Кстати, именно ей отец посвятил роман «Первые радости», где лучше всего передан дух старого Саратова, в то время одного из крупнейших городов России, с его фабрикантами, грузчиками с волжских пристаней, казаками, татарами, немецкими колонистами и кочевниками-«киргизами».
Саратов (название которого происходит от тюркского «Сары-тау», то есть «желтая гора») – город евразийский, расположенный на пересечении путей между «коренной» Россией, с одной стороны, Средней Азией, Кавказом, Персией – с другой. В XVIII веке в окрестностях Саратова обосновались немецкие колонисты. На левом берегу Волги находилась Покровская слобода, ставшая в XX веке городом Энгельсом, столицей автономной республики Немцев Поволжья. А один из символов самого Саратова – готическое здание консерватории, при взгляде на которое чувствуешь себя если не в Германии, то где-нибудь в Прибалтике. Так что молодой Федин, попав перед началом 1-й мировой войны в Германию, мог там чувствовать себя не совсем чужим.
«Всё мое детство и ранняя юность… – писал Федин в автобиографии 1959 года, – протекали в Саратове, который у нас в семье влюблённо называли “столицей Поволжья”.…Отсюда пошли мои первые представления о русской земле – как о Мире, о русском народе как о Человеке. Здесь складывались начальные понятия о прекрасном…»
Отец писателя Александр Ерофеевич был выходцем из крестьян, сыном бывшего крепостного, но обзавёлся, как бы мы сейчас сказали, собственным бизнесом: стал владельцем писчебумажного магазина. Среди его покупателей был и Н.Г. Чернышевский, доживавший в родном Саратове последние годы после возвращения из якутской ссылки. Так пересеклись судьбы двух земляков – классиков XIX и XX веков, хотя Федин родился уже после смерти Чернышевского.
С детства Константин стал лелеять мечту стать писателем. Потрясением отрочества он называл роман «Идиот» и последовавшее затем знакомство со всем творчеством Достоевского. Тяготел Федин и к другим видам творчества – музыке, театру, живописи. Позже, в Германии, он выступал как актер и даже как оперный певец. Недаром среди героев его романов – и художники, и композиторы, и актеры…
Но пересилила всё же тяга к писательству. Литературная атмосфера царила в коммерческом училище города Козлова (ныне Мичуринск в Тамбовской области), куда отец отправил его для овладения секретами торговли: хотел видеть в сыне продолжателя своего дела.
В 1911 году Федин поступил в Московский коммерческий институт. Именно в Москве появились первые его опубликованные произведения – юморески в журнале «Новый Сатирикон». Это было время декадентских веяний, «искусства ради искусства», самодовлеющего формотворчества. Федин никогда не доходил до крайностей в этом вопросе, хотя и отдал дань модернизму в первом романе – «Города и годы».
Весной 1914 года Федин отправился в Германию, чтобы усовершенствовать свои познания в немецком языке. Здесь, в городке Циттау, его застало начало мировой войны. Уехать из враждебной страны не удалось («Теперь русский царь будет иметь минус один призывник», – сказали ему при попытке пересечь границу), и в Германии писателю пришлось задержаться на долгих четыре года. Впоследствии этот сюжет будет использован в романе «Города и годы», главный герой которого Андрей Старцов также был интернирован в Германии и пережил приключения, схожие с приключениями самого Федина. Тот же сюжет появится и во втором его романе – «Братья», где интернированным в Германии оказывается главный герой – композитор Никита Карев.
В романе «Города и годы» нам встречается ещё одна евразийская народность, хоть и крупная, но редко появляющаяся на страницах русской литературы. Это мордва – поволжский народ, живущий не так далеко от родных мест Федина. В окружении мордовских сел оказывается вымышленный город Семидол, где происходит действие «русской» части романа.
Именно здесь появляется немецкий маркграф, который пытается разжечь в условиях гражданской войны «мордовский сепаратизм». Так проявляется столкновение Запада и Востока, Европы и Евразии, причем Запад бьет в «слабое звено» Востока, действуя через финно-угорский народ, хоть и русифицированный, внешне православный, но сохраняющий и языческие представления.
Вспомним будущие калмыцкие, татаро-башкирские и прочие легионы СС, которые формировали гитлеровские захватчики из советских пленных определенных национальностей. Недаром в образе маркграфа фон Шенау многие видели предшественника немецкого нацизма. В его облике показан германский индивидуализм, перерождающийся в свою видимую «противоположность» – шовинизм и агрессию. Недаром после прихода к власти Гитлера «Города и годы» сжигали на кострах.
Фединский маркграф записывает в своем дневнике: «Россия: снег, бездорожье, сон. Среди этого первобытного величия – поселения, названные городами, и кое-где поля. Эти пласты пригодны для колонизации. Колония должна еще пройти путь просвещенной тирании.…Здесь нужны феодалы, а не социалисты». Через двадцать лет эти «феодалы» действительно попытаются превратить Россию в свою колонию.
Федин, хорошо знавший Германию, за десятилетия видел предпосылки этого: «Я видел изнуренных русских пленных за работой на полях орошения и на скотных дворах. Немецкие помещики и кулаки были истовыми рабовладельцами: они изнашивали рабов, сваливали их в могилу и шли в ближайший лагерь за новыми». Впрочем, отношение немцев к русским ничем не отличалась от отношения европейских колонизаторов к индейцам, неграм или азиатам…
После окончания мировой войны, осенью 1918 года, Федин смог вернуться в Россию, где примкнул к большевикам. Во время гражданской войны он вновь оказывается в Поволжье, работает в Сызрани секретарём городского исполкома, редактирует журнал «Отклики» и газету «Сызранский коммунар». Потом Федина направляют в Петроград, где жизнь вновь сталкивает его с глубинной Евразией: он работает в политотделе башкирской кавалерийской дивизии.
Федин писал в книге «Горький среди нас»: «Самое сильное чувство, с каким я пришел в революцию после пережитой в тылу войны, было чувство России-Родины. Это чувство не упразднялось революцией, а составляло единство с нею. Большевики были патриотами. Все другие партии были против большевиков, потому что постыдно ушли от Родины. Большевики постыдное отвергали. Всё постыдное объединялось с чужими государствами и властями, выступавшими против Родины. Революция платила за это ненавистью».
В 1919 году Федин вступил в партию – из которой, правда, в 1921-м вышел (как и многие с началом НЭПа) и с тех пор до конца жизни оставался беспартийным. Это последнее обстоятельство привело к тому, что в литературной жизни 20-х и начала 30-х годов он фигурировал как «попутчик». Зимой 1921 г. при петроградском Доме искусств была создана литературная группа «Серапионовы братья», куда Федин вошел вместе с другими поэтами, прозаиками и критиками, среди которых – Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Вениамин Каверин, Николай Тихонов и другие. «Крестным отцом» объединения стал Максим Горький.
Уже в это время у Федина появляются «национальные» мотивы. В пьесе «Бакунин в Дрездене» (1922) он противопоставляет вырождающейся Европе славян, представителем которых показан могучий «скиф» Бакунин. Русский анархист-панславист утверждает: «Кто с нами, славянами, тот на верной дороге. Наша натура проста и велика, нам не подходит расслабленное и разжиженное, чем пичкает мир одряхлевшая старая Европа».
В романе «Похищение Европы» (1935) Федин вводит в русскую литературу еще два – ранее практически не представленных в ней – народа. Первый из них – это норвежцы («там камни и море, и люди сеют хлеб на камнях. Мне эти люди привлекательны»). Позже, во время Великой Отечественной, он напишет киносценарий «Норвежцы», посвящённый движению Сопротивления в этой стране.
Второй народ – голландцы. В их небольшой стране словно воплотился дух Запада как такового. Географически она расположена между тремя главным странами Западной Европы – Германией, Англией и Францией, а исторически была на «передовом рубеже» развития Западной цивилизации. Именно там произошла первая буржуазная революция, именно голландцы были самыми бесчеловечными колонизаторами в странах Азии, Африки, Америки. И в наше время Нидерланды «впереди планеты всей» в процессе идущего расчеловечивания. Там впервые признали гомосексуальные браки, разрешили наркотики, ввели эвтаназию…
И именно голландских капиталистов Федин сталкивает в своем романе с советскими людьми на русском Севере. «Большевики – это послевоенный псевдоним русских, – говорит голландский бизнесмен ван Россум. – Русские отказались платить долги, а для того, чтобы убедить нас, что это не от них зависит, они назвались большевиками. Это всё равно что я, обанкротясь, назову свою фирму по-новому».
В «Похищении Европы» мы видим и ещё ряд актуальных мыслей. Например, рассуждения иностранных предпринимателей о том, надо ли считать Россию частью Европы. Более «благоразумные» призывают душить Советскую Россию в объятиях: «Россия должна быть возвращена в семью европейских народов, так как нет иного способа заставить её отказаться от безумств и заблуждений». Ровно эти же речи – даже на лексическом уровне, про «семью европейских народов», «Европу от Лиссабона до Владивостока» – мы слышали в 80-90-х годах, нередко слышим их и сейчас. Жизнь ничему не учит…
Тема столкновения Востока и Запада, тревожных процессов внутри самой Европы, качнувшейся от экономической депрессии к фашистскому «новому порядку», была продолжена Фединым и в романе «Санаторий «Арктур» (1940). Написан он был со знанием дела: сам автор в начале 30-х вынужден был несколько месяцев провести в туберкулёзных санаториях Германии и Швейцарии.
Как и у других советских писателей, с началом Великой Отечественной войны активизируется его патриотическая публицистика. В Мордовии Федин посещает лагеря, где содержатся пленные немцы (которых он за два десятилетия до этого описывал в романе «Города и годы»), беседует с военнопленными, чтобы понять, что всё-таки случилось с немцами и другими «культурными» европейскими нациями.
После окончания войны был корреспондентом «Известий» на Нюрнбергском процессе: «Здесь, – говорил он, – я лицезрел плоды “европейской мудрости”. С юных лет слышал я вопли о “спасении” Европы. Семь недель кряду смотрел на нюрнбергский паноптикум новейших и самых радикальных “спасителей” Европы». Позже именно Федин, что логично для писателя, хорошо знающего Германию, станет председателем правления Общества дружбы СССР-ГДР.
В послевоенные годы Федин работает над трилогией о жизни родного Саратова предреволюционной и революционной поры: «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костер». Последний роман так и остался неоконченным, а за первые два автор в 1949 году был удостоен Сталинской премии первой степени. Эти романы были дважды экранизированы – в 50-х и 70-х годах.
Федин продолжает заниматься публицистикой: в 1954 году появляется его статья «Великий пример», посвященная 300-летию воссоединения Украины с Россией, в 1957-м он отзывается на полет первого искусственного спутника очерком «К звездам». В том же году вышел в свет его сборник «Писатель, искусство, время», включивший в себя статьи о русских писателях и размышления о писательском труде.
Часто в ущерб собственному творчеству, Константин Александрович всё больше сосредотачивается на вопросах организации литературной жизни. Еще в 1926 году он стал заместителем председателя Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей. В 1955 году возглавил Московское отделение Союза писателей СССР. А в 1959-м его, «живого классика», избрали первым секретарем Союза писателей, который он и возглавлял до конца жизни.
Именно в эти годы секретарский кабинет Федина стал поистине «евразийским кабинетом», о котором Константин Александрович ещё в 1926 году писал в письме Горькому. С 30-х годов Федин много ездит по союзным республикам, участвуя в работе по пропаганде и взаимному сближению литератур народов СССР. Его публицистика тех лет посвящена 750-летию «Витязя в тигровой шкуре», декаде армянского искусства в Москве, выпускникам столичного театрального училища из народа коми…
В 50-х годах в сфере его внимания – литература Средней Азии и Закавказья. Он погружается в романы, рассказы, стихи туркменских, таджикских, азербайджанских авторов. В 1960-м выступает на совещании о проблемах художественного перевода и говорит о казахской литературе: «В молодости я живал в степях Казахстана и немало видел тогдашних кочевников-казахов. Но только Мухтар Ауэзов сделал насыщенным моё знание казахского народа своим “Абаем”, и близкие мне степи с их ветрами и ароматом дышат теперь в такт с моим дыханием, как будто я стал казахом…»
В 1962 году Владимир Санги, впоследствии один из создателей нивхского алфавита, прислал из Южно-Сахалинска первую книгу записанных им «Нивхских легенд». Федин писал: «Итак, появился первый нивхский писатель – певец нивхов, которому предстоит открыть другим народам душу и сердце своего… Невольно думаешь об этом, вспоминая горькое предсказание Чехова об обреченности судьбы "гиляков"». Впоследствии Санги назвал Федина «патриархом многонациональной советской литературы».
Константин Федин, отметивший 85-й день рождения, действительно был «патриархом» русской советской литературы. Он связал пространства –Поволжье и Германию, Европу и Азию. Он связал времена – классическую русскую литературу, «пору цветения» 20-х годов, серьезную эпоху социалистического реализма.
Сегодня он многими забыт, не изучается в школе, им не интересуется господствующее либеральное литературоведение. Тем более наш долг сегодня – вспомнить творчество большого русского писателя, ставшее вехой в истории самостоятельной русской мысли.
