В 1995 году я работал заместителем главного редактора журнала Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология». Главным редактором журнала был академик Ю.Н. Руденко. Но Юрий Николаевич появлялся в редакции раз в месяц (на заседаниях редколлегии, обсуждавшей содержание очередного номера журнала). Я же в течение рабочего дня обычно находился в редакции, располагавшейся в здании Института высоких температур РАН. Так что на телефонные звонки в редакцию приходилось отвечать мне.
И однажды в редакции раздался звонок академика Ю.Б. Харитона, позвонившего в Москву из Сарова. Юлия Борисовича возмутила статья, только что появившаяся в журнале и посвященная Лаврентию Берии. Я к этой статье отношения не имел (в редакции были еще два заместителя главного, работавших по совместительству) и на возмущение Харитона отреагировал достаточно легкомысленно:
– Да ныне о Берии и его амурных похождениях кто только не пишет!
На что тут же получил ответ, который до сих пор помню дословно:
– По бабам с Берией я не ходил. Но как организатор советского атомного проекта Лаврентий был безупречен. Пока он не появился в Сарове, здесь творился такой бардак, о котором мне и вспоминать не хочется. (Да простит читатель академику неакадемическую лексику.)
Лишь много позже я понял, что именно в середине 1990-х, то есть в первые годы после исчезновения СССР, создатели советского СЯО (стратегического ядерного оружия), бывшие долгие годы «совершенно секретными», то есть не избалованные общественным вниманием, осознали конечность своего земного бытия и решились на издание той самой монографии, что названа выше. И авторы шестиглавого сборника (глава 1 «О создании первой советской атомной бомбы», глава 2 «Кыштым», глава 3 «На Семипалатинском полигоне», глава 4 «Ядерный полигон в Арктике», глава 5 «Атомный подводный флот страны», глава 6 «Общественные организации ветеранов атомной отрасли и подразделения особого риска в развитии». Всего 73 статьи и 45 печатных листов), как и потомки этих авторов, и прочие читатели, должны быть благодарны доктору исторических наук А.А. Дьяченко, собравшему воспоминания подлинных творцов советского СЯО под одной обложкой.
В живых подлинных авторов больше нет (многолетний руководитель ядерного центра Арзамас-16, ставшего ВНИИ экспериментальной физики, то есть академик Харитон, ушел из жизни в 1996 году).
Но до сих пор не проходит мода попиариться на делах подлинных.
11 января 2023 года (объявленного в России Годом педагога и наставника) директор СВР РФ Сергей Нарышкин в Москве на Большой Бронной открыл памятную доску, посвященную супругам Коэн, укравшим будто бы и подарившим Советскому Союзу «секрет» атомной бомбы. Не обошлось и без трогательной речи г-на Нарышкина, с которой и сейчас можно ознакомиться в интернете.
Но если бы «педагог и наставник» Нарышкин прочел вышеназванную монографию, он бы знал, что у названной бомбы был не один, а множество секретов. В системе СЯО один, даже самый гениальный руководитель, специалист или разведчик, при всех его стараниях, не смог бы осуществить задуманного. И только единая, целеустремленная и сплоченная суперсистема (стратегическая группировка сил и средств) могла решить сложнейшие задачи по созданию ядерного щита Родины. В достижении стратегической цели все участники советского атомного проекта были лишь рядовыми общей системы (эти слова можно прочесть на с. 74 монографии). И никто не претендовал ни на избранность, ни на знаменитость. Не до того было.
Накануне Великой Отечественной
На с. 32 монографии находим статью Харитона с характерным заголовком «Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?» Вот ее начало.
Бывшие сотрудники советской разведки, чью опасную работу мы высоко ценим и уважаем, в своих выступлениях утверждают, что по первым образцам атомной и водородной бомб наши резиденты получили документацию, по которой якобы можно было сразу делать бомбы. Что касается схемы атомной бомбы, разведчики формально правы. Но относительно водородной бомбы – совершенно неправы. Немного подробнее об атомной бомбе.
Задолго до получения какой-либо информации от наших разведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем и автором этой статьи в 1939 и 1940 годах был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реакции деления урана в реакторе как регулируемой (управляемой) системе. В качестве замедлителей нейтронов уже тогда авторами предлагалось использовать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы Г. Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получены важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции – числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтронами. В ряду фундаментальных достижений того периода было и открытие Г. Флеровым и К. Петржаком самопроизвольного, без облучения нейтронами, деления урана. Кроме того, Зельдовичем и мной были выяснены условия возникновения ядерного взрыва… (выделено мной. – Б.О.)
Сотрудник руководимой И.В. Курчатовым Лаборатории ядерной физики ЛФТИ Г. Флеров, уже находясь в армии, обратился в 1942 году к Сталину. Но обстановка на фронте была уж очень тяжелой (с середины июля 1942 года до начала февраля 1943-го продолжалась Сталинградская битва. – Б.О.), и потому трудно было ожидать положительной реакции на предложения, казавшиеся тогда фантастическими.
Та «фантастика» изменила мир
Уже в сентябре 1943-го (года Сталинградской победы) принимается первое государственное решение о проектных, строительных и исследовательских работах по урановой проблеме. Из различных отраслей в новую (атомную) отрасль срочно передаются заводы, КБ и НИИ. После 9 мая 1945 года, дня Победы в Великой Отечественной, этот процесс, казалось бы, можно было и не торопить. Но в августе 1945-го двумя атомными бомбами США уничтожают японские города Хиросиму и Нагасаки, и в СССР все, от мала до велика, понимают, что следующими мишенями атомных бомбардировок могут стать советские города.
Постановлением ГКО (Государственного комитета обороны, созданного в начале Великой Отечественной) от 20 августа 1945 года, подписанном И.В. Сталиным, образуются руководящие органы атомной промышленности: Специальный комитет (СК) при ГКО (председатель – Л.П. Берия) и Технический совет при СК (председатель – Б.Л. Ванников). В 1946 году под руководством И.В. Курчатова в Москве был построен первый в Европе ядерный реактор. А в апреле 1947 года Совет Министров СССР издает постановление о строительстве в районе Семипалатинска ядерного полигона. Ну а все советские интеллектуалы были поставлены под начало Курчатова, обладавшего редким даром организатора интеллектуалов.
Через два года – 29 августа 1949-го в 4 часа утра по московскому времени – был осуществлен взрыв первой советской атомной бомбы мощностью 22 килотонны в тротиловом эквиваленте.
В августе 1953 года впервые в мире в СССР была испытана водородная бомба (Сталин не дожил до того испытания лишь полгода). В 1954-м в Обнинске заработала первая советская АЭС.
И мир стал ядерным. Физики «ушли» из «просторного» атома с характерным размером 10 в минус восьмой степени сантиметров (1 ангстрем) и сосредоточились на атомном ядре (состоящим из протонов и нейтронов, удерживаемых вместе мощными ядерными силами) с характерным размером в сто тысяч раз меньше ангстрема. Люди получили новый источник энергии, а над человечеством в целом навис беспощадный «ядерный гриб».
Статья, написанная внучкой разведчика
Нет ничего дурного в том, что нынешний директор СВР РФ вспомнил о супругах Коэн. Но ему следовало бы знать и других разведчиков. Например, немецкого антифашиста Клауса Фукса, с которым в США работал советский разведчик Л.Р. Квасников. Статья внучки советского разведчика также вошла в листаемый сборник.
В марте 1943 года Квасников с семьей прибыл в Нью-Йорк, чтобы наладить связи с учеными-атомщиками, работавшими в Лос-Аламосе и Чикаго. Внучка пишет: это мы теперь свободно говорим о Фуксе, но лишь потому, что он в свое время как разведчик был «провален». Однако успел передать моему деду данные о конструкции атомной бомбы.
Далее внучка описывает и конструкцию. Нейтронный инициатор представлял собой полоний-бериллиевую систему радиусом 10 мм. Общее количество полония составляло 50 кюри. Делящимся материалом бомбы являлась дельта-фаза плутония с удельным весом 15,8 грамма на кубический сантиметр. Внешний диаметр плутониевого шара составлял 80–90 мм. Плутониевое ядро находилось внутри полого шара из металлического урана с внешним диаметром 230 мм. Наружная граница урана была покрыта слоем бора. Металлический уран размещался внутри алюминиевой оболочки, представлявшей собой полый шар с наружным диаметром 460 мм. За слоем алюминия располагался слой взрывчатого вещества с фокусирующей линзовой системой из 32 блоков специальной формы. Общая масса взрывчатого вещества составляла около двух тонн.
Ничего хитрого. Но далее внучка вспоминает слова деда: такую конструкцию я бы и сам смонтировал, но много важнее для нас было тогда получить данные по наработке плутония.
Небольшой плутониевый шар в центре атомной бомбы вовсе не случаен – именно плутоний обладает наименьшей массой, при которой начинается самопроизвольная цепная реакция. Но в том-то и заключалась проблема, которую не могли решить никакие разведчики. Поскольку на Земле плутония нет.
«Маяк»
Город Озёрск (ранее Челябинск-65, еще раньше Челябинск-40, на географических картах Кыштым) был создан на Южном Урале в 80 километрах на север от Челябинска. Здесь в 1945 году были заложены три основных производственных объекта комбината «Маяк»: промышленный атомный реактор (объект А), радиохимический объект Б и химико-металлургический объект В. Тем самым год победы в Великой Отечественной стал и годом рождения советской ядерной программы.
В сентябре 1945 года, читаем в статье А.А. Дьяченко, начали рыть котлован под объект А. К этому времени на строительстве объекта работало около 70 тыс. человек. Один историк США напишет потом, что в советской атомной программе в 1950 году было задействовано от 330 тыс. до 460 тыс. человек, в том числе в НИОКР от 5 тыс. до 8 тыс. 8 июня 1946 года. И.В. Курчатов произвел физический пуск реактора… В декабре 1946-го приступили к строительству основного производственного корпуса объекта Б, а в августе началась обкатка оборудования. Облученные урановые блочки растворялись в азотной кислоте, а далее уран и плутоний разделялись и очищались от продуктов деления… Переработка плутониевого концентрата (полученного на радиохимическом заводе) в металлический плутоний позволила в августе 1949 года впервые изготовить плутониевые полусферы для атомной бомбы, что и обеспечило ее успешные испытания на Семипалатинском полигоне.
Но гладко было только на бумаге. Особо следует остановиться на отечественных медленно протекающих радиационных катастрофах. Первая из них – сброс предприятием «Маяк» неочищенных радиоактивных отходов в реку Течу в 1949–1951 годах, а из нее – в речную систему Исеть–Тобол–Северный Ледовитый океан. Радиационному воздействию за 40 лет подверглись 124 тыс. человек, из них 28,1 тыс. человек, проживающих по берегам реки Течи в Челябинской и Курганской областях. Жители ряда сел, находящихся в 20–30 километрах от «Маяка», страдают до сих пор. А на самом «Маяке» за 40 лет деятельности предприятия 10 тыс. человек получили профессиональное заболевание, 4 тыс. человек умерли от острой лучевой болезни. Средняя доза для первых сотрудников челябинской группы атомного проекта составила около 200 бэр.
Конечно, если бы сотрудники «Маяка», прежде всего радиохимики, не торопились (и их бы не торопили), если бы и радиационный контроль, и медицина были на уровне решения возникавших проблем, такого числа погибших и пострадавших можно было бы избежать. Но на «Маяке» все было впервые, и здесь трудились представители послевоенного советского поколения, воспитанного на подвигах Зои Космодемьянской и героев Краснодона. Не задумываясь о последствиях, они защищали Родину не только своими мозгами и руками, но и ценой собственного здоровья, а то и самой жизни.
Вторая радиационная катастрофа, Кыштымская, была обусловлена взрывом в хранилище радиоактивных отходов в 1957 году. Было выброшено 20 млн кюри, из которых 18 млн осели вокруг хранилища, а 2 млн кюри образовали Восточно- Уральский след.
Наконец, третья из челябинских радиационных катастроф (1967 год) связана с ветровым переносом радионуклидов с обсохшей береговой полосы озера Карачай. Всего было разнесено нуклидов с активностью 0,6 млн кюри. Загрязнению на площади 2700 квадратных километров подверглись 63 населенных пункта. В настоящее время на озере Карачай, где захоронено 120 млн кюри радионуклидов, снова развивается тревожная обстановка.
(Выделено мной. – Б.О.)
И как тут не вспомнить поэтические строчки одного из опаленных в борьбе (Э. Отрошенко)?
Где же вы? Где же вы? Рвусь от боли крича!
Будто ран ножевых наглотал сгоряча.
На Новой Земле, Северном Ледовитом и прочих океанах
Академик РАН Виктор Никитович Михайлов – выпускник МИФИ (1958 год), он же в 1992–1998 годах российский министр по атомной энергии, он же автор двух статей в листаемой монографии, посвященных ядерному полигону в Арктике. Виктор Михайлов – это уже второе поколение советских физиков-ядерщиков.
Я мечтал стать физиком, – написал он. Свою дипломную работу я делал в Арзамасе-16, возглавлявшимся по части физики Я. Зельдовичем и А. Сахаровым. И не могу не вспомнить, что группа молодых физиков-теоретиков – нас тогда было четверо – сумела рассчитать новый тип СЯО с очень высокими удельными характеристиками, что и позволило нам догнать американцев. У Зельдовича с Сахаровым не получалось, а у нас, молодых, получилось. На Новую Землю я попал впервые в 1996 году.
Академик Михайлов уйдет из этого мира в 2011 году.
21 сентября 1955 года в новоземельской губе Черная состоялся первый в Советском Союзе подводный ядерный взрыв. На глубине 10–15 м была взорвана боеголовка к торпеде Т-5. Так начал функционировать в Заполярье полигон, принявший на себя труднейшие задачи оснащения флота и проведения испытаний мощных термоядерных «изделий». За 35 лет, отсчитываемых от той даты, на Новой Земле было проведено 132 ядерных взрыва, из них 87 атмосферных и 45 подземных. Советское СЯО тем самым состоялось.
Я же закончу свое листание монографии статьей капитана первого ранга Николая Черкашина под заголовком «Молитва командира».
Капитан Н.В. Затеев вошел в историю отечественного военно-морского флота как командир первого атомного подводного ракетоносца К-19. Всякий раз, когда я оказываюсь в безвыходном тупике, я беру себе в пример ситуацию Затеева: на подводной лодке ядерная авария, реактор превратился в ядерную бомбу замедленного действия – рванет или не рванет? – по отсекам гуляет незримая смерть – радиация, которая набирает силу час от часу. И никаких надежд на спасение: по закону подлости вышла из строя антенна главного передатчика. До родных берегов тысячи миль. Пока дойдешь или дождешься помощи, К-19, плавучая Хиросима, превратится в корабль-призрак, в атомный Летучий Голландец. Все вымрут от жестких лучей расщепленного урана.
Но даже если экипаж и спасут, лично его, Затеева, ничего хорошего дома не ждет: лучевая болезнь, следствие особого отдела и, конечно же, трибунал. Командир отвечает за все, командир всегда прав перед подчиненными и всегда виноват перед начальством… В общем, куда ни кинь, всюду клин и полный мрак.
Проходит день, проходит ночь… Растет доза накопленных в организме рентгенов-бэров, на корабле назревает заговор. Кто поручится за хмельных людей (экипажу роздан спирт для снижения облучения), осознавших свою обреченность?
– Когда истек срок всех надежд встретить хоть какой-нибудь корабль, – рассказывал в задушевной беседе Затеев, – я спустился в свою каюту и достал пистолет… Как просто решить все проблемы, пулю в висок – и ничего нет… И тут я взмолился: Господи, помоги! Это я-то, командир атомохода с партбилетом в кармане! И что же?
Четверти часа не прошло, как сигнальщик докладывает с мостика: вижу цель! Бегом наверх! Без бинокля вижу характерный черный столбик в волнах. Рубка подводной лодки. Наша! Идет прямо к нам. Услышали наш маломощный аварийный передатчик.
Судьба Затеева хранила… Те искусительные минуты, проведенные в каюте наедине с пистолетом, были переломным пиком в его бедах. Вдруг, как по волшебству, все пошло на лад. Экипаж пересадили на другие корабли, аварийную К-19 отбуксировали в Полярный и отремонтировали. (Она и сейчас еще на плаву, пережив своего командира). Лучевая болезнь отступила, позволив прожить еще 37 лет, под суд не отдали, а наградили орденом (хотя был достоин стать дважды Героем: за первый вывод уникального стратегического корабля в забитую айсбергами Атлантику и за спасение людей и подводного крейсера после небывалой на флоте аварии). И жена его дождалась, и карьера не рухнула, напротив, пошла в гору. Службу Затеев завершил в Главном штабе ВМФ.
Трудно пройти мимо такого рассказа.
Борис ОСАДИН, профессор,
лауреат конкурса «Слово к народу»
газеты «Советская Россия» (2002)
