Почему в западных городах не прекращаются войны
Когда какой-то бедолага Джордж Флойд, укравший двадцатку долларов в магазине, задохнулся под коленом полицейского в Миннеаполисе и стал героем, никто еще не знал, что так можно было. Ты тут же получаешь статус Робина Гуда (о котором вряд ли знал убиенный), и за тебя встает вся Америка.
Через несколько дней в Париже проходит манифестация памяти Адама Таорэ, арестованного полицией со смертельным исходом, но только это произошло в 2016-м, за четыре года до Флойда. Это первый показательный факт. А второй – тогдашний министр внутренних дел Франции Кристоф Кастанер, почитав сводки из Штатов, и совершенно правильно оценивший обстановку, обещает толпе пересмотреть вообще всю деонтологию общения полиции… эээ… ну вот с вами, и искоренить расизм в головах как минимум рядового и сержантского состава французской полиции.
Дальше по всему миру началась серия выступлений против жестких действий полиции, которые прямо или косвенно приводят к гибели задерживаемых. Во Франции создан сайт, на котором фиксируются такие случаи. В среднем их 16 в год, это молодые люди до 26 лет и дело, как правило, происходит в пригородах Парижа, Лиона и Марселя.
Сценарий событий после таких случаев известен: на несколько дней, но бывает и недель, вспыхивает буча, горят машины, а вот потом начинаются судебные тяжбы семей погибших и активистов движения против служб полиции, которые де-факто никогда не заканчиваются суровыми обвинительными приговорами.
Дальше в европейских судах происходит следующее. Практически во всех случаях личности замешанных в инциденте молодых людей «известны полиции» не с лучшей стороны. Пресса подогревает ситуацию, раскапывая предыдущие грехи. Во Франции, к примеру, запрещено называть национальность обвиняемого. Но никто не запрещает называть его имя. Так что просто достаточно написать, что машину поджег Абдулазиз Ф., и уже вырисовывается общий контекст.
Кто эти парни? Я не раз снимал эти ночные репортажи в парижских пригородах. Но сначала о полиции. Это, как правило, молодые, огромного размера, злые ребята, белые, обычно не парижане. «Пусть нам только дадут приказ, мы разнесем здесь все, и люди заживут спокойно наконец», – это общий посыл рядовых полицейских, который я слышал много раз.
В эти пригороды не ездят врачи – их просто закидывают камнями, не приезжают коммунальщики, если что протекло, да и пожарные не торопятся: горит и горит. Эти ребятки сами вызывают и врачей и пожарных, и уж особенно полицию, чтобы погасить уровень адреналина и выплеснуть свою ненависть.
Ко всему. Ко всем мундирам, государству, школам, правопорядку, церкви, которая себя, кстати, никак не навязывает. Ко всему окружающему миру, который на самом деле не твой, он там, в проезжающих мимо красивых машинах, которые везут людей на курорты в Нормандию или в Ниццу. Даже с французским паспортом они чувствуют себя ущербными, ощущают полнейшую безнадегу, и понимают, что маячит тебе, парень, пособие по бедности в лучшем случае.
И они даже не анархисты. Никакие не батьки Махно или анархо-синдикалисты вроде попа Гапона и уж тем более не Кропоткины. Они про таких не слышали и вообще-то слогам читают. Это просто протест против системы.
У меня был приятель, француз, нормальный вроде парень. Он не маргинал, не неуч из пригорода, а очень даже себе видеоинженер в американском агентстве «Ассошиэйтед пресс» в Париже. Зовут его Даниэль, но он просит, чтобы его называли на англо-саксонский манер Дэн. Так покруче.
Вот Дэн – типичный анархист. Он берет отпуск за свой счет и едет стоять лагерем со своими единомышленниками, как я помню, на саммит «семерки» в Германию, на Балтийском море. Покрушили они там все, что можно. Через какое-то время вижу его в Страсбурге, где проходил саммит НАТО. Он только успел мне бросить: «Убирай машину, сейчас все спалим». А еще через пару лет он уже защищал в центре Франции какие-то пруды, которые мешали каким-то жукам куда-то ползти. Или наоборот. Я уже не вспомню, а Дэн тем более. Ему все равно за кого, главное – против. Но у него-то все есть, и зарплата приличная, и квартирка. Но – нет.
Все, что горит после парижских демонстраций – это не профсоюзы, это радикальная, обезумевшая шпана. Профсоюзную колонну охраняют как правило крепкие мужички, которые по периметру обносят ее канатом, и за него пройти никак нельзя. Все эти дурные пацаны пристраиваются, как правило, в хвост и уже оттуда начинают громить витрины и жечь машины.
В итоге это дискредитирует манифестацию профсоюзов и в следующий раз мэрия может и развернуть заявку. Ну, уважаемые, вы что натворили?
И не сказать, чтобы они были перекормлены пособиями, и жгут французские флаги себе в удовольствие. Есть бесплатные школы, профессиональные лицеи, университеты – пожалуйста. Общее настроение, общий паттерн, поведенческий стереотип, каким-то образом вырулил вот сюда, в этот практически неконтролируемый протест против власти.
При этом и левые политики, и профсоюзы, которые исторически защищают угнетенных, предпочитают дистанцироваться, не принимать сторону шпаны, а сосредоточиться на более масштабных задачах. В итоге те оказываются в пустоте, понимая, что по ту сторону – совсем другой мир, который, получается, не за нас и который нам вообще недосягаем.
Понятно, что все эмоции толпы, возникшие после гибели того же Флойда, натолкнулись для начала на жесткую риторику Трампа и американских политиков, и мгновенно, даже не отстоявшись, превратилась в неосмысленную жестокость. Тут же эти настроения подхватили в Париже, и тогда началась новая волна погромов.
Два американских социолога, Джеймс Уилсон и Джордж Келлинг, вывели в свое время «Теорию разбитого стекла». Вкратце: если не особо наказывать хулигана за разбитую витрину, рано или поздно его поведение станет по-настоящему преступным.
Теория пошла в дело. Сейчас в Штатах, Франции, Великобритании и Испании полиция взяла на вооружение две превентивных тактики. Первая: полиции разрешено применять на свое усмотрение в мелких, казалось бы, эпизодах любые средства для пресечения «антисоциального поведения». Пресекать попрошайничество, распитие, не говоря уже о большем, путешествие в транспорте без билета, игру в наперстки и продажу гражданам с рук всякой муры.
Уилсон и Келлинг пишут по этому поводу: «Арест на таких основаниях, как «подозрительный тип», «бродяжничество» или «пьянство в общественном месте», конечно, не имеет никакого легального основания. Но общество таким образом передает право бороться с этими явлениями не судам, а полиции, которая очищает улицы от таких явлений, когда все прочие легальные способы борьбы с ними ни к чему не привели».
Вторая мера лучше всего описана в напутствии комиссара Моссос д`Эскуадра (полиции Каталонии) своим подчиненным:
«Идешь туда, где они собрались, орешь на них, потом говоришь: «Буду приходить каждый день. Будешь завтра здесь – попрошу документы. Найду алкоголь или шоколад (каннабис, марихуана), составлю протокол». То есть давишь на них так, чтобы они испугались и больше не появлялись на твоем участке».
Эти две тактики наверняка приносят административный результат, но точно углубляют не пропасть даже, а ненависть к властям. Лозунг «Все ненавидят полицию» из соцсетей всего мира перебирается в колонны демонстрантов. Я бы даже рискнул предложить термин «палестинизация сознания», когда с детского сада появляется неосознанная ненависть к форме, администрации и вообще всему, что представляет власть. Как ненавидят палестинцы все, что им навязывает Израиль.
Вот же недавние кадры – французские жандармы арестовывают девятилетнего мальчика на манифестации. А зачем мальчик кидал коктейль Молотова и что он вообще делал на передовой?
Пораженный Илон Маск пишет в своей соцсети по поводу французских манифестаций: «Откуда у них столько оружия»? Ну да, еще и автоматического. Они времени не теряли, потихоньку собирали.
Полиция тоже не дремлет. Создаются новые подразделения с отдельными полномочиями и устрашающими названиями – «Тигры», «Волки», «Львы», «Кобры». У них новейшее оружие и впечатляющее обмундирование. Нью-йоркское «Стрит краймс юнит» (подразделение по борьбе с уличными преступлениями), к примеру, взяло лозунг «Ночь принадлежит нам». Правда, подразделение распустили в 2002 году.
Такая ситуация привела в итоге к тому, что полиции тех стран, где конец уличных восстаний еще даже и не виден, не собираются брать на себя функции социальных работников, а эту работу, по идее, должно выполнять государство.
Но ни одно государство не в состоянии навести порядок без полицейской силы. Получается, что полиция, по идее, действует в критических ситуациях «в поле» по своему усмотрению, защищает ценности нынешнего руководства, а государство уж как-нибудь потом прикроет.
Но вот едут трое 17-летних юношей под Парижем на желтом Mercedes AMG. Патрульным ясно, что никто из них не заработал на такую машину своей упорной учебой и работой, а папы, способного подарить сынку такое, в парижском пригороде Нантер нет и не было. Подозрительно – да. Дальше мы все видели. Стоп, наезд на полицейского, который выхватывает оружие, и юноши нет.
При этом сочетание вот этой автономии и центральной роли в наведении порядка особенно характерно для США и Франции. 70% французских полицейских состоят в профсоюзе (для сравнения, в госсекторе – 19%), а во Франции профсоюзы – это сила. Своих никто не бросит. По данным Генеральной инспекции национальной полиции, из 376 дел, заведенных на полицейских во время столкновений с «желтыми жилетами», административные санкции применены только в двух случаях.
Максим ЧИКИН
