К 45-летию смерти В. Высоцкого
Узнавали себя – хотя б в «Диалоге у телевизора», пусть и в «Милицейском протоколе» – мы такие, что ж сделать? Узнавали себя, хохотали, пели сами, стараясь подражать неповторимому, хриплому, сорванному голосу…
Розы – порою черные и траурные – распускались, словно из почвы, из решетки струн В. Высоцкого, чья популярность была космической – от алкашей до академиков все знали, все любили, даже если фыркали презрительно, все равно слушали…
Порою его поэзия развивалась жестко, рифмы блистали. Не в них, конечно, дело, хотя Высоцкий был весьма изобретателен в рифмовке. Дело – в необычной искренности горячего сердца, такой, что и мастерства как будто не требуется: все растворяется в нем автоматически-естественно:
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Программа жизни дается четко, и, пульсируя напряжением правды, заставляет сверять со своею: так ли хороша?
Завораживали кони: привередливые кони судьбы, не сулящие ничего хорошего. Поэт знал, что сорвется в бездну вот-вот. Глядевший в нее всю жизнь, он понимал, что и она, по слову сумасшедшего немца-философа, глянет в него алчно:
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые –
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою –
Хоть мгновенье еще постою на краю…
Сгину я – меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром…
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
И жажда жизни не отступала. О, он был жаден до нее – во всех проявлениях, ко всем ее лабиринтам, запутанностям и несправедливостям, огню и хладу, разным полюсам профессий…
Он вмещался в военное время, будто участвовал в нем, и, творя образы отгремевших, тяжелыми танковыми треками прокатившихся по человечеству времен, созидал стихи и песни такой насыщенности, что не знающий его биографии не усомнился бы в участии…
Он творил сатирические песни, виртуозно используя образы животных, чтобы точнее поймать за шкирку человеческие пороки: Жираф большой, ему видней…
И он попадал в нерв, вернее в нервы всех и вся: оставаясь своим как будто, слава не слава, а… такой же, низовую жизнь прошедший; он попадал в нерв так точно, что, словно жизнь положив на алтарь разнообразного творчества, выпал в вечность – в человеческую вечность – роскошью своих стихов и песен, ролей и…самим собой, словно остающимся среди нас.
Александр БАЛТИН
