…Он любил право, почитая его космосом, удерживающим социум от распада, и обожал поэзию – и был своеобразным поэтом права – В. С. Мартемьянов, автор тридцати монографий по правоведению, и множества статей…
Он сочинял песни на стихи Есенина, они звучали, ибо разносторонние дарования Мартемьянова включали в себя и обладание замечательным тенором…
Пианино и гитарой владел в равной степени; всегда существуя на волнах хорошей дерзости, жизнелюбия и сгущенных красках личности, исполнял в компаниях песни свои, сам же аккомпанируя.
Но он пел со сцены, сильно и властно играя голосом, наполняя каждую исполненную партию той мерой неповторимости, что не могла обмануть, и подлинность дарования раскрывалась объёмно.
Он видел будущее – в прошлом: в советском прошлом, наиболее органично и удачно организованном, и не отказывался от коммунистической идеи до конца.
…Мартемьянов, профессор-юрист, не признал слома 1991 года и, предчувствуя худшее, включился в силовую борьбу – за возвращение былого, где было столько необходимо-хорошего…
Вот он говорит моей маме (отца, ушедшего рано, уже не было тогда): Ляль, мы жили при коммунизме и проморгали его.
Вот он – депутат Госдумы от коммунистов – он не расстался с билетом, сопровождавшим его большую часть жизни, и не отказался от суммы убеждений, сделавшихся в одночасье немодными.
За модой не стоит следовать – если знаешь суть.
Энергия его была замечательна: он бурлил ею, казалось, заражая других, и определённая властность, присущая Мартемьянову, сказывалась на продвижение его по социальной лестнице…
Профессор… Депутат Госдумы…
Яркость человеческая не меркнет: словно раздарив себя щедро людям, как июльский ливень, Мартемьянов остался в книгах и статьях своих, в недрах общественной деятельности и преподавания, в сочинённых песнях, в детях и исполнениях, и в памяти множества людей, которым довелось общаться, или хотя бы соприкасаться с ним. Энергия борца лучилась от него, согревая и взращивая все вокруг.
Дядя Валя вёл застолья – умело, как профессиональный тамада, а когда подходило время садился к пианино, или, склонив несколько вогнутое лицо к решётке струн, обращался к гитаре.
Он был не просто музыкален – обладал профессиональным оперным тенором, и, беря уроки в частном порядке у Матовой, некогда знаменитой солистки Большого театра, познакомился с отцом моим, чей баритон был бархатен; а у Матовой жила мама, приехавшая из Калуги… осевшая в метрополии уже навсегда.
Как из нынешнего далека – смешного для истории, столь смертельно-серьёзного для человека – представить их встречи у Матовой в пятидесятые годы?
Полы скрипели, быт был крепко настоянным на основательности: буфет и шкаф – предметы мебели, испещрённые витыми и резными деревянными украшениями, принадлежавшие некогда Матовой, сопровождают меня всю жизнь…
Раздаются бодрые голоса – молодой дядя Валя Мартемьянов, молодой отец; чай на столе, сдобные булочки; уют камерной обстановки…
Валентина Семёновича Мартемьянова убьют на улице, и останется адское действо нераскрытым.
…В недрах большой комнаты нашей квартиры снова накрыты пышные столы, и Мартемьянов, пришедший первым из гостей, наигранно поводя ладонями, говорит: Ляль, благолепие какое! Даже страшно приступать…
Вскоре станет шумно, людно, весело; застолье пойдёт бодро, и чёрное пианино (от Матовой, конечно) ждёт, когда дядя Валя сядет к нему…
Будут петь…
Сильно зазвучит мартемьяновский тенор.
Бархатно польётся голос отца.
Полётный тенор Виктора Дубинчука (академика-физика, также когда-то учившегося у Матовой) наполнит квартиру прекрасными созвучиями…
…А вот – из фрагментов детской памяти, уже разъедаемой кислотами времени: концерт в Доме учителя, Валя выступает, пригласил нас; я ребёнок совсем…
Валентин – в строгом сером костюме – встречает в фойе: он вибрирует, он подвижен избыточно, он перемещается быстро, и я, не понимая в чём дело, спрашиваю отца: Пап, что с дядей Валей?
– Волнуется он, сынок. Волнуется перед выступлением.
Валя пел что-то из Гуно, из партии Валентина…
…Тогда они жили на Ленинском проспекте, в огромной, плоской коробке дома, на семнадцатом этаже, мир с которого казался игрушечным.
Был у них кот – толстый и чёрный, наименованный Сексотом; не обращая внимания на взрослую людскую суету, он спит на книжной полке, плавно свесив длиннющий пушистый хвост.
Татьяна, жена Валентина, говорит: Почки по-русски Валька приготовил. Долго сочинял.
А Валентин – в рубашке навыпуск и домашних штанах уже схлестнулся с отцом: Нет, Лёв, ну кого великим шахматистом назвал, а? Фишера! Нет, вы подумайте! Ладно бы сказал – Алёхин, или Капабланка, а то – Фишер, выскочка этот!
Оба играли в шахматы превосходно…
Валентин сочинял песни на стихи Есенина, они звучали по радио; чуток к художественному слову и сам писал в рифму, но не показывал, не ставил на эту карту: ещё бы – своего поля достаточно: много монографий по юриспруденции, масса статей, учебники, преподавание, потом – думская борьба…
…Квартира уже другая, и район совершенно другой – пролетарский вполне, но квартира обширна, и Ластик – колли – добродушен, встречает всех, улыбаясь…
–Ляль, вот вилок капусты ухватил, – говорит Валентин, разводя руками, – и рад, понимаешь…
Мелочь быта…
А приехали – поговорить о стихах моих: меня не печатали тогда, и Валентин, имея обширный круг знакомств, стремился помочь.
Сидим в его кабинете; гитара около письменного стола, всё просто, бытовая избыточность претила Валентину…
Говорили… о возможностях продвижения моих текстов, потом на поэзию вообще переключились…
За окном струилась майская прелесть.
Осенью деревья линяют, пройдя период византийской цветовой роскоши.
Цветы, укоренённые в памяти, теряют лепестки…
Кто позвонил, сообщил о смерти Мартемьянова? Не вспомнить.
Пышность похорон была логично, учитывая социальную ступень, которую занимал дядя Валя; богатство поминок тоже вписывалось обосновано в этот сценарий: офис Вольского был обширен; а мы, старинные друзья, собрались вместе потом – в квартире…
В. Дубинчук, сидевший рядом с женой дяди Вали, Татьяной, поднялся с рюмкой, произнёс:
– Физика утверждает, что энергия не исчезает бесследно. Значит, за этой жизнью будет продолжение.
Валентин был атеистом, смеялся над возможными вариантами посмертия.
Сияние доброй и умной силы, исходившее от него, было столь велико, что ощущаю его и сегодня.
Александр БАЛТИН
