К 170-летию В. Гиляровского
1
Острая точность вИдения: четверостишие, столь точно моделирующее российскую явь, что дух захватывает: и от правоты писавшего, и от «плохости» русской яви…
Мощный, как бурлак, природно-огромный Гиляровский, проходящий веками и страницами русской истории-культуры; несущий, как своеобразный свет знаменитую свою книгу: Москва и москвичи.
…его поэтические экспромты блестящи:
Каламбуром не избитым
Удружу – не будь уж в гневе:
Ты в Крыму страдал плевритом,
Мы на севере – от Плеве.
Они точны и остры, задиристы и забавны.
Он… словно и мыслил стихами – хотя в большей мере известен именно книгой о Москве.
…он вторгался в жизнь, как бык, угнувший голову: изучал цирковое искусство, общался с ссыльными народниками.
Был актером в театре, выступая на многих провинциальных сценах, а в Русско-турецкую войну пошел в армию вольноопределяющимся.
Дядя Гиляй – называли его, любя…
Он изучал Москву, как огромный живой трактат, находя общий язык и с городовыми, и с нищими.
Упорен и шумен, он по крохам собирал самое свое знаменитое произведение; и трущобы тут были куда более важны, нежели особняки.
Тема традиции развернется широкими лентами повествования…
О, в них много праздничного и пестрого: в мелькающих этих лентах.
Быт густ: купеческий, настоянный на старине; трущобный, словно продутый эсхатологическим ветром.
…извозчики, выбегая из трактиров, бросаются к прохожим с услугами: так открывается книга: поэтичная, крепкая, как бурлацкие мышцы, всякая.
Пестрая, как Москва…
Пронизанная пульсами прекрасного сердца дяди Гиляя.
2
Бурлацкая сила: или от Стеньки что-то: от русской вольницы, неистовства…
Даже внешне Гиляровский походил скорее на силача, циркового атлета, нежели на писателя, поэта…
А поэтом был изрядным: ведь остро и точно подмеченное, данное рифмованным афоризмом, ушло в века:
В России две напасти:
Внизу – власть тьмы,
А наверху – тьма власти.
И ведь актуальности не теряет, не можем преодолеть ни одну, ни вторую, сколь бы ни рождала земля таких могучих и одаренных людей, как Гиляровский…
А немногих писателей помнят по уменьшительному имени: и дядя Гиляй – звучит как-то по-домашнему, добродушно, даже легко.
Он делал крепкие стихи, точно спаянные хорошим морозцем мастерства:
Белоснежные туманы
На стремнинах гор висят,
Вековечные платаны
Зачарованные спят.
Влажный гравий побережья,
Кипарисов тишина
И косматая медвежья
Над пучинами спина.
В них были нежность и сила, благородство слога и изящество мысли.
Они будили светлые ощущения и оставляли хорошее послевкусие…
Мало кто знал Москву так, как дядя Гиляй…
Москва, сама по себе империя в империи: золотоглавая, пьяноватая, щедро-хлебосольная: и какие в ней хлеба!
Даже колорит изнаночный, ночлежный, страшный передавался Гиляровским смачно и сильно, совсем не страшно: хотя не приведи Господь – казалось бы – соприкоснуться с такой жизнью…
Москва шумная, запутанная, переулочная, с переусложненной топонимикой, с граем срывающихся с веток в сквере ворон, с ворохами тайн раскрывалась чудесно в самой известной книге Гиляровского: остающейся читаемой и почитаемой…
…трущобные люди писались с натуры: и натура эта потрясала так же, как и исполнение…
Некогда Гиляровский поднял тему бездомных животных, демонстрируя высоту собственной души.
…он таким и остается в нашей современности: могучий, словно из цельного самородного камня сработанный дядя Гиляй: замечательный писатель, размашистый русский человек.
Желаем вам счастливых встреч с Дядей Гиляем.
А. БАЛТИН
