К 225-летию А.С. Пушкина
…Комета, промелькнув, оставляет в черном небе яркий светящийся след. Бывают жизни, похожие на кометы, – промелькнули годы, и нет человека. Но след, им оставленный, долго еще виден потомками из тьмы веков.
Пушкин прожил короткую, но необычайно яркую и насыщенную жизнь. Он, порой не по своей воле, селился в разных местах. И каждый раз, переезжая, он как будто открывал новую страницу жизни. Новое место – это новые люди, новые впечатления, новые события и, конечно, новые произведения. А потому весь его жизненный путь, начиная с самого детства, можно разделить на несколько периодов, связанных с тем или иным местом. Но главное, пожалуй, с тем, как менялся сам Пушкин – с его отношением к окружающему миру. Пушкин был человеком очень вдумчивым и чутким, а потому он постоянно менялся…
Уверяют, что детство поэта было не слишком-то счастливым. Есть мнение, что Надежда Осиповна Пушкина недолюбливала своего старшего сына. Его даже называют «человеком без детства». Да и сам он не любил вспоминать свои детские годы. Зато Царскосельский лицей, куда Сашу Пушкина отдали учиться в двенадцать лет, на всю жизнь остался в его памяти как место, где он был счастлив, где впервые у него появились друзья.
Родители Пушкина не были богаты, но происходили из знатных семейств. Род отца – Сергея Львовича – известен с XIII века, со времен святого благоверного князя Александра Невского. Матушка поэта – Надежда Осиповна – приходилась внучкой знаменитому Абраму Ганнибалу, появившемуся при дворе Петра I и вошедшему в историю как «арап Петра Великого». Прадед Пушкина происходил из Эфиопии, но в Россию попал из Турции. В серале, то есть во дворце султана, его нашел и купил купец и дипломат Савва Владиславич-Рагузинский. Он же переправил чернокожего мальчишку царю Петру – ведь в Европе тогда была мода на пажей-арапчат. Но очень даже может быть, что в случае с Ганнибалом дело было не только в моде. Ганнибал-то оказался не простым арапчонком, но сыном владетельного князя. К тому же Эфиопия была и остается православной страной. И кто знает, быть может, через родню Ганнибала царь Пётр хотел добиться объединения с Эфиопией против Турции – тогдашнего соперника России. Но военным планам не суждено было сбыться. Зато Ганнибал, попав в Россию, совершенно обрусел, женился и, сам того не ведая, стал прародителем русского гения – Александра Сергеевича Пушкина.
***
Родился будущий поэт 26 мая по старому стилю, или 6 июня по новому, в 1799 году в Москве в Немецкой слободе и крещен был в Елоховском соборе. Всего в семействе Пушкиных родилось восемь детей. Но в те годы, когда еще не умели лечить многие болезни, дети часто умирали в младенчестве. В конце концов у Пушкиных подрастали дочь Ольга и два сына – Александр и Лев. Правда, их воспитанию и образованию уделялось не очень-то много внимания. У детей были учителя, французские гувернеры сменяли друг друга. Но всё, чему смог выучиться Александр к двенадцати годам, – это французский язык. Зато уж и говорил на нем будущий поэт едва ли не лучше самих французов. Забегая вперед, скажем, что одно из прозвищ, полученных Пушкиным в лицее, было «Француз» – именно благодаря знанию французского языка, который стал для него вторым родным.
В остальном же образование Саши Пушкина перед поступлением в лицей оставляло желать лучшего. Правда, втайне от родителей он прочитал всю отцовскую библиотеку, содержавшую главным образом поэтические издания. В этой семье поэзию не просто любили – сам Сергей Львович и его брат Василий Львович, то есть дядя Саши – тоже писали стихи. А Василий Львович и вовсе был очень известным и даже модным поэтом своего времени. В доме Пушкиных постоянно собирались литераторы, среди которых бывал и Николай Михайлович Карамзин – знаменитый историк и писатель. Так что с литературой Александр познакомился гораздо раньше, чем с науками.
В детстве он не слыл охотником до активных игр, дома его даже называли увальнем. Его матушке Надежде Осиповне очень не нравилось, что он такой толстый, молчаливый и неповоротливый. Чуть ли не силком заставляли маленького Сашу гулять и бегать, в то время как он предпочитал оставаться дома с бабушкой. Однако к семи годам Саша изменился, стал куда более резвым и шаловливым. И теперь уже бабушка Мария Алексеевна вздыхала:
– Не знаю, что выйдет из моего старшего внука. Мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что ничем его не уймешь: из одной крайности в другую бросается, нет у него середины.
В Москве семейство Пушкиных то и дело меняло квартиры, переезжая туда-сюда. Только бывало привыкнут к новой обстановке, как, подобно цыганскому табору, уже опять снимаются с места и едут в другую часть Москвы. Не жизнь, а настоящая карусель! Люди, дома – всё так и мелькает перед глазами. Неудивительно, что детям было трудно сразу привыкнуть к новому дому и найти новых друзей. А заодно становится понятно, почему у взрослого Пушкина не было привязанности хоть к какому-то уголку Первопрестольной и не осталось никаких воспоминаний или светлой грусти, сопровождающей память о родных сердцу местах. Таким местом, связанным в памяти и душе поэта с детством, стало имение Захарово, купленное бабушкой Марией Алексеевной для того, чтобы внуки не мыкались, как кочевники, по Москве, а проводили лето на природе, в своем доме.
***
Саша впервые приехал в Захарово пятилетним ребенком и первым делом… растерялся. Всё было так странно и непривычно – и лес, темнеющий на горизонте, и огромные душистые липы возле дома, и пруд с лягушками, и неумолчное пение птиц, и бескрайний цветущий луг, а ночью – золотые звездочки в ясной синеве неба. Сначала он пугался и леса, и лягушек, и высокого неба. Но прошло дня два, и Саша освоился на природе. Там, в городе, он слыл неуклюжим, угрюмым ребенком, не умевшим играть и трудно сходившимся со сверстниками. Но в деревне его словно подменили. Как рыба, выброшенная на берег и снова попавшая в воду, он будто оказался в родной среде, незамедлительно превратившись в резвого мальчишку, игривого и смешливого шалуна.
– Пущай шалят! – улыбалась, бывало, няня Арина, пока Саша с младшим братом Николенькой и сыном самой Арины Стефаном носились по усадьбе, то кувыркаясь в траве, то резвясь в нагретой солнцем воде пруда, окруженного старинными липами. И только под вечер няня уводила домой эту маленькую ватагу. После стакана теплого молока и хлеба с медом Саша и Николенька отправлялись в свою комнату. Приходила бабушка, крестила обоих, приговаривая «Ну, спите скорее… Христос с вами…», и целовала каждого в лоб. Потом приходила Арина, и мальчики, затаив дыхание, слушали сказку про Бову-королевича.
– …Был у Бовы дядька Симбалда, пришел он на конюшню и нашел Бову под яслями, заплакал и говорит: «Государь мой, храбрый витязь Бова-королевич! Матушка твоя злодейка, прекрасная королевна Милитриса. С королем Додоном извела она государя моего, а твоего батюшку, доброго и славного короля Видона. А ты мал еще и замстить покуда не можешь за смерть отца своего. Побежим, государь, во град Сумин, тот град крепок вельми»…
Стрекотал где-то сверчок, теплый ветер шевелил кисею на окнах, старые липы перешептывались в саду, трепыхался огонек в глиняном ночнике и освещал морщинистое лицо Арины, ее белый чепец… Сашины веки тяжелели, и вот уже Бова-королевич кланялся ему со словами «…и ты ныне возрадуйся», и нянин голос долетал откуда-то издалека:
– …Мирен сон и безмятежен даруй им, Господи…
Ах, если бы можно было остаться в Захарове! Но на зиму приходилось возвращаться в Москву, потому что начинались занятия, приходили учителя… И только с весны до осени дети Пушкиных на протяжении нескольких лет жили в бабушкином имении. Захарово стало по-настоящему любимым домом, куда хотелось возвращаться и откуда не хотелось уезжать. Даже повзрослев немного, Саша всей душой стремился под захаровские липы. И хотя, год за годом, от прежних игр он отошел, да и брат Николенька, с которым они резвились когда-то в бабушкином имении, умер от простуды, его привязанность к тем местам оставалась неизменной. Мало-помалу с деревенскими ребятами общаться становилось всё сложнее – ведь они работали наравне со взрослыми; к тому же, чем дальше – тем меньше было общих интересов у любившего книги барчука и неграмотных крестьянских детей. Вместо бурного веселья и засыпания под нянюшкины сказки, Саша все чаще засиживался с книгой. Его кудрявую головку видели в беседке, где он наблюдал закат, встречал сумерки, дожидался появления звезд, слушал, как пастух щелкает бичом, отправляясь в ночное. А когда ночь опускалась на землю, мальчик внимал пению соловья и цикад. Иногда приходила бабушка Мария Алексеевна, садилась рядом и обнимала его за плечи. И тогда они вдвоем молча сидели, прислушиваясь к звукам ночи и вдыхая волнующие летние запахи.
А если выдавались дождливые, ненастные дни, все оставались дома. В столовой зажигали камин, дети располагались вокруг бабушки, устраивавшейся с вязанием в своем любимом кресле, и слушали рассказы о русской старине; о Борисе Годунове, чьей вотчиной было ближайшее к Захарову село Вязёмы; о Петре Великом, не раз бывавшем в Вязёмах у князя Бориса Алексеевича Голицына, которому и пожаловал село; о предках – Пушкиных и Ганнибалах.
– А что, бабушка, – спросил как-то Саша, – бывал ли Абрам Петрович здесь у нас – в Вязёмах?
– Как не бывать! – откликнулась Мария Алексеевна. – Уж наверняка бывал. Вот царь Пётр наезжал к Борису-то Алексеевичу, и арапа своего – прадеда вашего – с собой брал. Известное дело: куда царь, туда и арап его.
Саша, забиравшийся с ногами в кресло поглубже, ловил каждое бабушкино слово. История увлекала его не меньше литературы. В воображении вставал перед ним деревянный годуновский дворец, и каменный храм о пяти верхах, чей благовест плыл над округой. А вот и царь Пётр Алексеевич широким шагом поднимается по ступеням голицынского с башенкой дворца, и следом, не отставая от царя, – юный Абрам. Вязёмы – со старинным двухъярусным храмом, со звонницей годуновской, с остатками земляного вала, видевшие Смутное время, встречавшие великого преобразователя страны, – стали для Саши средоточием русской истории, словно именно отсюда вышла сама Россия.
***
Родительский дом так и не сделался родным. После Захарова домом стал лицей. Наступило время, когда Сергей Львович озаботился будущим старшего сына. А тут как раз – дело было в 1810 году – по Москве прошел слух, будто в Царском Селе близ Петербурга открывается лицей – учебное заведение совершенно нового типа. Лицеистов будут готовить к государственной службе – например, дипломатической или военной. Разумеется, учиться в то время принимали только дворянских детей. Да и то не всех подряд. Пушкинский род был из древних, так что с этой стороны осложнений не предвиделось. Оставалось только определиться, кто отвезет Александра в Петербург и договорится о зачислении. Сначала никто не знал: что это такое – «лицей». Но когда стали поговаривать, будто в лицее будут воспитываться младшие братья императора Александра I – Николай и Михаил, все вопросы исчезли сами собой. Еще бы! Не каждому выпадает честь учиться в одном классе с великими князьями. Узнав об этом, Сергей Львович Пушкин, уже задававшийся вопросом, где и как дать образование старшему сыну, решил во что бы то ни стало определить Александра в новое учебное заведение. Дядя Василий Львович взялся отвезти племянника в Петербург. И в 1811 году Александр с дядюшкой покинули Москву, отправившись на встречу с новым, незнакомым и даже немного таинственным лицеем.
Слух насчет братьев императора не был ошибочным или ложным. Замысливший лицей Михаил Михайлович Сперанский – реформатор, один из передовых людей того времени, работавший над планами преобразования России – не сомневался, что воспитание великих князей в кругу сверстников, а не во дворце, должно было бы оказать благотворное влияние на характеры Николая и Михаила, внушить им мысль, что царская власть подразумевает заботу о подданных, а не самодурство и произвол. Мысль казалась интересной и по тем временам даже новой. Однако не всем планам суждено было сбыться. Лицей действительно был создан, но великие князья так и не стали его воспитанниками. Зато в лицей в год его открытия приняли Александра Пушкина.
Еще перед вступительным экзаменом, когда поступающие впервые собрались во флигеле Екатерининского дворца в Царском Селе, Пушкин сошелся с Иваном Пущиным. С тех самых пор и завязалась их дружба. Занятия пока не начались, а уж они почти не расставались. Пущин являлся на Мойку, где Александр квартировал с дядей, едва ли не каждый день. Ходили гулять в Летний сад, Василий Львович катал их, бывало, на ялике по Большой Невке к Крестовскому острову. Новый друг стал предметом восхищения и удивления Пущина. Во-первых, он говорил по-французски как настоящий француз. Во-вторых, читал такие книги, о которых Пущин и не слыхивал. В-третьих, помнил все, о чем читал. И наконец, в-четвертых, был настоящим мастером прыгать через стулья, играть в мяч, бегать без устали. Пущин никак не мог уяснить, как сочетается в одном человеке почти недетская увлеченность книгой со склонностью беситься до неистовства. Но это было так здорово и весело, что он обожал Александра и нисколько не смущался его чудачествами.
И вот наконец начался первый учебный год. Настало 19 октября – день открытия лицея. Сначала в придворной церкви служили молебен с водосвятием. Потом все направились в лицей, где каждую комнату и каждого студента окропили святой водой. Потом начались выступления, и тут студенты, правду сказать, немного заскучали. Несмотря даже на то, что на открытие лицея прибыла вся царская семья. Когда выступления закончились, царь выразил желание показать лицей матушке и жене. Студенты занервничали, потому что решили, что им надо всюду ходить за императором, как это делали преподаватели и министры. Но к счастью, студентов препроводили в столовую и усадили за суп с пирожками. Что им понравилось намного больше профессорских докладов.
Прошло несколько дней. Зима в тот год выдалась ранней, и к тому времени уже лежал снег. Белел Лицейский садик, и величественный Екатерининский парк с его дорожками, беседками и статуями, казалось, уснул под белым снежным покрывалом. Как-то вечером, когда занятия закончились и лицеисты пили в столовой чай, вошел Василий Фёдорович Малиновский – директор лицея – и объявил, что получено новое предписание от министра просвещения. Все насторожились.
– Итак… – голос у директора был слаб, и требовалось совершенное безмолвие, чтобы разобрать каждое слово, – итак, отныне выезжать из лицея учащимся возбраняется. Родные смогут навещать вас по выходным и праздникам. Вы же на протяжении всего курса будете проживать здесь…
Это было трудно принять так, сразу – они ожидали других порядков. А теперь начиналась совсем новая жизнь, и семьей для каждого становились товарищи и учителя…
Светлана ЗАМЛЕЛОВА
Из книги «Пушкин. Русский гений» (издательство «Вольный Странник» https://vsbook.ru/, 2024. Книга будет представлена на книжной ярмарке в Москве, Красная площадь, павильон 6, 6 июня в 11:00).
