Крепко морозец придавил. Похоже ниже двадцати градусов, определил Василий Сапожников, открывая ворота в телятник. Пахнуло сеном. В телятнике стоял спертый влажный воздух. Здание телятника было заполнено животными всего на одну треть. До чего дожили – вздохнул Василий. Снова накатила какая-то безысходность.
И это все, что осталось от некогда крупнейшего колхоза-миллионера. Гремел ведь он на всю область. А сейчас – последний телятник. И рядом – развалины еще двух.
Последний трактор неисправен – не на чем подвести корма. Про комбайны и говорить нечего, уже забыли, как они выглядят.
Повздыхав, он осмотрел помещение – все в порядке, отопление работает.
Ну, пойду доложу председателю – решил он. Заодно и про зарплату спрошу. Контора колхоза находилась за полкилометра от фермы, располагалась в просторном деревянном доме. Нужно было спуститься с холма по извилистой заснеженной дорожке.
Председатель находился на месте. Да и где же ему быть… Колхоза-то почти-что уже нет. Остался один телятник, теплая стоянка, где располагались пара старых неисправных тракторов. Да контора. От былого величия – десятка ферм и телятников, нескольких тысяч гектаров пахотных земель, десятков единиц сельскохозяйственной техники, более трехсот работающих тружеников-колхозников не осталось и следа. Не говоря о пекарне, доме культуры, магазинах, столовых, пилораме. Все было.
Толкнув тяжелую перекошенную дверь, Василий зашел в кабинет председателя.
– Здоров, Василий! – окликнул он тезку.
– Здоров, коль не шутишь, – ответил председатель.
Знали они друг друга с детства. Ходили в один класс, в одну школу. В детские годы вместе бегали на рыбалку, пасли коров, учились запрягать лошадей, ну и за девками вместе бегали. Много их связывало в этой жизни. Часто вспоминали они, как в школьные годы, учась в пятом классе, были пойманы директором школы. Курили на перемене в кустах. И потом утром перед всеми школьниками и учителями была им устроена показательная «порка». Как прилюдно воспитывал их директор, фронтовик и коммунист. Стояли красные от стыда. Но курить не бросили. Вот было воспитание – вспоминали они. Где же эта школа? Закрыли ее два года назад. Некого учить, да и некому. Да и самим уже скоро седьмой десяток пойдет.
В Багдаде все спокойно, – пошутил Сапожников. Все телята на местах. Отопление работает, вода не перемерзла.
– Хорошо, – ответил председатель. – А ты чего грустный такой. Заболел? – спросил он друга.
– С чего радоваться? Жена пилит каждый день – где зарплата? Большой палец на руке что-то ноет, как будто нарывает. Вроде и не ударял по нему и не прокалывал. Да и вообще невесело.
– По зарплате извини, мил человек, не могу помочь. Сам знаешь, нет денег в колхозе. Теленка зарежем на следующей неделе. Понемногу выплатим всем. Нет больше источников у колхоза. Раньше была колхозная лесосека – продал частнику предыдущий председатель. Набил себе мошну, а на людей сейчас наплевать. Куда мы только не писали и не обращались. Отписки идут, все законно – продал колхозный лес и смылся. Осталось только, как на картине «ходоки у Ленина», к Путину идти. Только навряд ли и это поможет.
– Вот перед тобой Марья Абрамовская заходила, – снова заговорил председатель. – Сначала заорала на меня, потом завыла. Дай денег. Отправила дочь в город, взяла ссуду – комнату ей хотят купить. А денег сейчас нет, ссуду крыть нечем. Девке ее уже двадцать пять, давно надо семью устроить. Рожать. А как?
– Да… Ярмо надевают на всю жизнь. А по телевизору только смотришь – то под пальмой лежит загорает, смузи пьет. То на иномарке катается. И что это за противное слово такое «смузи» – русских, что ли, слов нет? – размышлял Василий.
– Хочешь подзаработать, – посоветовал председатель, – иди к пенсионерке Фёкле Тимофеевне, что на улице Свободы живет. К ней вроде вчера дрова привезли. Надо распилить, расколоть – звонила она сегодня мне, просила помочь. Сходи – увидишь воз у дома – тут она и живет. Да и одна она на улице осталась. Кто умер, а кто и выехал. Может, немного заплатит.
– Сходил бы, да спина побаливает, – пожаловался Василий.
– Что верно, то верно. Возраст у нас с тобой, откуда же здоровой спине взяться, – подтвердил председатель. – Мало ли мы отработали, и то еще держимся. А сейчас посмотри-ко, вот у Соболя коммерсанта на пилораме. Молодые парни бревна вихают. По документам он им платит минималку, к тридцати годам уже инвалид. И куда с больной спиной – инвалидность сейчас просто так тоже не дадут – поезжай в город, в больницу. Доказывай. А человек и ходить-то нормально не может – ногу подволакивает. Поди и до нонешной пенсии то не доживет.
– Да-а. Что за жизнь?! – грустно протянул Василий.
– К чему стремились, к тому и пришли! – громко высказался председатель. – Правильно говорил сатирик-то этот – Михаил Задорнов. Нами руководят торговцы. Нету у них Родины. Семьи за границей живут и учатся. Получают миллиарды, а на наш край опять же им наплевать. Вспомни Клоуна с кляксой или Алкоголика. Какую нам жизнь обещали. Коммунисты плохие, давай капитализм! Будем всю продукцию свою продавать. А кому она нужна, наша продукция? Мне сейчас выгоднее зерно для скота из Краснодарского края привезти, чем на родной земле вырастить. Да и говядину говорят дешевле возить из Бразилии. Вот и получается – кому она нужна, эта наша зона рискованного земледелия?
А раньше Советской власти была нужна! Вспомни, как тысячами гектар пашни засеивались, по две смены люди работали. Новые поля осушались и распахивались, фермы строились, новые дома. Десятками единиц техника шла селу. Один год – новый садик. Следующий год – школа. Следующий – еще что-нибудь. Бассейн построили для людей – а где люди? Молодая семья создается – вот вам новая квартира, вот медпункт, вот путевка в дом отдыха, ребенку бесплатный детский лагерь. А как Первомай встречали, помнишь, счастье же было в глазах людей!
Оба Василия от этих воспоминаний как бы помолодели, повеселели. Застали они на своем веку другую жизнь. Жизнь, где ценился человек труда – рабочий, крестьянин.
– Ну что, пойду домой, – отвлекся от счастливых воспоминаний Василий. – Пусть моя зазноба меня дальше пилит.
– Счастливо, привет жене передавай. И повеселее будь, нам отступать некуда, позади только лес остался – обрадовал председатель.
Привет председателя не помог Василию. Не оценила его жена. Первый и актуальный вопрос жены про зарплату и следующая ее реакция, напоминающая истерику, сильно его расстроили. Можно ее понять, тяжело жить в нищете.
Безысходность накатила с новой силой.
– Выпью, может, отпустит, – подумал он.
Но не отпустило его и после поллитры. Жена продолжала кричать, палец ныл, на душе скребли кошки.
Василий вышел неодетый на улицу, постоял на морозце. Взгляд его упал на тюльку с воткнутым топором – недавно он колол дрова, топор так в тюльке и оставил.
Подойдя к тюльке и вынув топор, он, как загипнотизированный, положил на тюльку руку.
Как будто в трансе, какая-то неподвластная ему сила заставила резко опустить топор. Он ощутил дикую боль. Вскрикнул. Больной палец лежал на снегу у тюльки, из обрубка пальца хлестала кровь.
На пути к дому, находясь в полуобморочном состоянии, в сознании у Василия промелькнуло: ни пальца, ни зарплаты, ни безысходности – одна сплошная Боль.
Алексей ШУБИН
Подосиновский район, Кировская обл.