150 лет назад на свет появился «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского. Размышления писателя о финансах и «корнях дуба».
Часть II
Достоевский признает: «…смотрю на наши финансы совсем не с европейской точки и не верую даже, что ее можно к нам приложить – и именно потому, что мы вовсе не Европа и что все у нас до того особливо, что мы, в сравнении с Европой, почти как на луне сидим. В Европе, например, рабское, феодальное отношение низших сословий к высшим уничтожалось веками и, наконец-то, раздалась революция; все, одним словом, совершилось культурно и исторически. У нас же крепостное право рушилось в один миг со всеми последствиями…»
Казалось бы, что уничтожение крепостного права должно сделать мужика счастливым и богатым, но в реальности жизнь его стала еще хуже: «…рухнуло крепостное право, мешавшее всему, даже правильному развитию земледелия, – и вот тут-то бы, кажется, и зацвести мужику, тут-то бы, кажется, и разбогатеть ему. Ничуть не бывало: в земледелии мужик съехал прямо на минимум того, что может ему дать земля». Вот теперь в России ломают голову, как же мужика возвысить хотя бы над этим «минимумом»: «…в том беда, что еще неизвестно: найдется ли даже и впредь такая сила (и в чем именно она заключается), чтоб мужик решился возвыситься над минимумом, который дает ему теперь земля, и попросить у ней максимума».
Увы, отмечает писатель, власти делают ставку в экономике не на крестьянина, земледельца, а на «железнодорожников», «промышленников», «миллионеров», «банкиров», «жидов», а с их помощью русский «дом» не выстроишь: «Как же спрашивать с нас Европы, да еще с европейской системой финансов? Я, например, верю как в экономическую аксиому, что не железнодорожники, не промышленники, не миллионеры, не банки, не жиды обладают землею, а прежде всех лишь одни земледельцы; что кто обрабатывает землю, тот и ведет все за собою, и что земледельцы и суть государство, ядро его, сердцевина. А так ли у нас, не навыворот ли в настоящую минуту, где наше ядро и в ком? Не железнодорожник ли и жид владеют экономическими силами нашими? Вот у нас строятся железные дороги и, опять факт, как ни у кого: Европа чуть не полвека покрывалась своей сетью железных дорог, да еще при своем-то богатстве. А у нас последние пятнадцать-шестнадцать тысяч верст железных дорог в десять лет выстроились, да еще при нашей-то нищете и в такое потрясенное экономически время, сейчас после уничтожения крепостного права!»
Вот и ответ на вопрос, почему российская экономика в целом не развивалась: потому, что ее «ядро» (земледелие и земледелец) угнеталось, за счет этого «ядра» и происходил тот же железнодорожный, акционерный, банковский «бум» в железнодорожном строительстве, акционерном учредительстве (грюндерство), банковском деле: «И, уже конечно, все капиталы перетянули к себе именно тогда, когда земля их жаждала наиболее. На разрушенное землевладение и создались железные дороги».
И далее писатель задает риторический вопрос и одновременно выражает удивление и восхищение русским народом: «Как же спрашивать у нас теперь европейских бюджетов и правильных финансов? Тут уж не в том вопрос, почему у нас нет европейской экономии и хороших финансов, а вопрос лишь в том: как еще мы устояли? Опять-таки крепкой, единительной, всенародной силой устояли».
А между тем бум в железнодорожном, акционерном и банковском деле стал иссякать, экономика стала входить в состояние депрессии, бедность нарастала на глазах: «А ход-то дела не ждет, бедность нарастает всеобщая. Вон купцы повсеместно жалуются, что никто ничего не покупает. Фабрики сокращают производство до минимума. Войдите в магазин и спросите, как дело идет: «Прежде, – скажут вам, – к празднику человек по крайней мере полдюжины рубах себе купит, а теперь все по одной берет». Спросите даже в ресторанах модных – так как это последнее место, где бедность появляется. «Нет, – скажут вам, – уж теперь не кутят по-прежнему, все прижались, много что придет и обыкновенный обед спросит» – и это ведь прежний щеголь, бонбансник (кутила – В.К.)».
Министр внутренних дел Н.П. Игнатьев в 1881 году следующим образом характеризовал экономическое положение страны: «Промышленность находится в плачевном состоянии, ремесленные знания не совершенствуются, фабричное дело поставлено в неправильные условия и много страдает от господства теории свободной торговли и случайного покровительства отдельных предприятий» (Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880-х годов. – М., 1964, с. 388). Можно еще добавить, что по итогам правления Александра II (1855–1881 годы) госдолг увеличился в три раза.
Чтобы вывести финансы и экономики Российской империи из состояния кризиса, Достоевский предлагает следующую формулу: «Для приобретения хороших государственных финансов в государстве, изведавшем известные потрясения, не думай слишком много о текущих потребностях, сколь бы сильно ни вопияли они, а думай лишь об оздоровлении корней – и получишь финансы». Мысль вроде бы банальная. Но почему-то ее приходилось писателю напоминать, поскольку благодаря шумной активности «белых жилетов» общество сосредоточилось на упомянутом выше «увенчании здания».
Писатель иронично говорит, что, мол, власти и без него помнят о «корнях» и принимают меры по укреплению «корней»: «Видите ли: об оздоровлении корней, конечно, все знают, и какой же наш министр финансов более или менее о них не заботился, а уж особенно министр нынешний (Абаза Александр Агеевич. – В.К.): он прямо приступил к корням, и вот уже соляной налог уничтожен. Ожидаются и еще реформы, и чрезвычайные, капитальные, именно «корневые». Кроме того, всегда, и прежде, и десять лет тому, употреблялись многие средства на оздоровление корней: назначались ревизии, устраивались комиссии для исследования благосостояния русского мужика, его промышленности, его судов, его самоуправления, его болезней, его нравов и обычаев, и проч., и проч. Комиссии выделяли из себя подкомиссии на собрание статистических сведений, и дело шло как по маслу, то есть самым лучшим административным путем, какой только может быть».
То, что власти называют оздоровлением корней, по мнению писателя, есть лишь иллюзия радикального лечения, или паллиатив, до корней они не добираются: «Но я вовсе, вовсе не про то говорить теперь начал. Мало того, не только подкомиссии, но даже и такие капитальные реформы, как отмена соляного налога или ожидаемая великая реформа податной системы, – по-моему, суть лишь одни пальятивы, нечто внешнее и не с самого корня начатое, – вот что я хочу выставить».
Будут здоровые корни – будет и полновесный зрелый плод. Надо заботиться не о «листьях», а о «корнях». Тогда навязываемые России европейскими экономистами – «умниками» разговоры о финансах (их писатель образно называет «плодом») уйдут на второй или третий план: «С самого корня будет то, когда мы, если не совсем, то хоть наполовину забудем о текущем, о злобе дня сего, о вопиющих нуждах нашего бюджета, о долгах по заграничным займам, об дефиците, об рубле, о банкротстве даже, которого, впрочем, никогда у нас и не будет, как ни пророчат его нам злорадно заграничные друзья наши. Одним словом, когда обо всем, обо всем текущем позабудем и обратим внимание лишь на одно оздоровление корней, и это до тех пор, пока получим действительно обильный и здоровый плод».
Конечно, наглядная формула Достоевского, использующая образы «плода» и «корней», даже его современникам уже казалось слишком непривычной и даже безумной. И Достоевский признается, что он специально «поставил мысль ребром», чтобы заставить общество задуматься: «И что же: я, разумеется, понимаю, что все, что я сказал сейчас, покажется диким, что не думать о рубле, о платежах по займам, о банкротстве, о войске нельзя, что это надо удовлетворить и удовлетворять и, по-видимому, прежде всего. Но уверяю же вас, что и я понимаю это. Видите, я вам признаюсь: я нарочно поставил мою мысль ребром и желания мои довел до идеала почти невозможного. Я думал, что именно начав с абсурда и стану понятнее. Я и сказал: «Что, если б мы хоть наполовину только смогли заставить себя забыть про текущее и направили наше внимание на нечто совсем другое, в некую глубь, в которую, по правде, доселе никогда и не заглядывали, потому что глубь искали на поверхности?» Но я сейчас же готов смягчить мою формулу, и вот что вместо нее предложу: не наполовину забыть о текущем – от половины я отказываюсь, – а всего бы только на одну двадцатую долю, но с тем (непременно с тем), чтобы, начав с двадцатой доли забвения текущего, в каждый следующий год прибавлять к прежней доле еще по одной двадцатой и дойти – ну, дойти, например, таким образом, до трех четвертей забвения. Важна тут не доля, а важен тут принцип, который взять, поставить перед собой и затем уже следовать ему неуклонно… Ведь если только перестать лишь на одну двадцатую долю ежегодно удостоивать его столь болезненно тревожного внимания, как теперь, а обратить это болезненно тревожное внимание, в размере тоже одной двадцатой доли ежегодно, на нечто другое, то дело-то представится почти что и не фантастическим, а совсем даже возможным к начатию, тем более что о текущем (повторяю это), пренебрегаемом на одну двадцатую долю ежегодно, уже по тому одному нечего беспокоиться, что оно все не утратится… само собою преобразится в нечто совсем иное, чем теперь, само подчинится новому принципу и войдет в смысл и дух его, преобразится непременно к лучшему, к самому даже лучшему».
Далее писатель уже уходит окончательно от обсуждения конкретных финансовых и экономических проблем, полностью сосредотачиваясь на «корнях». А «корни» самые разные: земледелие, сельская община, православная церковь и ее приходы, монархический строй, сословное устройство общества, артельный труд, монастыри, русское воинство и т.д. Я не буду пересказывать то, что написано об этих «корнях» в последнем выпуске «Дневников писателя». Почитайте сами. Впрочем, об этих «корнях» Федор Михайлович так или иначе писал и во всех других выпусках «Дневника писателя», а также во всех своих романах и рассказах. Отмечу еще, что в последнем выпуске «Дневника» писатель для пущей убедительности того, насколько опасно подрывать «корни» русского мира, приводит басню И.А. Крылова «Свинья под дубом»:
Свинья под Дубом вековым
Наелась желудей досыта, до отвала;
Наевшись, выспалась под ним;
Потом, глаза продравши, встала
И рылом подрывать у Дуба корни стала.
«Ведь это дереву вредит, –
Ей с Дубу Ворон говорит, –
Коль корни обнажишь, оно засохнуть может». –
«Пусть сохнет, – говорит Свинья, –
Ничуть меня то не тревожит:
В нем проку мало вижу я;
Хоть век его не будь, ничуть не пожалею;
Лишь были б желуди: ведь я от них жирею». –
«Неблагодарная! – примолвил Дуб ей тут. –
Когда бы вверх могла поднять ты рыло,
Тебе бы видно было,
Что эти желуди на мне растут».
Напомню, что басня была написана Иваном Андреевичем в 1823 году. Почти спустя век (в 1917 году) дерево русской государственности и народного хозяйства «свиньями» было окончательно подрыто и рухнуло. А Федор Михайлович Достоевский наблюдал эту деструктивную деятельность «свиней» и пытался ее остановить. Увы, не получилось.
- S.
Как все написанное в январском номере за 1881 год «Дневников писателя» актуально для сегодняшней России! Мы видим полное засилье идеологии «экономизма» во власти, в СМИ, в образовании. Сегодня мы чаще эту идеологию называем «экономическим либерализмом». Мы видим новое поколение «белых жилетов», которые тщатся выстроить российскую экономику по западным чертежам. А все эти «чертежи» позволяют лишь организовать в стране биржи, коммерческие банки и финансовый рынок, которые будут оттягивать последние соки из реального сектора экономики (сельского хозяйства, промышленности, строительства) и ввергать хозяйство в состояние перманентного кризиса.
Если выражаться языком Достоевского, то вся деятельность власти в области экономики и финансов сосредоточена на «текущем». Ах, если бы власть прислушалась к советам Достоевского и хотя бы 1/20 своих усилий перенаправила на оживление того, что писатель назвал «корнями»! И далее прибавляла бы каждый год по 1/20 от «текущего» в пользу «корней». «Дерево» русского хозяйства стало бы могучим и дало такие «плоды» (в том числе финансовые), о которых никто мечтать сегодня не дерзает! Но увы, власть вместе с «белыми жилетами» (либеральная интеллигенция) уподобляются крыловской свинье и продолжают подрывать «дерево» русского хозяйства, которое «засыхает» на наших глазах.
В. Катасонов
