Представители 33 стран документируют преступления укронацистов, натовцев
Международный общественный трибунал по преступлениям украинских неонацистов (председатель – член Общественной палаты Российской Федерации М.С. Григорьев) создан первого марта 2022 года в ходе Международной конференции по инициативе российских и зарубежных правозащитников, юристов и журналистов. В настоящее время в его состав вошли представители гражданского общества 33 стран мира (США, Канада, Германия, Франция, Испания, Польша, Индия, Аргентина, Италия, Австралия, Израиль, Сербия и др.). Основная задача Международного общественного трибунала – сбор свидетельств о преступлениях киевского неонацистского режима, передача их в правоохранительные органы и представление информации о них на российских и международных площадках.
После освобождения г. Суджи и других населенных пунктов Курской области от украинских войск Международным общественным трибуналом по преступлениям украинских неонацистов проведен опрос пострадавших и свидетелей преступлений ВСУ.
Жители Курской области рассказывают о многочисленных случаях расстрелов и убийств мирных граждан киевским режимом.
Н.Н. Гриненко из п. Куриловка свидетельствует об убитых украинскими военнослужащими:
«Возле колонки Любу застрелили, она набирала воду. Она пенсионерка. Ее застрелили прямо в голову. Я хоронил… Коля Кузнецов. Смотрю, он в кустах лежит, тоже в голову убит».
Н.С. Щеглова говорит о том, что видела собственными глазами: «Когда мы шли к колодцу, на углу школы лежал мужчина. Он каждое утро ходил к храму, крестился, как здоровался, ходил к храму. Его украинцы расстреляли, и он долго лежал».
Т.М. Мелихова рассказывает, как сама чудом осталась в живых: «В меня тоже снайпер стрелял… Я прошла дальше, поворот уже завернула, вышла на асфальт, и они начали стрелять… возле меня, возле плеча правого прошла пуля… Я помню, потом женщина ехала в машине, ее машину украинцы расстреляли. Мужа убили. Ехали по трассе в Казачьей Локне. Женщина жива осталась, палец фаланга до одной шкурки болтался, прострелили плечо, руку. В крови еще была».
М.В. Богачев рассказывает: «Они стреляли все подряд. Есть там люди, не есть там люди. Просто едет украинский БТР, стреляет по домам, по окнам, по крышам, по дворам, по всем. Убили людей дронами, кто хотел убежать через луг. Украинцы за ними не бегали, просто вслед стреляли, расстреливали».
Жители рассказывают о случаях изнасилований и зверских избиений местного населения.
Бондарева Нина Дмитриевна, 68 лет, пострадавшая от преступлений ВСУ из г. Суджа Курской области: «Воду мы ходили брать на улицу Забродок, там мужчина прямо плакал. Которые первые приехали украинские военные, у него жену забрали, в машину кинули, а потом привезли. Ее насиловали, и она умерла потом.
Богунов Алексей Николаевич, 83 года, пострадавший от преступлений ВСУ в г. Суджа Курской области: рассказывает: «ВСУ изнасиловали женщину на Зоалешенке, у одного дедушки: приехали, прямо так и сказали, что мы твою дочку заберем, попользуемся и вернем… Опять же, прямо из дома, у другого отца забирали дочку. Вы сами понимаете, что с ней делали».
Гриненко Николай Николаевич, пострадавший от преступлений ВСУ в д. Куриловка Курской области:: «А Светлану ВСУшники изнасиловали. Она с города шла, через Куриловку… когда она водичку носила, ее украинцы и изнасиловали, и избили. Немножко рассудок у нее потом пострадал от этого».
Отец Евгений, настоятель храма в Судже, рассказывает о случаях расстрела как российских мирных граждан, так и военнопленных: «Не так посмотрел. Не так сказал. Нарушил комендантский час. Расстреляли. Убили. Обнаружили однажды наших солдатиков, которые прятались. Выволокли. Двоих просто расстреляли сразу».
Зафиксированы многочисленные случаи, когда украинские вооруженные силы целенаправленно убивали мирных граждан как из стрелкового оружия, так и сбросами с дронов или ударами fpv-камикадзе.
Шерстнева Наталья Павловна, 63 года, пострадавшая от преступлений ВСУ из с. Гончаровка Курской области: «Произошло это 11 марта в полседьмого вечера, я пекла хлеб. У меня плиточка, я пекла хлеб в формочках, отнесла соседям. Иду от соседей, голову поднимаю вверх, а дрон висит. И, смотрю, резко он – раз, вниз. Я говорю соседу Коле:
«Бежим». Я во двор, там каменная стена. Слышу взрыв, пламя. Пламя страшное и меня по спине. Сознание теряю. Думаю, нет, сейчас будет вторая волна. Обычно два раза. Первый раз, а потом еще раз шандарахнет. И я на четвереньках в уголочек в этот забилась. Меня тот уголочек и спас. Потом еще раз шандарахнуло. Вторая волна была, да. Мне было больно, но я нашла очки свои, нащупала. Поворачиваю голову, откуда я забежала с ворот. Я побоялась туда уже выходить. Коли нет. Ну, выбежала я огородами, вся в крови. А Колю нашли пришпиленного, видать его волной отбросило к штакетнику и обгорел весь. Мы хоронили всех соседей, которые умирали.
Вот женщина в палате в больнице, 35 лет, Таня, двое деток. Украинский дрон ее ударил. Ее привезли. В Гончаровке сосед погиб от украинских обстрелов. Он курей вышел кормить, и его сразу накрыло. Шкуратов, дядя Коля, ну он, я не знаю, может 80 лет. Убит после 11-го сбросом с украинского с дрона. Он может висеть, висеть, висеть, а потом ударить.
Поплавская Валентина Петровна, 62 года, пострадавшая от преступлений ВСУ из с. Мартыновка Курской области:
В середине ноября 2024-го летит украинский дрон. Он же видит, что мы там стоим. Он за крышу, взрывается. Вере осколки в голову, она падает, а мне в ногу. Вера не дожила до дня рождения. У нее 20-го чисто день рождения. У меня кровь пошла, все больно. Пошла домой перевязывать. А потом мы Веру втроем волокли.
Украинский дрон видел людей, видел все. Я отлично видела, как они дома поджигали, эти дроны. После, потом я стала бояться этих дронов. А я ездила за дровишками к Витальке в первый дом. У него баня, и он там в сарае дровишек понаколол. И я на тачке туда ездила за дровишками. Набрала дровишек и назад. Летит, значит, дрон. Я там на другой стороне спряталась. И наблюдаю за этим дроном. Он, значит, кружится, кружится. А на нашей улице… Ну, там первый, на той стороне первый, второй, третий дом. Женя там расстроил дом двухэтажный. И вот дрон, значит, летает, летает, летает, кружит, так летает, а потом бах – в крышу. И дом загорелся, и сгорел, а пепелище осталось, ну, там стены. Это не один дом.
Пахом пострадал от украинского дрона. Я видела, как дрон летел, и как от него загорелся Пахома дом. Потом у Ярика. Он купил дом и расстроился там. Тоже долго стоял дом. Я смотрю вечером, значит, часа в 4 вечера, как дрон украинский летает. И в Ярика целится. Ну, в Ярика он не попал, а в Жукова дом попал. А на следующий день такой же прилетает. И опять кружит, кружит, кружит, кружит… А потом стрелой, бах, в крышу. И Ярика дом загорается и сгорел».
Б.В. Белобродов рассказывает об украинском преступлении, свидетелем которого он стал: «При нас сожгли машину с семьей ударом украинского fpv-дрона. Там семья была – мужчина, женщина и ребенок… женщина держала белый флаг или тряпку… Русские для них не люди. Некоторые украинские солдаты прямо говорили: мы всех тут вас бы перестреляли… Говорили, что мы для них не люди, что вас надо расстреливать, вешать».
П.Я. Игнатов рассказывает: «Украинский дрон пролетел в одну сторону, разворачивается – в другую. Я говорю, вот я его вижу, вот он. Он приземляется и бух, в нас. Восемь человек, двоих ранило. Кроме меня еще бабушку ранило. 80 с чем-то лет бабушке».
Отец Евгений, настоятель храма, свидетельствует:
Люди бежали из Суджи и, конечно же, били по ним. Били, били. fpv-дроны непосредственно догоняли мирские машины и уничтожали. Мы были свидетелями этому. Мы видели разбитые машины, видели торчащие ноги с обочины, людей, которые были уже убиты. Я вывозил первое время людей из храма. Мы выезжали в сторону Курска. На Большое Солдатское. Естественно, мы видели машины на вокзале, на дамбе. Разбитые ударами украинских дронов. Горели большегрузы.
Практически до самого Солдатского были разбитые украинцами машины, сгоревшие. Обычные, не военные. Мы понимали, что это люди выезжали. Мы видели разбросанные вещи, бутылки с водой, баклажки. То есть это были люди, которые спасали свои жизни, выезжали, а их конкретно украинцы догоняли и уничтожали.
Я одну семью вывозил с маленьким ребенком. Я молчал, а бабушка, видя, что творится по обочинам, просто закрывала рукой глаза ребенку.
Потом, вспоминаю, в районе улицы Редькина, убит был, к сожалению, местный житель Юра. Хороший человек. Защищал своим телом свою дочь. И был убит. Дочь получила ранение, ей около 10 лет. Своей жизнью защитил своего ребенка. Тоже пытались выскочить, выехать, потому что страшно было. Они были в машине.
В нарушение Женевских соглашений украинские войска разрушали мирную инфраструктуру, наносили удары по храмам и больницам.
Иеромонах Мелетий рассказывает: У нас мама моя – ее водить надо. Мы в Куриловку поехали. А машину сзади моей машины, там, где мама моя сидела, Сережа послушник сидел. Ему украинская пуля попала в легкое, сразу, наверное, разорвала машину. Ему было 52–53 года. Чуть отъехали, я дверь открыл, выбежал, подбежал к машине, открыл дверь и сразу вижу, что он мертвый. Ну и все, в Суджу заехали, пытались прорваться через Суджу, прорвались там, машин дронами украинцы набили вообще очень много.
.Храмы им не нужны просто. Именно сатанизм. Немцы, фашисты, шли на Суджу, пять храмов оставили. Великая Отечественная война, остались пять храмов. А вот тут украинцы пришли и лупят. Такая ненависть к нашему Московскому патриархату».
Украинские грабежи в Курской области носили тотальный характер. Жители свидетельствуют, что в грабежах участвовали не только украинские военнослужащие, но и жители Сумской области. Забирали денежные знаки, украшения, электронику, бытовую технику, мебель, сантехнику, продукты, машины, сельскохозяйственную технику, новое и ношеное нижнее белье, детские игрушки и т.д.
Отец Евгений, настоятель храма в Судже, рассказывает: «Во время украинской оккупации был откровенный грабеж. Несмотря на то, что сидят люди в доме, просто заходят украинцы нагло, с автоматом, забирают компьютеры, ковыряются в вещах, забирают драгоценности. Это было повсеместно… Мне рассказали, как украинцы обнаружили случайно дорогую машину и нашли ключи от этой машины. Так этот украинский солдат бегал, скакал на радостях и кричал, я всю жизнь мечтал именно о такой машине… В Сумах продавались туры на грабеж Суджи.
Крали украинцы, в первую очередь, машины, технику, компьютерную технику, фотоаппараты, телефоны, драгоценности. А потом, позже, по словам наших жителей, тащили всё. Извините меня, и нижнее белье. Все выгребали. Такое ощущение, что украинские солдаты – варвары, дикари».
Б.В. Белобров рассказывает: «Грабили украинцы сначала самое ценное – золото, драгоценности. Потом пошла в ход техника, компьютер, машины. Вплоть до женских вещей. Знакомая женщина рассказывала, что у них в квартире дверь вырвали вместе с коробкой. И некоторых вещей, даже личного нижнего белья, не досчиталась».
Е.Н. Савченко подчеркивает тотальный и системный характер украинских грабежей: «Украинцы грабили всё, от бытовой техники, ну, вплоть до трусов, скажу так. И даже маникюрные наборы… Понимаете, забирали всё. Ложки, вилки. Начиналось с четверга… каждую неделю. Вот одни прошли, смена сменилась на другую. В пятницу грузятся и вывозят. И так каждую неделю».
Е.В. Фурсова свидетельствует: «Украинцы грабили. Всё повывезли. Машины, мягкую мебель, постель. Ну, короче, всё. Полностью. Кухонные гарнитуры. У нас село богатое. Ну, жили все (хорошо), кто работал… На своем отвозили. Всё-всё вывозили. Даже поснимали, Господи, там утеплители даже со стен. Прямо и постельное бельё, и мебель, всё остальное, всё что угодно. Я лично видела. Они каждый день в одном доме могли много раз зайти – гребли всё. Прицепы, машины, вещи, зимнюю одежду. Ну, что было у людей, все забирали… Забирали даже матрасы. Дом за домом».
Н.С. Щеглова рассказывает: «Приезжали ВСУ машинами, загружали машинки стиральные, технику, котлы. Вначале приходили, готовили, всё как-то подготавливали, в смысле выносили уже из домов внизу, пораскручивали, а потом ночью приезжали. Меня встречает моя знакомая, говорит: что ты думаешь, вот в этом доме у нас жил инвалид. Заехали ВСУ и вынесли даже памперсы».
Свидетели говорят о том, что в отрядах ВСУ присутствовали говорящие только на польском языке. В.Н. Агапов из с. Заолешенка рассказывает: «Некоторые не говорили по-украински, польский язык. Эти ребята. Убили мужа Людмилы Беловой».
Местные жители прямо сравнивают их действия с поведением немецких фашистов во время Великой Отечественной войны и делают предположения о мотивах украинских военных преступлений.
В.В. Хуриев считает: то, что «украинские войска уничтожали мирных – это как месть, специально. Как и раньше, в свое время, в Великую Отечественную войну, нацисты ничем не гнушались. Нацисты и их палачи. Так и по сей день осталось. Им без разницы, в ребенка это летит или еще что-то. Они это делают специально, чтобы запугать народ».
Иеромонах Мелетий из Горнальского Свято-Николаевского Белогорского мужского монастыря рассказывает о намеренных обстрелах храмов, сравнивает их с немецко-фашистскими войсками и говорит об их ненависти с православию: «Они начинают, дрон висит. И планомерно бьют по храму… А храмы им не нужны, просто, вероятно, понимаете, от сатанизма. Именно сатанизм. Немцы, фашисты, шли на Суджу, пять храмов оставили. Великая Отечественная война, остались пять храмов. А вот тут украинцы пришли и лупят. Такая ненависть к нашему Московскому патриархату».
IV Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны 1949 года определяет необходимость предоставления защиты по отношению к гражданским лицам. С этой целью «всегда и всюду будут запрещаться посягательства на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности, всякие виды убийства». Грабеж определялся как военное преступление уже в уставе Нюрнбергского трибунала. Статья 16 IV Женевской конвенции о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 года также запрещает грабеж.
Представленные в данном докладе свидетельские показания в полной мере изобличают киевский режим в системных и целенаправленных убийствах жителей Курской области, включая женщин и стариков, из стрелкового оружия и с помощью беспилотных летательных аппаратов – как с использованием дронов-«камикадзе», так и сбросов разнообразных взрывчатых устройств с дронов, а также в намеренном уничтожении храмов, больниц, домов мирных граждан и другой гражданской инфраструктуры, а также в тотальных грабежах, что является военными преступлениями.
Приведенные ниже данные являются дословными и неадаптированными свидетельствами жителей Курской области.
Ильина Светлана Михайловна, пострадавшая от преступлений ВСУ из с. Черкасское Поречное: «Мою маму, лежащую в своем доме, первый обнаружил Штаненко Александр Николаевич. У неё были пулевые ранения.
Она была в комнате, которая у нас называлась «зал», потому что это общее такое помещение было, где диван, кресла у нас стояли.
В этой комнате у нас висели на стене портрет моего брата в форме полиции, он служил в полиции, и портрет моего племянника в форме ВДВ, он служил в армии. Эти два портрета у нее находились в этой комнате.
И в этой комнате была убита моя мама. Ее убили в августе, когда украинские солдаты зашли в село Черкасское Поречное. Ей было 72 года. Она не представляла никакую для них угрозу. Я вообще не понимаю, зачем нужно было её убивать».
Бондарева, Нина Дмитриевна:
У нас много было украинцами расстрелянных людей. Их дроны сбрасывали на дома гранаты, и расстреливали дома тоже, и поджигали они их.
От меня через дом – Красноармейская, 8 – сгорел дом. Украинцы ушли и подожгли.
Грабили. В окно смотришь, они в дом зашли, рюкзаки у них, тележки, сумки. После них в домах побито все. Все разбито, все выкинуто. Расколочено полностью».
Гриненко Николай Николаевич, пострадавший от преступлений ВСУ в д. Куриловка Курской области: «В августе зашли на Суджу украинские танки. А потом шли их диверсанты зачищать деревню. Начали издеваться украинские ВСУшники.
Возле колонки, там водичку набирали, ручная колонка, женщину застрелили, она набирала воду, ее застрелили. Я прохожу мимо, она еще лежит, всё, мертвая. Прямо в голову стреляли. Я был, я хоронил. Люба. Она жила, соседка моя, там, где мой родительский дом, Куриловка.
Она пенсионерка. Она пришла на велосипеде за водичкой с баклажками. Ее застрелили прямо в голову.
Мы хотели ее перенести, а ВСУшники рядом были. И мы не могли. Я подошел к одному там, у него глаза какие-то стеклянные. Неадекватные. Сказали «нельзя».
Потом я проезжал, у меня дом недалеко был. Смотрю, нету моего соседа наверху. Смотрю, он в кустах лежит, тоже в голову убит. Коля Кузнецов. Куриловка, 23-й и 25-й дом, там перекресток. И мы не могли его вывезти. А через дорогу покрывало нашли с одним парнем. Его через дорогу в огороде захоронили. Потом мать Коли Кузнецова. Тоже пулевые ранения. Мы ее тоже в огороде закопали, бугорок сделали. У ВСУ была точка наверху. Они, видимо, когда зашли туда, их и убили. И мать, и сын.
Пока украинцы не перекрыли уже все, я людей вывозил на машине. Всех, когда встречали. Многих мы вывезли там с братом моим. А потом пришли машину забирать. Знали, что я в 21-м доме живу, что у меня машина. Ну, я так понял, что это крыса какая сказала им. Сказали, что я тут помогал людям.
Когда эта зачистка была, ВСУ и к нам в двор пришли. Давай машину, говорят… Машину спрятал. Они начали избивать меня металлической трубой. Приставили автомат.
Ключи я отдал. Когда меня избивать начали, я вынес. Ну, давили, думал, меня убьют. Били еще по ногам. Я потом, когда очнулся, в дом зашел, у меня уже кровь запеклась на лице. Трое ВСУшников меня били. Они еще спрашивали, где находятся, как они сказали, москаляки.
В нашей Куриловке они шли потом, все дома взламывали. Где нельзя было, в металлической двери они отстреливали замок. Всё выворачивали, забирали всё. Грузили на тойоты, пикапы. Они загружались, все тащили – телевизоры, бытовую технику. Даже тряпки все, женские, одежду забирали.
Я сам видел, как одежду забирали напротив моего дома. В деревне нашей грабили они всё полностью. По селу ВСУ сказали не ходить с 16:00. А если что, там стрельба на поражение. Прямо так сказали, если мы будем ходить после 4 часов – всех убьют. С 10 утра только до 4-х можно. Хорошо у меня укупорка в подвале была. Страшно, конечно, было».
Фурсова Елена Васильевна, пострадавшая от преступлений ВСУ в с. Лебедевка Курской области: «В разных местах украинцы расстреливали людей. Мы с сыном ездили к себе до Суджи, и люди лежали, трупы прямо лежали. Мирные люди. И украинцы возле интерната расстреляли двух цыган. Два трупа. Наверное, лет по 35. На вокзале у нас были три убитых тела – все мирные граждане.
На Махновке, где старшая дочка жила, много убили они. А еще Кольку Орехова расстреляли. Брат его похоронил на огороде. Лену, продавщицу, убили. Очень многих. Человек 20 убили, которых знаем мы. В Казачке очень много, в Казачьей Локне. Я думаю, там человек 25, которых они поубивали. Это которых мы лично знаем.
Директора расстреляли, Мишку убили Зарудного. Кума его убили, зовут Ванька. Очень много.
У ВСУшников, получается, приказ был убивать. В последний раз, когда сейчас вывозили 7 лет мальчика, ему руку оторвало. Им без разницы – детей, не детей.
Украинцы грабили. Всё повывезли. Машины, мягкую мебель, постель. Ну, короче, всё. Полностью. Кухонные гарнитуры. У нас село богатое. Ну, жили все, кто работал.
Вывозили все. На своем отвозили. Все, все вывозили. Даже поснимали, Господи, там утеплители даже со стен. Прямо и постельное бельё, и мебель, всё остальное, всё что угодно. Я лично видела. Они каждый день в одном доме могли много раз зайти – гребли всё. Прицепы, машины, вещи, зимнюю одежду. Ну, что было у людей, все забирали. Все забирали. Забирали даже матрасы. Дом за домом.
А кто плохо посмотрит на украинцев, тех убивают. Украинцам ничего нельзя говорить. Расстреляют. Они какие-то, как фашисты были. Нелюди. У них ненависть, потому что мы русские».
Богунов Алексей Николаевич, 83 года, пострадавший от преступлений ВСУ в г. Суджа Курской области: «На второй или на третий день украинцы двух наших уложили на площади. За то, что наши сказали, что мы тут хозяева. Их сразу украинцы убили, сразу расстреляли их. Возле Дома культуры, в августе.
Убивали и молодых, и старых – просто так, за то, что появились не в том месте, не в то время. Им было все равно, военные перед ними или гражданские. Они психопаты, я не знаю, или под наркотиками были.
Лично нам угрожали расстрелом. Уже где-то под Новый год. У нас собирались отобрать машину. У нас же гаражи были подписаны. Два гаража наших оставалось. Подписаны «Люди». За отказ отдать машину говорили: «Я тебя сейчас тут расстреляю. Прямо в глаза». Махали автоматом.
Украинцы в каждый дом заходили, а потом машинами увозили наворованное. В одной организации огнетушители забрали, кабель. Катушки были. Катушки забрали. Кабеля забрали, огнетушители забрали.
Из домов частных воровали все, что было. Зашел один, выходит уже с рюкзачком или сумкой. Потом другие заходят. В тот же дом тоже, что-то выбирают.
Сначала они обстреляли больницу, а еще раньше дронами. Моя тетя чудом осталась жива. Она работала в Суджанской ЦРБ, делала флюорографию. При ней был прилет, выбило окна. Крыша загорелась, никто не пострадал. Целенаправленно били в больницу. Буквально я полчаса с ней уехал на такси. Она звонит, говорит, что у нас был прилет дронов.
И по частным домам они попадали. Самое страшное, обстреливали трассу Курск–Суджа, по которой мирные люди эвакуировались. Много кто дозвонился до родных, кто попадал под удары fpv-дронов, под минометный обстрел. Мы вот ездили, машины стоят, сгоревшие остовы. Украинцы прятали все следы.
Мое мнение, это все началось 30 лет назад, с момента распада Советского Союза, когда американцы начали промывать им мозги за свои деньги, чтобы у России был под боком враг в виде Украины».
Шерстнева Н. П.:
А украинские военные грабили все подчистую. Телевизоры. Газовые панели, газовые котлы у кого новые, хорошие. Короче, всё, что хорошее, выносилось. Это забирали первые, которые, я так поняла, штурмовики. Сначала выносили всё на улицу. Потом подъезжали. У них для нас был комендантский час. Артиллерия украинская стояла у нас ниже, в саду. Они бухали и свиней стреляли, и между собой что-то там. Мы боялись, короче».
Мануйлов Василий Николаевич, 75 лет, пострадавший от преступлений ВСУ из с. Казачья Локня Курской области: «Украинские грабежи были сплошь и рядом. Там они периодически бригадами менялись, и каждая бригада приезжала, и каждая бригада грабила. Я видел, как диваны вытаскивали и увозили куда-то. Видел телевизоры. В особенности плоские телевизоры. Холодильники. Плитки, да. Газовые плитки воровали.
Там были у нас дома для молодых людей, у которых не было жилья. Сироты. И сиротам выдали дома. Украинцы ходили там с молотами. Берет кувалду, бах, трах, окна побили, двери побили, пошли до следующего. А потом уже воровали.
Я ранение получил 8 февраля. После украинского обстрела я пошел проверить дом, в котором я жил. Подошел, ужаснулся. Фронтон разбит, окна вынесены. Я вышел из дому и пошел к знакомым. И опять артобстрел. Почувствовал что-то горячее, кровь сильно полилась. И я быстро пошел до знакомых, чтобы не потерять сознание. Вот так я был ранен.
В Казачьей Локне рассказывали про такой случай, что, когда наши войска отступали, один наш военный, молодой человек, попал в плен. Ну ему, сволочи, взяли, отрезали гениталии. Он лежал две или три недели, украинцы запрещали его схоронить».
Иеромонах Мелетий, Горнальский Свято-Николаевский Белогорский мужской монастырь, пострадавший от преступлений ВСУ в с. Горналь Курской области: «В первые дни именно храм они били. Мы как раз служили литургию. Было утро, 6 августа, значит, полвосьмого утра. У нас литургия идет. И где-то без десяти восемь первый прилет, на меня летят стекла, столы. И я понимаю, что что-то серьезное началось. К нам уже ПТУР залетал в монастырь, дроны падали иногда, но тут я вижу, что это уже тяжелое что-то.
Война шла с 22-го года. Мы живем вообще на самой-самой границе. 500 метров от меня столбики идут эти. Боевики украинские через нас стреляли. Иногда в окружении монастыря постоянно в периметре 50 метров со всех сторон падало уже всё. И в монастырь иногда залетало. Поэтому мы уже так привыкли. Вот, я вижу, бьет что-то тяжелое.
Они начинают, дрон висит. И планомерно бьют по храму. Литургию не бросишь, и священник наш не испугался, отец Феодосий. Послушник Игорь пел, тоже не испугался. Они продолжили литургию. Они несколько раз били, били, били.
И мы поняли, что между выстрелами есть пауза, и мы побежали в подвал. Они били дальше, в первый храм, они тогда стреляли в купол первый. Купол там деревянный, внутри он загорелся, новый храм. А в том храме, в котором мы были, в подвале, он старинный, там внутри все дубовое, деревянное, они тоже не могли никак зажечь, а они здорово накинули зажигалку на крышу. В первый день они запалили два храма сразу.
По корпусам украинцы не стреляли. Стреляли по храмам только. Я думаю, корпуса они оставили себе. Они знали, что они зайдут. Спланировали всё. Они знали, у нас корпуса хорошие. Горячая вода, кровати. Всё, что им надо.
А храмы им не нужны просто, вероятно, понимаете, от сатанизма. Именно сатанизм. Немцы, фашисты, шли на Суджу, пять храмов оставили. Великая Отечественная война, остались пять храмов. А вот тут украинцы пришли и лупят. Такая ненависть к нашему Московскому патриархату.
Били по нам, знали, что у нас в монастыре априори военных не было. Никогда военные по территории даже у нас не ходили, там никаких действий не проводили. Украинцы все это прекрасно знали, потому что их дроны с утра до вечера там на границе летают. Поэтому они всё прекрасно знали. Они видели, что они бьют по мирным людям. Это преступно.
Двое суток мы находились в корпусе. Они начали в корпус дронами влетать в окна. Мы бегали, тушили там всё. Уже преступление.
Мы не знали, что украинцы уже зашли на нашу территорию. Мы просто видим их танки, и стрельба уже ближе и ближе. То есть уже село Горналь. У нас монастырь между двух сел стоит. Уже оттуда стрельба.
Начали выбираться, а они уже, оказывается, захватили и Суджу, и всё. Связи не было. Единственное, мы там смогли на крышу залезть, на верхний этаж, поймать связь. Мы знали, что они зашли уже на крест, и что на Большое Солдатское ехать нельзя. Мы знали это.
Поехали в Куриловку, залетаем. В Куриловке мужики говорят, не езхайте туда, вас там убьют. Там была женщина молодая. Девочка беременная. Они с мужем на двух машинах выезжали. Ее прямо застрелили. Она врезалась в машину мужа. Она умерла там сразу.
У нас мама моя, 82 года, ее водить надо. То есть мы отпустили молодых, кто мог ходить, они встали и ушли пешком через Плёхово. А мы направо пошли. Все в Куриловку проехали, там у нас такие свинарники стоят. И там украинцы разложили мины на дороге, не проедешь. И стоят уже, они встретили нас. С машины я вышел, они начали угрожать, начали карманы проверять, выворачивая карманы и сумки. У меня все были там кадры вот этого всего, что творилось. Я заснял на месте, украинцы забрали это всё, забрали телефон, ноутбуки. У деда даже деньги, мелочь была, и ее забрали. А дед воевал в Великую Отечественную.
Телефон мой украли украинцы, а на нем были фотографии с военными, если бы увидели, у них всё, сразу расстрел был, если бы нашли. У меня был «Булат» – детектор дронов, я вот это забыл. Если бы нашли, наверное, тоже бы сразу расстреляли, потому что они из-за аптечки придрались. Мы объехали километра полтора-два. И из кустов в мою машину и в заднюю машину очередь. И туда, и туда. Я же не на бронетранспортере еду, я еду на мирной машине. Ну, в принципе, как бы и так понятно, кто они. Вот так вот просто мочат..
С правой стороны я сразу увидел, минивэн гражданский, с открытыми дверями. Много камазов там было. То есть я лично видел одну машину с правой стороны, а с левой стороны, кто поехал, там просто на стоянке машину украинцы добили. Я много людей знаю, в кого стреляли.
У меня знакомого машину постреляли, он вечером летел. Просто одна за другой они врезались в машины, в кого стреляли. Еще машина была расстреляна на посту уже. И вот девочку перед нами за день украинцы расстреляли в Куриловке. Беременную. Ей вообще там 20 лет. Граничные села, в Судже которые, там просто… Украинцы насиловали, убивали, на колени ставили, расстреливали».
«Зашло много украинской артиллерии с самого начала. И с самых первых дней расчеты минометные, я запомнил, два миномета и какая-то гаубица. Они пристреляли все перекрестки внутри. А эту территорию украинцы уже контролировали.
Я сам бывший артиллерист, я служил срочку. Меня просто удивило: если вы контролируете внутри всё, то зачем стрелять внутрь?
По домам были прилеты, со мной рядом. А российских войск там уже не было. Ну, куча украинских беспилотников – это понятно. И получается, что домов там много от этого разрушенных.
Большая, львиная часть разрушена не оттого, что там, где- то, прилетела бомба российская. В основном из-за того, что украинцы били по домам.
Били с миномета, с гаубицы. Помню, в самой Судже был прилет, муж и жена погибли.
ВСУшники занимались поджогами домов. Казалось бы, он тебя не трогает, этот дом. Ты – оккупант, может, там золото нашел, еще ценных вещей. Ну, уйди ты, не пали. Но они поджигали дома.
И не один же, естественно. У нас на улице домов пять сожжено не просто от прилетов ракет, либо там чего-нибудь другого вооружения, а именно поджог. Я на улице жил, там, недалеко от них, склад был. Вот его подожгли.
Украинцы близлежащий частный сектор, районы и часть Суджи превратили в полигон».
Зюбанова Ирина Александровна, пострадавшая от преступлений ВСУ из слободы Белая Курской области: «10 марта я выезжала с работы, это где-то было совсем вечером, и я услышала первый взрыв. Я подумала, что где-то далеко, где-то в Лошаковке, у нас бывали уже прилеты.
Я начала двигаться, то есть еду за рулем и смотрю, горит здание торгового центра от украинского удара у нас в слободе Белой.
Смотрю, лежат люди раненые. Я остановилась для того, чтобы помочь. Троих мы вывезли.
После того, как я отвезла раненых, я вернулась для того, чтобы забрать еще.
Я думала, что может быть, еще кто-то там есть, но были уже только погибшие, к сожалению. И я только начала отъезжать от торгового центра – и украинский удар, и всё.
У меня получаются легкие, то есть ранения в грудную клетку. Как сказать… проникающие ранения, то есть у меня пробито легкое.
Я, естественно, стала задыхаться, но мне помогли наши сотрудники полиции, которые там тоже находились. Оказали помощь, увезли в госпиталь.
До этого украинские войска дронами мирных убивали. У нас дорога, получается, с Песчаного до Белицы, она регулярно под обстрелами дронов была, и дорога с Белицы до Коммунара, то же самое, была под ударами украинских дронов».
«Я зашел в подвал. Нашел мужчину и двух женщин. Уже мертвых. Деваться было некуда. Там и остался.
Снова пришли украинские войска. Украинская речь. Отозвался. На это получил автоматную очередь и две гранаты в подвал. Они думали, что я уже мертвый. Я был в шапке и валялся.
Всего в подвале было восемь человек. Остался я один. Видел я пять трупов, которые внутри. А еще двое – погибли они или живые, я точно не знаю. Но, скорее всего, погибли.
А до этого в другой дом прилетели два дрона. Там женщина жила и уже была ранена от украинского дрона.
Он скинул заряд на нее. Она ходила на речку по воду. Там и получила.
Прилетели два украинских дрона на дом. Один ударил спереди. Второй сзади. Подожгли дом. Я хотел вытащить эту женщину. Она была без сознания. Сильно загорелся дом. Я сам еле успел выскочить».
«Я слышал, что парня, военного, нашего украинцы резали и убили. И сожгли дома, где его поймали. Предупредили, показать хотели всем жителям, что это всё будет то же самое с вами, если военных наших найдем.
Нажгли в качестве коллективного наказания за то, что укрывали нашего военного. Это как показательно, они вроде как делают.
А потом приезжала украинская съемочная группа. И труп поубрали. А показывали, что они людей не трогают, люди сами к себе, хлеб им привозим.
Когда азовцы (добровольческий батальон «Азов» признан террористической организацией и запрещен на территории РФ. – Ред.) зашли, у нас в доме моей жене угрожали. Что ее застрелят, расстреляют. Мне ноги, по ногам грозились тоже стрелять.
Да, вот супругу мою тоже прикладом – ей прям досталось по лицу. С кувалдами ходили. Каждый дом выбивали двери. Особенно сиротские дома. Каждую дверь. Если дверь не поддавалась, повыламывали. Если она так не поддается, значит, окна били. Заходили в окна. Забирали машинки стиральные. Забирали газовые плитки. Даже колонки со стен к этим газовым плиткам, что подходят, тоже срывали. И телевизоры, и вещи. В общем, всё, что находилось, что им всё нужно. Особенно деньги, золото, серебро…»
«Пристрелочные украинские обстрелы были 14 июня. Сгорело тогда в Судже 4 частных мирных дома. Потом периодически были прилеты на окраины Суджи, рядышком. А потом начались уничтожения заправок. Залетали fpv- дрончики. Били по машинам по мирным. И по самим топливным средствам. И по людям. В общем, сгорели наши заправки. Мы начали заправляться в других районах. Было такое ощущение, что аккуратно украинцами выбивается мирная инфраструктура. Это же заправка. Это же топливо. Хотели не дать возможности выбраться населению.
Сожгли крышу нашей больницы. Причем интересный был вариант, пробило сначала крышу, был взрыв, и по крыше потекло большое количество жидкости. А следующий дрон ее поджег. Осознанно хотели украинцы сжечь больницу.
Пришлось больницу всю эвакуировать.
Украинцы били по больнице, по заправкам, по домам частным, по мирным жителям… санэпидемстанция, администрация, водоканал. Свет пропал сразу. Видимо, подстанция была повреждена…
Храм потом украинцы расстреляли. Вспоминаю, мы вышли на улицу 6-го числа. Увидели эту санэпидемстанцию уже без окон, без дверей. У деда снесло дом. Он, бедный, не мог понять, что с ним происходит, контуженый был.
Мы помогли ему выбраться. Снаряды попали и в асфальт и вокруг. Полчаса был перерыв. Опять начался обстрел. И уже он не прекращался до 3-4 часов дня. 6-го числа. Мы насчитали больше 140 прилетов в Суджу.
Во время украинской оккупации был откровенный грабеж. Несмотря на то, что сидят люди в доме, просто заходят украинцы нагло с автоматом, забирают компьютеры, ковыряются в вещах, забирают драгоценности. Это было повсеместно…
Первое время были нацики. Амуниция хорошая, жестокие. Говорили жестко. Сотрем с лица земли не только вашу Суджу. И до Москвы дойдем.
Вы же в курсе, что туры продавались? В Сумах продавались туры на грабеж Суджи. Туры на грабеж! Выдавался билет, пропуск. Пропускали. Заезжайте на машине, берите любой дом, грабьте, загружайтесь, везите, что хотите. Пропускали туда, пропускали обратно, не проверяя. Ездили как на рынок, только бесплатный. В Суджу. И это даже не вооруженные силы Украины, не солдаты, а прямо жители Сумской области. Мирные люди.
Они не скрывали. Потом выставляли на продажу. И, говорили, трофеи с Курской области. Они, не стесняясь, выставляли. Прямо не стесняясь. Даже иконы выставляли. Все украдено из Курской области.
Ну, Господи, я не знаю, как до такой низости можно дойти! Это и цинизм. На маслодельном комбинате всю нержавейку грузовиками украинцы вывозили. Заставляли наших мирных людей грузить в машины.
Куда там они хотели? На атомную станцию? На Курск? Что им нужно было? Сейчас, оборачиваясь на эти 8 месяцев, у меня такое ощущение, что у них была задача именно террор мирного населения. Потому что военных достижений, стратегических или даже тактических… не достигли.
У нас было много родственных связей с Сумами. И это люди, они приезжали грабить, они знали, что они едут к кому-то грабить. А раньше ведь Сумщина, она была вообще русскоязычной территорией. Ну, почему-то за это время им так вправили мозги. Информационная вот эта вся массовая атака на мозги украинского народа. Ведь ненависть к русским распространялась специально.
Они же понимают, что мы выше их нравственно. А это порождает только ненависть. И они всю жизнь будут нас ненавидеть. Как и Запад. И мы всю жизнь будем для них врагами. Они понимают, что они такими, как мы, никогда не будут. Что нет в них этого. Ни благородства. Ни этой толерантности. Ни этой души. Ни этой веры. У них этого нет.
ВСУшники говорили, что мы вас уничтожим здесь, сотрем с лица земли, выведем, изведем. Это ВСУшники нашим жителям говорили в глаза…
У нас есть такие люди, которые честно в глаза говорили, что ВСУ – оккупанты. Где теперь эти люди? Их просто нет. Я видел видео, начало разговора, где человек говорит: зачем мне ваши подачки? Вы пришли на мою землю. Женщина хлопнула калиткой. Вы – враги. Вы оккупировали нашу землю. Что с ней стало? Ее больше нигде нет.
Не так посмотрел. Не так сказал. Нарушил комендантский час. Расстреляли. Убили.
Обнаружили однажды наших солдатиков, которые прятались. Выволокли. Наших российских военнослужащих. Которые много недель прятались. Двоих просто расстреляли сразу, как говорит Ольга. Двоих забрали.
В Судже, в районе Гуево, был Славик, наказной атаман Гуевский. Мы поддерживали хорошие отношения. Я знаю, что он погиб, его убили украинцы.
Был бывший глава Махновского сельского совета, замечательный, удивительный человек. На глазах у Толика с Галей украинцы просто его убили. И он долго-долго лежал на обочине.
Украинцы выстрелом, прямой наводкой стреляли в храм. Влетел снаряд, который повышибал все. А потом зашли и разграбили. Вынесли иконы и всё на свете».
«Когда 7-го числа люди хотели выехать, украинцы стояли уже на кольце на Судже, расстреливали всех мирных, чтобы они не смогли выехать.
В Черкасском Поречном украинские военные тоже убивали, насиловали девушек молодых.
На моих глазах, когда только всё начиналось, ехала семья с города, получается, и украинский дрон их ударил, и машина сгорела просто заживо. Я только слышала, как ребёнок маленький крикнул «А!», и всё. Это была машина не ВАЗ, а иномарка какая-то была. Я так понимаю, там был муж, жена и ребенок. Всех убили.
Украинцы настраивали нас на тот лад, что наши военные не придут. Говорили, чтобы мирное население уехало на Украину.
А потом, когда люди не поддавались на это, потом они уже начали говорить, что Суджу сровняют с землей.
С Махновки рассказывали, что украинские военные ходили и поджигали дома.
Они приезжали к нам во двор и хотели забрать у нас машины. Там стояли гаражи наши, вот они заезжали. Вскрывали гаражи.
Я вот помню крайний случай, когда они приезжали на белой «семерке» и говорили: отдавай машину. У папы была машина, отдавай нам машину, вот отдавай просто, давай. Если не отдашь, мы тебя расстреляем и дом сожжем.
Украинцы заходили в многоэтажные квартиры и оттуда брали все вещи. Подъезжала машина к подъезду. Выходили люди оттуда, с машины. Заходили и выносили всё.
Я лично видела, что украинские пикапы и микроавтобусы приезжали напротив нас, к магазину «Красное&Белое», и оттуда всю продукцию увозили. Алкоголь.
Крайний раз я видела, они были в военном, но без автоматов. Женщина с мужчиной. Они из многоэтажек тащили сумки с какими-то вещами и коробки. Они ходили, выбирали. Золото, технику. У людей забирали машины.
Люди рассказывали, что украинцы с Сум приезжали на наш рынок, в магазины, и оттуда забирали вещи. В город приезжали и брали».
«Когда ВСУ заехали, возле перекрестка стояла их машина и стреляла всех. Кто шел, кто ехал, мирных людей стреляла.
А потом уже с нашей улицы двух человек они убили. Одному пуля в голову была, в лоб. Ну, в голову, а другому в живот. Он долго мучился и умирал. Коля, лет 50 ему было.
Они на улице лежали, недели три лежали, украинцы не разрешали хоронить. Запах был ужасный.
В меня тоже снайпер стрелял. Я шла к подруге, я не знала, что она уже уехала. В этот день они стреляли в людей. Я заборами шла, дорогу смотрю, а я к заборам, машина немножко проехала вперед. Украинская машина. Я прошла дальше, поворот уже завернула, вышла на асфальт, и они начали стрелять. Я услышала стрельбу. А потом возле меня, возле плеча правого, как прошла эта пуля, возле меня.
Я помню, потом женщина ехала в машине, ее машину украинцы расстреляли. Мужа убили. Ехали по трассе к Казачьей Локне. Женщина жива осталась, палец фаланга до одной шкурки болтался, прострелили плечо, руку. В крови еще была. Всех поубивали.
Возле «Мираторга» ВСУ поставили свою стрелялку, я не знаю, как она называется, которая стреляет «градом». И «градом» на нас стреляли. Потом они уже начали сами поджигать дома. Обливали бензином и зажигали. Именно те дома, где они жили, улики свои уничтожали.
ВСУ дома растаскивали. Стиральные машинки таскали, электроприборы. У меня даже ручную мясорубку взяли. Прямо из дома. Швейную машинку электрическую забрали. Удлинитель. Большой-большой был удлинитель. По мелочи много.
Я вечером один раз захожу, уже темно, смотрю с огорода, у меня фонари, свет красный в доме. Я захожу, они автомат на меня наставили. Они уже телевизор приготовили, мое зеркало приготовили забирать. Шторы позабирали новые.
Из других домов они много холодильников, стиральных машинок, все повывезли.
Газовые колонки снимали. Ну, в общем, где что».
«Когда мы первый раз вышли в сторону магазина «Василек», то там на пешеходном переходе стояла машина. Она была вся сожжена, и оттуда вытащили мужчину, и прямо, когда мы шли, его прикапывали наши гражданские песком.
Люди рассказывали, что украинцы удары нанесли. Мужчина был пристегнут, и он не смог вывалиться из машины. А женщина была не пристегнутой, она выкатилась из машины и осталась живой.
Когда мы шли к колодцу, на углу школы лежал мужчина. Он каждое утро ходил к храму, крестился, как здоровался ходил к храму. Он верующий человек. Его украинцы расстреляли, и он долго лежал. Наверное, больше месяца он лежал.
У нас в сиротских домиках жил парень. Жил там с женой молодой. ВСУ пришли к нему, а на следующий день они его забрали. И больше его никто ни разу не видел.
Грабежи были. Приезжали ВСУ машинами, загружали машинки стиральные, технику, котлы. В начале приходили, готовили, всё как-то подготавливали, в смысле выносили уже из домов внизу, пораскручивали, а потом ночью приезжали. Ночью, хоп, приехали, утром приходим, там уже нету ничего.
Меня встречает моя знакомая, говорит, что ты думаешь, вот в этом доме у нас жил инвалид. Заехали ВСУ и вынесли даже памперсы. Они даже памперсы и кресла вынесли. Инвалидные кресла забрали. Вынесли у них технику. Телевизоры они просто расстреливали. То есть портили.
Украинцы к нам приходили, и блогеры, и все. Украинские. Да, с таким, типа, с нами же хорошо, мы же вас кормим. Не то, что с Россией. А вот в Крыму, там люди живут в оккупации, и там им даже хлеба не дают. А у меня сестра в Крыму живет, я знаю, что там всё хорошо. Мы молча их послушали и ушли.
Одна украинский блогер спрашивала: «Как вам живется с Украиной?» Как раз перед этим мы с ребенком ехали на велосипеде, подъезжаем к дому, а от нас отъезжает машина с украденным. И быстренько в спешке украинский военный закидывает к себе пакет, у меня в мешочке было немного стирального порошка. Я только увидела, как мелькнул этот пакет. То есть, украинский военный украл порошок, сел в машину и поехал. Я блогеру говорю, да, хорошо, у нас с вами живется, вот вчера у меня украли порошок. Она была не рада, она даже нас не снимала».
«Мы с женой были дома, пошли в подвал. Двери я прикрыл. Смотрю, дверь, раз, открывает. Украинец не говорил кто там, лимонку бросил, гранату в подвал. Мы хоть за стенкой-то сидели. Жене немножко лоб поцарапало, мне ногу.
А потом уже он кричит, вылазьте, кто там есть. Мы вылезли с жинкой. Я встал возле стенки дома, а она возле двери. Лет под 50 ему. Моя что-то сказала ему. Он прям сразу затвор передернул и с двух метров ее застрелил. Он на меня. И автомат на меня. Я глаза закрыл, стою, жду. Думаю, сейчас и мне смерть будет. Слышу, что-то он бубнит, а не стреляет. Я глаза открываю, а он затвор. Не мог выстрелить. Потом за автомат, за ствол взял, об землю. И ногой об это взводил. Я смотрю, что-то выскочило. Я думаю, это пружинка или что. А потом понял, когда свою жену начал хоронить, что патрон выскочил. Это меня спасло».
«Самое было плохое, это вот группа «Азов» (террористическая организация, запрещена в РФ. – Ред.), это были твари. Они кувалдами выбивали, а мы в сиротских домах были. Кувалдами открывают дверь, а мы прямо там спали.
Сказали мне, если у тебя найду российского военного, тебе расстрел в 6 вечера будет. А моему мужу под ноги стреляли.
Приехала из Сум журналистка украинская. Я говорю, это ваши ребята, азовцы (террористическая организация, запрещена в РФ. – Ред.), уголовники, нас убивали. Она мне внаглую говорит, ну вы же живы остались, вам же повезло. Прям внаглую. И мне прикладом ВСУ, прям при всех.
ВСУ сказали: мы ненавидим русских. Это чистые уголовники, вы понимаете? Уголовники, что вам еще сказать? Сказал, что ровно в 6 часов я тебя просто расстреляю. Дверь все равно они выбивали кувалдами. При открытых дверях спали, потому что знали, что они выбьют заново эту дверь.
Они много избили людей. Меня прикладом били, забрали у нас парня, а он как-то между слов сказал, что служил. Ну, его забрали, мы больше его не видели, Женька.
Вот возле магазина «Василька», это вот центр идет на Суджу, а другой идет на Льгов. Наш русский парень лежал, ему все отрезали, кинули на асфальт. А потом, когда приехали украинские журналисты из Сум, они его убрали, чтобы не показывали.
Украинцы дома бомбили, стреляли. Били запросто. Они что, не видят, что здесь люди живут? Все летело. Просто все летело».
«Я лично видел, при нас сожгли машину с семьей ударом украинского fpv-дрона. Гражданская, серого цвета. Там семья была – мужчина, женщина и ребенок.
Проехала машина, женщина держала белый флаг или тряпку. Потом слышим взрыв. Машина съезжает на обочину, врезается в дом и горит.
Русские для них не люди. Некоторые украинские солдаты прямо говорили: «Мы всех тут вас бы перестреляли». В основном, с Западной Украины они были. Говорили, что мы для них не люди, что «вас надо расстреливать, вешать». Избивали просто так многих. Просто так, попался не в том месте. Избивали, ломали ребра. Лично видел таких Грабили украинцы сначала самое ценное – золото, драгоценности. Потом пошла в ход техника, компьютеры, машины. Вплоть до женских вещей. Знакомая женщина рассказывала, что у них в квартире дверь вырвали вместе с коробкой. Вещи все перекопашены были. И некоторых вещей, даже личного нижнего белья, не досчитались.
Украинские гражданские люди приезжали, прямо скажу, тариться в наших магазинах нахаляву. Что понравилось, то забирали. Магазин открыт, и все, бесплатно грабишь».
Савченко Елена Николаевна, пострадавшая от преступлений ВСУ из с. Заолешенка Курской области: «У меня сосед ездил, отвозил другого соседа, успел отвезти соседа и мать до Большого Солдатского, возвращался обратно. На него украинский дрон скинул гранату. А еще были расстреляны машины с улицы.
У меня у соседки мать видела, как на рынке украинский солдат поставил 6 человек к стенке и сказал, что я сидел, говорит, там отсидел то ли 15, то ли больше лет, и типа того, что мне пофигу, кого, говорит, убивать.
Украинцы грабили все, от бытовой техники, ну, вплоть до трусов, скажу так. И даже маникюрные наборы. У меня девчонка по соседству занималась маникюром. Они проехали, забрали всё, и потом я сама видела, как у них выпал маникюрный набор, ножницы маникюрные выпали. Из женского чемодана, ярко-салатового цвета, что они забрали. Понимаете, забирали всё. Ложки, вилки.
Начиналось с четверга, начинают выставлять. Каждую неделю. Вот одни прошли, смена сменилась на другую. В пятницу грузятся и вывозят. В воскресенье же, наверное, другие приезжали. И так каждую неделю».
«По дороге в Курск стояли машины, побитые украинскими дронами. Они, когда наступали, они били.
Или уезжали люди местные, их расстреливали там. Украинцы стреляли по машинам. Пугали, наверное, людей, чтобы не выезжали.
Обстреливали дома. У сына моего невестки дом. У них дома ни окон нет, ни дверей. Три раза попало снарядом.
А при отходе украинцы подпаливали дома. И рядом один дом, второй рядом загорался. И сарай, и пристройка у человека горят.
А еще украинцы забирали всё подряд. Стиральные машины, телевизоры, чайники электрические, электронику всю забирали».
Нишпоренко Михаил Павлович, Игнатов Петр Яковлевич, Богунова Анна Семеновна: «Я получил ранение, когда дома горели от украинских обстрелов. И потом сильный взрыв. У меня заложило уши. Чувствую, под майкой мокро, там кровища. И как куриное яйцо вздулось. Ранение в брюшной полости.
Соседка пришла, и с сестрой, я жил с сестрой, помогла перевязать. Кое-как там перевязали».
«Украинский дрон пролетел в одну сторону, разворачивается – в другую. Я говорю, вот я его вижу, вот он. Он приземлится и – бух – в нас. Восемь человек, двоих ранило. Кроме меня еще бабушку ранило. 80 с чем-то лет бабушке.
Когда украинцы обстреливали село, человека убило насмерть. Лысаченко Михаил. Уже на пенсии он был, конечно. 1958 года. Как прилетело, придавило его стенами. Российских войск там не было. Потом дронами дома спалили. Какая им разница, гражданские или военные».
«У нас есть площадь, советская площадь. Там, рассказывали, троих украинцы расстреляли.
Мы вообще боялись. ВСУшники из частных домов, выносили, вывозили всё абсолютно. Тащили вот такое, что более-менее им пригодно. Ну, тащили все кому не лень.
У нас же улицу всю сожгли».
«Один парень не выдержал, завел машину и хотел с семьей выскочить. Прорваться, выскочить. Не дали украинцы. Погубили всех. Убили всю семью. И детей, и хозяина, и жену. Еще троих каких-то наших хлопцев убили, застрелили. А вот бомбить они нас начали 5-го числа. И по домам мирным стреляли.
Потом украинцы грабили, вычищали всё. Даже тряпье, наверное, родне отправляли. Вещи, женская одежда, мужская. Я видел одну машину «Таврию».
Ее отняли, номера срубили с нее. И ВСУшники ею пользовались. Она была забита полностью. Уже, видимо, в мешках не помещалось, а чтобы уместилось, прямо без мешков, вот навалом. Прессовали, прессовали, прессовали. Вот такое было».
«Алексей выехал из дома в сторону работы. Ничего, вроде бы, не предвещало беды, человек едет спокойно на работу. Летающий объект появился, он – уходить от него, он – никак. Он уходил от дрона и притормозил, дрон перелетел машину, перед машиной в пяти метрах он ударился и сдетонировал. Какие-то обломки, куски.
Дорога простреливалась. Помимо таких дронов, всякие вот «Баба-Яги» тоже летают и сбрасывают. Такое специальное дело, чтобы люди получали увечья.
Например, трасса Коммунар–Белица постоянно находилась под этими дронами, которые летают, обстреливают.
Регулярный обстрел ВСУ вели района, и даже не только нашего района, но и соседних тоже районов по мирным жителям. К сожалению, к большому сожалению, среди вот этих обстрелов очень много гибнет мирного населения. То есть и гибнет, и получают увечья. Люди остаются инвалидами. И большинство теряет свое имущество.
В моем районе, например, ну может быть, человек уже даже где-нибудь до 100 погибло. Регулярные постоянно прилеты. Они там не выбирают, не разбирают, что, куда. То есть целенаправленно идет убийство мирного населения. Целенаправленно.
Я получил осколочное ранение. Насколько я понимаю, стреляли какими-то кассетами. ВСУ отработали кассетными снарядами, которые были начинены всяким металлом, шурупами и прочими непонятными элементами. До конца не могу это все понять, потому что еле чудом уцелел.
Грубо говоря, едет машина, где-то передвигается, гражданская. И ВСУ целенаправленно прямо метили в бак, либо со стороны водителя, чтобы нанести больше увечья. Бывало, мы прыгали с машины на ходу.
Украинские войска уничтожали наших мирных – это как месть, в моем мнении, специально. Как и раньше, в свое время в Великую Отечественную войну, нацисты ничем не гнушались. Нацисты и их палачи.
Так и по сей день осталось. Им без разницы, в ребенка это летит или еще что-то. Они это делают специально, чтобы запугать народ. Чтобы подавить вот этим всем, потому что на этой войне у них нехорошо получается.
Украинцы пытаются отыграться на мирном населении, которое, понятное дело, ничего им не может что-то сопоставить. По мирным, почему бы нет? По бабушкам по всяким, дедушкам и так далее, по детям.
Они – фашисты, которые прибегают постоянно к варварским запугиваниям населения».
«В первые дни наступления украинцы много расстреливали. Просто-напросто ехал БТР, и с БТРа просто расстреливали по домам. Кто выходил – просто застрелили. Кому чудом повезло остаться в живых, вот и остались. Остальные погибали.
И по моему дому стреляли. Прямо у меня на глазах, мы с женою чудом уцелели. Весь дом изрешетили пулями. Кое-как выползли после обстрела, поползли в подвал.
Из БТРа украинцы стреляли, из пулеметов стреляли, с автоматов. Восьмиколесный БТР был, и на нем сидели украинские военнослужащие, и они стреляли именно целенаправленно по домам. Он развернул башню просто-напросто и стрелял чисто в дом. Прямо в дом, по мне. Где я стоял, он прям по мне стрелял. Большая пушка, снаряды большие были, отлетали. Это было все усыпано патронами.
Калибры все, там калибры лежат. Их никто не уберет, они так и оставаться будут. Доказательства. Из тех, которых мы видели, мы насчитали 12 человек убитых мирных. Которых мы насчитали погибших в нашем селе, которых я знал. Сердюковых убили. Ильина Галина тоже в доме погибла. Стреляли по ее дому. Один парень пытался убегать. Через огород там пробежал. Его догнали украинцы на БТРе. И расстреляли просто. Ну, и много так. Много еще тех, которые остались под завалами, дома их сгорели.
7 месяцев мы там под ними прожили. Не прожили, а просуществовали. С горем пополам. Поначалу было страшно даже выходить. Их очень много с автоматами ходили. Мы почти не выходили. Редко там покушать что-то приготовишь, вылезешь с подвала по-быстренькому. Ну, там, корову напоить. Мы как-то быстро по хозяйству управлялись. Пять минут быстро управились пока нет их, пока тихо. И опять прятались в подвал.
А 4 марта меня с женой подбил украинский дрон. Специально, преднамеренно. Он видел нас и повернул прямо в нашу сторону и нас подбил. Они нас знали очень хорошо, видели и знали, что мы мирные.
Нужна была вода. Жена попросила, говорит, напротив колодец. Говорит, принеси ведро воды. Взял ведро, прислушивался, чтобы не попасть под что-то. Опасался. А тогда просто поспешил и не прислушался.
Увидел, как разворачивается на меня боевой дрон, вижу, с зарядом несется, прямо на меня летит. Целенаправленно. Секунды ждал, думал, что он, может, отвернет. Потом стал видеть, что он приближается и не будет сворачивать. Двинулся назад, закричал жене: «ложись!», взрывается дрон боевой. Но она успела там как-то присесть. Я развернулся, успел пару шагов сделать, и просто упал на землю. После чего произошел взрыв, и меня подкинуло. Потом уже почувствовал, что по мне кровь течет. Думаю: слава Богу, живой. Переживал за жену, повернулся. Жена кричит. У нее была рука перебитая, пальцы отсечены. Перебита очень сильно.
Потом мы рискнули – стали убегать, пошли. Я, жена и собака с нами. Немецкая овчарка. Там познакомились с этой овчаркой, подружились. Она других хозяев была сначала. Не разлей вода были. И вот пошли, собака нас почти вела. Ну, как местный я дорогу знал, как выйти. Но не знал, конечно, что там впереди нас ждет.
У меня глаз такой был, что я не видел. Один глаз вообще не видел, а второй такой в пелене был. Собака шла, он всегда со мной ходил, рядом идет. И помогал идти. Жена с одной стороны, собака с другой стороны. И вот мы так все время потихонечку. Собака показывает, где мины. Именно он меня отводит и отводит, отводит. Не давал на мины наступать, их там очень много было».
«Они стреляли все подряд. Есть там люди, не есть там люди. Просто едет украинский БТР, стреляет по домам, по окнам, по крышам, по дворам, по всем. Едет и стреляет. Есть там люди, нет, стреляют. Восьмого августа 2024-го. Деревни нет. Спалили.
Они как осели в деревню, выбрали себе свои, где они базируются, и запускали дроны. Как палили дома, видел. Как дроны взрываются, я сам видел. Школы, церковь, клуб, магазины, все разбавили. Школы тоже, да, обстреливали, дроны сбрасывали. Все разлеталось.
Убили людей дронами, кто хотел убежать через луг. Украинцы за ними не бегали, просто вслед стреляли, расстреливали.
А еще они забирали себе телевизоры, бензопилы, генераторы, автомобили, аккумуляторы. Ходили и что им нужно, то забирали. Одеяла, подушки».
«На хуторе Зеленый Шлях находились в подвале муж с женой и еще соседка. Услышав движение во дворе, муж открыл вход.
В ответ – автоматная очередь, он погибает. И в подвал украинцы кинули пару гранат. Женщины чудом из-за перегородки выжили.
Червякова Татьяна Алексеевна из Новоивановки с мужем пошла. И их встретил украинский БТР. И прямо по ним начал стрелять. Они там упали.
Пострелял БТР, отъехал, видит, что зашевелились. Добавляет по-новому. Она получила ранение ног сильное, прострелы руки. Еле выбрались они оттуда. Им за 70-лет. Потом муж умер ее уже.
ВСУшникни украли у меня машину «Ниву», машина 30 тысяч пробег, совсем новая. Пришли, угрожали гранатой, потребовали ключи от машины. Исчезла машина.
Мой друг, Сергей Дмитриевич Нестеренко. Пришли пьяные, видно, из Западной Украины. Угрожали жене из автомата, пострелял впереди ног, сделали очередь, потребовали ключи. Там крик пошел, у жены слезы. Ну, Сергей вынес, ключи отдал, украинцы завели и уехали.
Вот тут турок у нас жил один, у него не на ходу машину зацепили и уволокли украинцы. А напротив села Нестеренка жили азербайджанцы. Они держали животных домашних. Магазин у них был, торговали.
И украинцы дня три-четыре их грабили. По ночам машина подъезжает и грабеж по полной программе. А потом подожгли их дом зажигательной гранатой и еще и сожгли потом».
«У людей много забрали, вывозили украинцы. Холодильники, телевизоры. Когда они зашли 10 августа, мы с сыном сидели на дворе, а прилетел со стороны Украины снаряд.
Нас, где мы жили, разбомбили. Мы спустились в погреб. В погребе мы жили с сыном 4 дня.
После этого, когда украинцы пришли ночью, мотоцикл забрали, мы пошли на курятник. На чердак залезли и 21 день в чердаке жили.
В бочке грязная вода для курей, вместе с ними пили ее. Куда деться? Потом нас сосед забрал к себе домой».
«В самом начале, это было где-то 7 августа 2024, убили ВСУ двух мирных, они жители нашей улицы.
Фамилия одного Зарудный, Михаил, по селу его звали Миша Сыла. Ему где-то лет 60 было. Второй, Коля, по селу его звали Мамлыга. Ему где-то 50 было. Они были застрелены на улице. На улице несколько дней они лежали. Потом их немножко присыпали землей, потому что жара была до 40 градусов. И через некоторое время их перезахоронили на кладбище.
К нам один раз приходил подвыпивший ВСУшник. Потом, оказалось, что он бывший заключенный. Маме говорил, мол, я могу в ногу выстрелить. Маме 77 лет.
Однажды мы услышали стрельбу сильную. Мы с дочкой спрятались в доме. Потом на улице сгорело два дома. Это где-то через три дома от нас. Потом узнали, что там обнаружили российских военных. Одних они сожгли в доме, а над одним поиздевались и застрелили на улице. У соседей, возле их домов это было. Потом этот парень уже лежал на улице, его тоже со временем немножко присыпали.
Украинцы у нас машины отнимали. Даже если кто-то умудрялся снять аккумулятор и колеса, все равно они забирали. Трактор угнали на Украину. С пустых домов вывозили всё, что могли. Машинки стиральные, холодильники. Мы сами лично видели, как оно выезжало. Через щелочки, через окна мы смотрели. Я сама лично видела, как украинцы загружали».
«Муж вышел набрать воды до колодца, летел груженный украинский дрон. Он мужа заметил и начал на него заворачивать. Он во двор забежал, падает, говорит, на меня дрон летит. И мы с ним упали возле дома, во дворе. И он взорвался, и осколками нас покалечило. У меня мизинец переломленный и на ноге множественные осколки. Здесь на голове тоже осколок вытаскивали. 4 марта 2025-го, 4 часа дня.
И поэтому мы стали выходить оттуда, потому что уже невозможно было. Раны многочисленные. И мы думаем: что будет, то будет. Ну и пошли рано утром, переночевав.
Ночью переночевали, чтобы уже поздно не пошли в ночь. Перевязали, у нас там, рядом, мирные были жители тоже, они нас перевязали. Мы переночевали и пошли на Курскую трассу.
И дошли до наших солдат. Мины обходили, там было много мин, но мы их обходили. Господь миловал».
Хивук Людмила Мунировна, Фисенко Марина Евгеньевна, Агапов Вадим Николаевич: «Украинцы убивали, когда люди нарушали их комендантский час, их режим. Режим был у нас с 10 до 5 часов, после 5-ти мы не должны были где-нибудь появляться. И были случаи, когда люди уходили, уезжали куда-то, допустим, поехали в магазин, их украинцы отстреливали. Убивали, короче. И это был не единичный случай.
Был даже такой случай, что я вышла раньше времени, мне нужно было пойти по дамбе к себе в дом. У меня была на вокзале квартира, я хотела ее проверить. И прямо вышла я там минут, может быть, за 10–15 раньше, и во след мне они прямо стреляли. Прям автоматная очередь была. И были еще случаи, что убивали людей, которые, опять же, даже не нарушали, а поехали куда-то. Два человека были застрелены из интерната. Они вечером поехали. Часов в семь, наверное, поехали. Это уже было нарушение. Их застрелили».
«У нас грабили украинцы и военные, и гражданские. Наверное, из соседних сел с Украины. Все кряду, все, что можно было тянуть. И холодильники пёрли, и какую-то бытовую технику, и постельное белье. И одеяла, пледы, мебель грузили, мотоблоки.
Даже эти тракторки сельскохозяйственные. Люди наши были без оружия. А за дверью на крыльце, военный украинский. Я увидела часть лба, автомат и форму».
«Сначала украинские солдаты, которые первые заходили в село, это были штурмовые отряды. Некоторые не говорили по-украински, это был польский язык. Эти просто неадекватные ребята. Убили мужа Людмилы Беловой. Мы его ездили искать, нашли только могилу. Он ехал на скутере, и его застрелили».
«Наш боец отстреливался, его застрелили, а потом начали над ним издеваться, вырезали у него достоинство, положили в каску, и он лежал».
«Мой сын вышел 13 сентября. Он говорит: пойду немножко огурчиков, сало возьму. Я его еще не пускала. Думала, вот как предчувствие какое-то. Говорю: Саша, у нас есть пока. Нет, я пойду, я быстренько приду. Ну, пошел и не вернулся.
Утром пошел мой племянник. Пошли искать. Племянник говорит: пойду я в дом. Заходит, а он лежит, руки связаны пленкой, скотчем. На левой стороне лежал. У спины три выстрела сделано, и голова расстреляна. А потом уже мы его стали вывозить на коляске, чтобы похоронить.
Как-то пошли по воду, у нас колодец заминирован оказался в огороде. Одно ведро вытащили, второе вылили в фляжку, второе ведро стали поднимать, а с ним еще собака походила, Дружок.
И она, в общем, видимо, помешала, иначе только их, наверное, совсем бы разорвало. А то она промеж ног вот Колиных проскочила и промеж колодца. И ее разорвало. И ребят сразу поваляло троих. У Коли уже, как говорится, как средняя тяжесть была. У него обе ноги были как пробитые. Он на ногах, на локтях и на коленках дополз до дома. Второму чуть легче. Он дошел до дома. Он говорит, пойду скажу мужчине. Там знакомый, Николай. Пускай тачанку берет и поможет.
Он в соседний дом к нему дом зашел и слышит выстрел. Переждал, говорит, минут 10.
Заходит, а он уже расстрелян в голову. Мужчина этот лежит.
Украинцы поджигали дома. А перед этим, у кого окна поразбивали, у кого двери посламывали, гаражи, и начали воровством заниматься. Они поугоняли машины, потом мотоциклы, у кого скутера были, у кого квадроциклы. Это все они пособирали. Потом начали дебоширить в домах.
Вчера нам показали фотографии тел расстрелянных. И говорят: вы этих людей узнаете? Ну, мы сразу посмотрели, сразу узнали четверых. Таня Пронякина говорит: да это ж мой Николай и моя Зина, сестра. Ну, и Люду, и Игоря мы узнали. Только сейчас узнали, что их постреляли. Постреляны они были тоже в голову украинцами».
«Когда украинцы зашли, на второй день они начали взрывать гаражи. Взрывать гаражи, забирать машины.
В наш подвал украинские военные стреляли, но не попали как раз в угол, где мы были. Потом они ушли. И пришли снова часа в четыре. Меня положили на землю, а жена слабоходящая. По рации связались со своим начальством, спрашивают, что с нами делать. Ну, оттуда отвечают: на ваше усмотрение. Ну, там двое пожилых украинских военных было, и они, в общем, уговорили молодых, чтобы нас оставили в живых. Это пожилые украинские военные нас спасли. Если бы не они, то нас другие бы расстреляли.
Ранение мы получили 7 декабря. Мы пошли по воду и подорвались, колодец был заминирован. А потом мы узнали, что возле другого колодца четверых с нашей улицы с утра застрелили. К другому колодцу они пошли и как раз на украинцев нарвались. И их, всех четверых, тоже в голову простреляли.
А мы пошли к другому колодцу, мы ходили на тачках сразу, чтобы воду 100–150 литров привезти. С нами еще были Королев Владимир Алексеевич и Пронякин Василий Иванович.
Там и подорвались втроем. Василию Ивановичу обе ноги и кости все поперебило. Я на одну ногу не мог наступить. Я на коленях и на руках дополз, больше километра до дома.
А Владимир Алексеевич зашел во двор у другого дома и услышал выстрел. Он побоялся, минут 7-10 постоял, потом вроде стихло, все, зашел, посмотрел, и убит, говорит, Забелин Николай Александрович. 67 лет. Я захожу к нему что-то сказать, а он во дворе лежит убитым. В голову застрелен.
На другой улице убито украинцами было еще двое, и женщина сгорела в доме. Она малоподвижная была, не ходила.
Мужа ее застрелили во дворе и подожгли дом. Она с 1946 года, а муж ее был с 1941 или с 1940 года».
«Я была с сестрой в доме, вдруг залаяла наша пекинеска, собачка, и я услышала, подъехала машина и остановилась возле нашего дома, под нашим двором.
Я побежала к окну, посмотрела, выходят из машины военные, обмундированные, с автоматами, масками и идут к нам в дом. Украинские военные с синими повязками. И на голове что-то, на касках повязки. Ну и тут же символика у них желто-голубая.
Один говорит: машина у вас есть? Я говорю: дочкина машина в гараже. Мы ее забираем, ключи. Руку поставил, ключи. Отдала ключи.
Потом они спросили: у кого еще есть машины? Ну и они пошли. Кувалдой начали сбивать замки, разбивать ворота на гаражах, искать машины.
Еще через один дом от нас еще одну машину нашли. Из гаража выгнали ее, завели и уехали.
У меня забрали «Киа Рио». Они кувалдой номера сразу сбили с машины. Завели и поехали.
Сначала машины забирали. А потом забирали все, что можно. У людей, у кого были прицепы, выгнали прицепы. Забрали мотоблоки, забрали все, что было в гараже».
А по другому ,эту войну не остановить ,только применение ЯО.заставит их отползти и начать нормальные переговоры.И сделать это нужно было еще весной 2022 года,когда запад начал поставку летального оружия,об чем я тогда писал не раз.А сегодня можно попытаться ее остановить,уничтожив мосты и тоннели на Западной Украине и заминировав порты,а чтобы запад почувствовал ,еще можно отказать западу признавать ее интеллектуальную собственность ,это для них будет не меньшее потрясение ,чем санкции Трампа.А если не поймут ,применить ЯО.