуме Союза советских писателей Н. Тихонов в своем докладе отметил, что у наших бойцов «Как закалялась сталь» стала «своего рода евангелием… Ее читают и перечитывают во всех ротах и батальонах». В печати справедливо назвали невежественными пошляками работников образования, выбросивших роман «Как закалялась сталь» из списка изучаемых в школе произведений.
Маршал Г. Жуков, призывая молодежь «бережно относиться ко всему, что связано с Великой Отечественной войной», писал: «Я много раз видел, как солдаты подымались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они подымались! А ведь многие из них едва узнали вкус жизни: 19–20 лет – лучший возраст для человека – все впереди! А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь». Неотвратимо быстро катятся годы, один за другим бывшие фронтовики умирают, и с ними уходит неповторимый мир, несущий в себе и жестокую житейскую простоту былого времени и вместе с тем очарование его высокой поэтичности, нашей устремленности в незыблемо-вечное. Вместе с нами безвозвратно уходит наша святая правда о Великой Отечественной войне, когда в смертельно опасные для Родины годы, жертвуя своей жизнью, молодой кровью, своим здоровьем, мы защищали ее от рвущихся в нашу страну алчных захватчиков.
Мне было приятно читать слова моей бывшей студентки Альбины Кукайло в письме от 18 марта 2005 года: «Низкий поклон Вам за опаленную войной юность, за мужество, принципиальность, которые нужны нам и в мирное время не менее, чем на фронте». Хорошо, что «Советская Россия» печатает не только письма, где облыжно обвиняют фронтовиков, не погибших в боях. Т. Марфина, у которой отец погиб на войне, написала в этой газете (2004.05.06): «Весь день 9 Мая проплакала. Жаль было моих родных, оставшихся на полях сражений. Вы, мои дорогие, спасли Родину. Но не смогли защитить тех, кто остался жив в этой войне. Да, мне очень жаль этих старых, седых, больных ветеранов – тех, кто выжил. Вы помогли спасти Родину от фашистского нашествия, но вы не спасли ее от более страшного нашествия – нашествия …изуверов, лишающих чести и достоинства наших внуков и правнуков, толкающих их в пучину разврата, пьянства, наркомании…» Вот в этом, видимо, и заключаются истоки моих душевных терзаний, моей вины.
Александр Огнёв,
участник-инвалид
Великой Отечественной войны.
Тверь.
