Деревенские были
«Правдивый человек в конце концов
приходит к пониманию, что он всегда лжет».
Фридрих НИЦШЕ
Большой черный «Лексус» остановился у деревянного покосившегося здания колхозной конторы.
Серое строение, обшитое рассохшейся вагонкой с остатками облезшей желтой краски. Покосившееся крыльцо, темные подгнившие входные двери, не менее темный коридор с тусклой лампой. Посторонний человек мог бы предположить, что здание необитаемое, и вообще его давно пора снести, пока оно не обрушилось само.
Однако жизнь внутри здания еще теплилась. Входные двери приоткрыты, справа от входа на здании размещена табличка, указывающая о нахождении здесь руководства некогда крупного колхоза. Из полуразрушенной печной трубы идет небольшой дымок.
И сейчас хозяйству принадлежали тысячи гектар уже зарастающей лесом бывшей пахотной земли. Крупная лесосека. От транспортного парка, составлявшего еще тридцать лет назад сотни единиц специальной сельскохозяйственной техники, выжило лишь несколько колесных тракторов и один комбайн.
Десятки зданий ферм, телятников, овчарен, где ранее содержались тысячи голов крупного рогатого скота, свиньи, овцы, – полуразрушены и полуразобраны. Осталось лишь два сильно обветшавших телятника с тремя сотнями голов.
Из четырех сотен ранее работающих колхозников в наличии тридцать человек, в основном пенсионного возраста – остались доживать на родной земле.
Дверь «Лексуса» медленно открылась, и оттуда не торопясь вылез мужчина в черной спортивной шапочке и кожаной куртке. На вид около пятидесяти лет, полный, невысокий, широкое красное лицо с крупным носом и маленькими глазками. Поднявшись по кривым ступенькам крыльца, опасно поскрипывающим под его тяжестью, посетитель протянул такую же красную, как лицо, руку с пальцами-сосисками к ручке входной двери, открыл и преступил порог. Пройдя по темному, практически неосвещенному коридору он больно стукнулся головой – не заметив выступающую часть стены, после чего громко выматерился. Когда глаза привыкли к темноте, нащупал нужную дверь с облупленной надписью «Председатель» и с агрессией пнул по ней. Дверь издала странный резкий звук и резко распахнулась, почти оторвав навесы от дверного полотна.
За столом в открывшемся кабинете в сером тумане от беспрестанно выкуриваемых папирос сидел грузный седой человек.
– Что озоруешь, Константинович? – обратился он к вошедшему местному предпринимателю Константину Константиновичу Соболеву, по кличке Соболь. Контора и так еле жива, последние стены у нее разнесешь.
– Лучше бы она уже упала, Николаевич! – в сердцах ответил председателю Соболь. При разговоре он немного заикался, а когда волновался, дефект речи становился намного заметнее. – Разве так гостей встречают?
– Смотря какие подарки гость принес? – многозначительно ответил председатель. Ты же не просто так в гости зашел? Наверное, должок отдашь, полгода уже жду. Договор у нас был, а все тянешь. Смотри, найду другого.
Договор с коммерсантом касался последнего колхозного «сокровища» – колхозной лесосеки, составляющей десятки тысяч кубов хвойного и лиственного леса. Совместный бизнес. Проект был прост как дважды два. Колхоз продает предпринимателю лес на корню, тот его вырубает, прибирается в делянках, распиливает на собственной пилораме и реализует. Казалось бы, и колхозу помощь – без дотаций трудно содержать хозяйство в районе рискованного земледелия, и предпринимателю выгода – получил лесок рядом, затраты на вывозку невелики. Но был один нюанс. Занижал председатель стоимость продажи куба леса на корню. Цена была значительно ниже общепринятой и рыночной. Разницу же между низкой, оформленной в договоре и реальной ценой забирал руководитель колхоза у коммерсанта наличкой по устной договоренности.
– Вот и пришел я отдать долги. Не шуми, – Соболь сделал вид, что обиделся. После вытащил из нагрудного кармана пачку пятитысячных купюр, завернутых в целлофановый пакет. С сожалением посмотрел на банкноты и дрожащей рукой бросил его председателю на стол, как бы говоря: «Подавись! Последнее отнимаешь!»
Николаевич быстро, воровски, схватил деньги и засунул в выдвижной ящик стола.
– Надеюсь все, без долгов. Считать не буду, – прошептал он.
– Обижаешь, председатель! – улыбнулся Соболь. – Только вот скажи ты мне, куда ты их тратишь, такие деньги? В колхозе почти ничего не осталось – разруха, как после войны. Народ разбежался – говорят, зарплаты нет, работать негде. Контора у тебя и то на ладан дышит. На эти деньги, что я тебе даю, по два новых трактора в месяц можно было бы купить, а их нет. Может быть, ты в Испанию уехать собрался, купил там фазенду или бунгало? Как это по-испански, не знаю.
– Кто бы говорил, – обиделся председатель. – Слышал я нонче, как ты с людьми обращаешься. Вкалывают у тебя на пилораме, пока не сдохнут. Вчера опять одному работнику ногу переломало бревном. Похоже, калекой останется, а парень молодой.
– Он же сам и виноват! – в сердца крикнул Соболев. – Сам залез, стоял не там, головой не думал. Сам выбрал свою судьбу. У меня все просто – распилил куб, получи денежку. Не напилил – не получил. Не детский сад.
– А как же ответственность Константинович? Закон? Конституция? – председатель вопросительно посмотрел на Соболя.
– Ты еще спроси про гуманизм, – рассмеялся тот. – Дал я тому парню десять тысяч на лечение, письменных договоров с ним не заключал. Он и не в претензии, если вылечится – опять ко мне работать придет. Куда ему деваться-то?.. Можно, конечно, в город уехать, а где жилье? Залазь в ипотеку и плати всю жизнь. Тоже рабство. А с законом здесь на месте я договорюсь. Деньги есть у меня…
В дверь тихонько постучали. Из-за полуоткрытой двери выглянула худенькая женщина, по виду уже пенсионерка.
– Николаевич, – скромно обратилась колхозница к председателю. – Денег не платите… Можно я со склада марлю выпишу в счет зарплаты? Нужно мне всего три метра, на складе есть она.
– Нет, Люба! – резко ответил председатель. – Всем трудно. Марля пусть на складе лежит. Выйди!..
Женщина опустила голову и тихонько вышла, закрыв дверь. Председатель почувствовал некоторое волнение, покраснел.
– Думаешь, за деньги все можно купить? А совесть? – внимательно посмотрев, после небольшой паузы спросил председатель Соболя.
– Надо же, кто про совесть спросил? – обиделся Константинович. – Скажи вот ей, – он кивнул на дверь, – что тебе принесли годовую зарплату колхозников. Посмотрим, какая совесть и у кого заговорит. Ты, наверное, сейчас вспомнил наше детство. Как мы в советской школе учились. Пионеров, комсомольцев. Может, ты еще и коммунистом был?
– Да, соглашусь, – хрипло и заикаясь рассуждал Константинович. – Тогда были такие понятия. Было воспитание, идеология, примеры, порядок. Но сегодняшнюю жизнь не мы ведь придумали! Вспомни, как колхоз загибался. Открыли при Ельцине границы для торговли – и зерно твое никому не нужно. Молочных коров резали на мясо, лишь бы чем-то с колхозниками рассчитаться. Исправные трактора – в чермет. Школы закрыли – и нет больше работников на селе, выехали все, и можно их понять. Жизнь не стоит на месте, нужно детей учить. А те, кто это сделал, и дети их – уже давно живут на виллах и нежатся под солнцем где-нибудь в Италии или Америке, учатся в Англии. Там у них и деньги, и интерес. Наплевали они на свой народ, как, по сути, и мы с тобой. Научили нас по-новому жить, вот и живем. Отдал я сейчас тебе целую кучу бабок, ну и куда ты их потратишь? Разве на колхозников, на русского человека? Нет, детям своим в городе квартиры купишь, машины. В Турцию на отдых их отправишь. В крайнем случае церкви отдашь – будто грехи твои там замолят. Меньше их станет, грехов-то? Неправда это…
– На себя посмотри! – переходя на крик, прервал речь коммерсанта председатель. – Жена спилась – устала от твоих гулянок. Дети – то ли алкоголики, то ли наркоманы. Сам то ты чего достиг? Денег у него, видите ли, много! А меня учишь…
Соболь попытался ответить, но, задыхаясь, не смог произнести ни слова. Потом резко вскочил и выбежал из кабинета, в сердцах снова громко хлопнув дверью, после чего один навес окончательно отпал.
Бледный председатель медленно вышел в темный коридор. Крикнул последнему колхозному конторскому работнику – бухгалтеру:
– Валя!
В другом конце коридора открылась дверь кабинета, выглянула невысокая полная женщина средних лет.
– Что, Николаевич? – спросила она.
– Сходи до магазина, водки мне принеси, лучше две бутылки.
И добавил негромко:
– Лихо мне что-то…
Алексей Александрович ШУБИН,
второй секретарь Подосиновского райкома КПРФ
Кировская обл.
