Автобиография, написанная И.В. Курчатовым
Родился в 1903 г. в Симском заводе б. Уфимской губернии. Отец, по образованию землемер, в то время был помощником лесничего и служил на Симском заводе. Примерно в 1908 году вместе со всей семьей переехал в б. город Симбирск; переезд был связан с необходимостью учить сестру. В Симбирске отец работал землемером. В связи с болезнью сестры (туберкулез) вся семья в 1912 году переехала в Симферополь, в Крым, где отец работал по своей специальности, а я начал учиться в гимназии, которую окончил в 1920 году. Жил на средства отца. В 1920 году поступил в Крымский университет, который окончил в 1923 году по специальности физика.
Помимо учебы в университете, работал в деревообделочной мастерской, был воспитателем в детском доме, а последний год учебы одновременно работал препаратором в физлаборатории при университете.
В 1923 г. осенью переехал в Ленинград [Петроград], где поступил на кораблестроительный факультет б. Политехнического института и, кроме того, работал в Слуцкой магнито-метеорологической обсерватории. В это время окончательно оформилось мое желание работать в области научного исследования. Проработав год в Слуцке, я выполнил первое мое научное исследование о радиоактивности снега и напечатал его в метеорологическом журнале. В 1924 году летом в связи с семейными обстоятельствами уехал из Ленинграда и вернулся в Крым, где поступил на работу в Феодосии в Гидрометеобюро Черного и Азовского морей.
Переезд был связан с тяжелым материальным положением семьи, т.к. к тому времени я не получал уже помощи от отца.
В Феодосии я выполнил несколько научных исследований, напечатанных в разных журналах за 1924 год. Из них наиболее существенной была работа над сейшами в Черном и Азовском морях.
Работа в Феодосии, однако, меня не удовлетворяла, так как здесь я не мог получить никакого научного руководства в области физики. В силу этого в ноябре 1924 г., получив приглашение от проф. С.Н. Усатого, знавшего меня по университету, я переехал в Баку – и был ассистентом при кафедре физики в Азербайд [жанском ] политех [ническом] институте. С ноября 1924 г. по июль 1925 г. я провел в Баку два исследования, касавшихся вопросов прохождения электрического тока через твердые диэлектрики. Эта работа близко примыкала по тематике к проблемам, разрабатываемым ак. Иоффе в Физико-техническом институте в Ленинграде; я был в 1925 году приглашен на работу в Институт акад. Иоффе и выбран Ученым советом института на работу в качестве физика Института.
И.В. Курчатов. 14 июня 1935 года
Евгений ВЕЛИХОВ, почетный президент НИЦ «Курчатовский институт»:
Первый период жизни Игоря Васильевича – работа молодого талантливого ученого-экспериментатора в институте А.Ф. Иоффе – знаменитом Ленинградском физико-техническом. Прекрасная по высшим международным стандартам научная школа, в то же время это и школа советской реальности. Работа по физике диэлектриков, связанная с электрическими свойствами кристаллов, механизмом пробоя, созданием новых изоляционных материалов. Но не без проблем, если вспомнить неудачу Иоффе с применением в электротехнике тонкослойной изоляции.
Замечательный первый успех – открытие сегнетоэлектричества, что было бы для многих других ученых вполне достаточно на всю последующую научную жизнь. В это время (1932 год) Чедвик открывает нейтрон, Андерсон – позитрон, а Юри – дейтерий. И тогда – это типично для Игоря Васильевича – он на пике успеха резко меняет направление своих работ. Вступает на путь ядерных исследований. Такое было возможно, конечно, только в высоконаучной атмосфере Физтеха, где чутко прислушивались к пульсу науки и слышали «будущего зов». Этот шаг приносит ему и его научной группе мировую известность…
Несмотря на успехи и международный авторитет советской ящерной физики, которая уже признала Игоря Васильевича как научного лидера и талантливого организатора, обстановка в стране и науке была крайне сложной. В физическом сообществе шла постоянная борьба за первенство между москвичами и ленинградцами, которая фактически привела к драматической задержке сооружения нового циклотрона Физтеха и не позволила запустить его до войны. Развитие ядерной физики в Физтехе подвергалось постоянным нападкам как ненужное для страны (а между тем Сиилард давно уже запатентовал атомную бомбу и положил патент на сохранение в английское Адмиралтейство!). Сторонники квантовой и релятивистской физики из школы Иоффе и Вавилова вынуждены были постоянно обороняться под атакой реакционеров…
Решение о начале работ по урановой проблеме было принято Сталиным в очень трудное время – в сентябре 1942 года. Абрам Федорович Иоффе сразу поручает эту работу Игорю Васильевичу, а весной следующего года он уже назначается Молотовым официальным научным руководителем урановой проблемы.
С этого времени начались семнадцать звездных лет И.В. Курчатова, превративших Россию в мировую супердержаву и закончившихся для Игоря Васильевича не только феноменальным, даже по мировым стандартам, успехом, но тремя инсультами и ранней смертью. Тогда же – 60 лет назад – был создан и Курчатовский институт – основной инструмент Игоря Васильевича в выполнении его миссии. История тех лет сейчас хорошо известна. Она в деталях задокументирована.
По замыслу Трумэна и Черчилля бомбардировка Хиросимы и Нагасаки должна была не только окончить войну, но и дать мощный предостерегающий сигнал Советам. Сталин все понимает. Перед ним снова разверзлась бездна В считаные дни он поднял Россию на дыбы – приняты кардинальные решения, на долгие десятилетия определившие развитие ядерного оружия, атомной промышленности и науки в России. Эти решения, в отличие от большинства так называемых «научно обоснованных решений» советской и постсоветской эпох, действительно имели научную основу. Она была подготовлена И.В. Курчатовым и его командой. Когда вы знакомитесь с протоколами Специального комитета, изданными недавно, вы видите, что эти заседания – просто планерка: Игорь Васильевич говорит, что нужно сделать, а Берия транслирует это в соответствующие государственные поручения. Никогда ранее и никогда позже в мировой истории власть не передавала до такой степени бразды правления в руки ученых. Я не думаю, что так называемое руководство было очень довольно этим. Но у него не было выбора, и Сталин, в отличие от других лидеров, это отчетливо осознавал…
Создание Курчатовым новой отрасли науки, системы образования для нее, создание промышленности – это истинный и прекрасный в своей целостности акт творения. Высокоорганизованная область новой человеческой деятельности возникает из головы Творца. Курчатов втягивает в нее новых ученых, инженеров, технологов, менеджеров, педагогов, врачей… Все семнадцать лет идет непрерывный процесс творчества. Сразу вслед за созданием бомбы он приступает к созданию ядерного подводного и ледокольного флота, спускает на воду первую подводную лодку и ледокол «Ленин». Возникает новая отрасль ядерного подводного и надводного судостроения, новая наука; новые стали и технологии, 200 000 профессиональных рабочих мест.
Первая в мире ядерная электростанция и очень скоро – самая крупная по тем временам ядерная электростанция в Воронеже. Ее создание – еще одна драматическая история борьбы и преодоления кризисов. Закладываются основы ядерной энергетики Советского Союза, создаются с размахом, с далеким видением перспективы. Ядерный самолет не полетел, что, может быть, и к лучшему. Но ядерные энергетические установки успешно работали в космосе, и ядерные ракетные двигатели были разработаны и испытаны. Еще не вечер и будущее покажет, кто был прав в том давнем споре – Курчатов или скептики.
Курчатов тесно сотрудничает с Королёвым, у них общая задача в военной области, которую они успешно и быстро решают – создание водородной бомбы и средств ее доставки в любое место планеты. Но очевидна и общность научного подхода к созданию ядерной и космической отраслей человеческой деятельности. Недаром в нашей памяти они так и остаются вместе – «три К»: Курчатов, Королёв, Келдыш.
Борис ЕРОЗОЛИМСКИЙ, доктор физико-математических наук:
– Годы, проведенные в лаборатории Курчатова, – счастливейшие в моей жизни, благодаря особой атмосфере всеобщей одержимости и преданности делу. Невозможно забыть ночные телефонные звонки Игоря Васильевича с неизменным: «Ну, как дела, явление открыли?» А потом, после краткого отчета о проделанном: «Отлично, молодцы! Ну, отдыхай…» Слова, наполнявшие душу счастливым ощущением выполненного долга и чувством благодарности к Бороде, как все называли Курчатова.
Особый колорит нашей тогдашней жизни придавала секретность, которой была окутана вся деятельность Лаборатории № 2. Нам категорически запрещалось вести какие-либо беседы о нашей работе за стенами института, особенно в телефонных разговорах, которые полностью и тщательно прослушивались. Мы не имели права встречаться с иностранцами и посещать рестораны. Все записи по работе велись только в специальных лабораторных журналах, которые каждый день сдавались в первый отдел. Время от времени первый отдел учинял «шмон»: проверяли ящики столов на страшный криминал – записи на неучтенных бумажках. Существовал особый список слов, которые вообще нельзя было употреблять всуе и тем более использовать в печатных материалах. Их заменяли некими кодовыми словами. Например, вместо «атом» следовало писать «субстанция», «ядро» – это «центр субстанции», «нейтроны» – «нулевые точки», «деление» – «сокращение», «уран» – «кремний», «альфа-частицы» – «выхлоп первого рода», «бета-частицы» – «выхлоп второго рода», ну и так далее. Хорошо помню, как ругался Игорь Васильевич, читавший при мне мою рукопись, продираясь сквозь всю эту абракадабру…
Уместно вспомнить события начала 1950-х годов, в которых ярко проявились высокие человеческие качества, порядочность и мужество Игоря Васильевича. Среди первых жертв печальной и позорной истории – «дела врачей» в декабре 1950 года – оказался и мой отец… Реакция Игоря Васильевича, серьезная и сдержанная, его напутствие: «Продолжай спокойно работать» – обеспечили меня ощущением защищенности и уверенности… Но от Игоря Васильевича то и дело требовали уволить меня как сына врага народа. На директоратах, проходивших ежемесячно, этот вопрос поднимался вновь и вновь. Курчатов отчаянно отбивал этот натиск, несмотря на огромный личный риск…
Весь облик Игоря Васильевича был преисполнен мощного обаяния незаурядной личности. Высокий, плотный, с красивой окладистой бородой и веселыми с лукавинкой глазами, он производил впечатление сказочного богатыря.
Жорес АЛФЁРОВ,
лауреат Нобелевской премии:
Я знаю от многих участников атомной проблемы, что все они, практически единодушно, отмечали особо выдающуюся роль Игоря Васильевича Курчатова. Я думаю, что это было большое счастье для страны, что во главе такого проекта оказался такой выдающийся человек – выдающийся физик, человек кристально чистый и честный, с необычайно высокими моральными принципами и при этом блестящий организатор и блестящий ученый.
Чтобы представлять себе сегодня (я думаю, для многих научных работников такое просто совершенно нетипично), под его руководством его аспиранты Г.Н. Флеров и К.Л. Петржак сделали одно из самых выдающихся открытий в ядерной физике – открыли спонтанное деление урана. Позже за эту работу они получили Сталинскую премию. Они были аспиранты Игоря Васильевича. Он выдал им тему, идею и направлял их работу. Он обсуждал с ними все результаты. Но он не крутил сам ручек, не проводил сам эксперимента. Поэтому он, помогая писать статью первую и последующие об этой работе, отказался подписывать ее, отказался быть соавтором – в работе, в которой практически был полновластным соавтором. Но он считал, что в экспериментальной работе, когда сделано открытие, он должен был в это время проводить эксперимент и участвовать в открытии.
Другой пример, который тоже характерен. Когда они с Анатолием Петровичем обсуждали выполнение одной из теоретических работ уже во время выполнения атомного проекта, Игорь Васильевич сказал: «Ты знаешь, Анатолиус, я думаю, что эту работу нужно поручить Яше (это Якову Борисовичу Зельдовичу), а не… (я не буду называть другую фамилию, но тоже выдающегося теоретика)». И сказал причину: «…потому что у Яши выше моральные принципы». Можно даже шутить по этому поводу, потому что решалась задача, и какая разница, какие у кого моральные принципы, важно быстрее получить результат. Результат был бы получен и тем, и другим. И тот и другой – блестящие физики. Но сама по себе эта фраза осталась у меня в памяти, когда мне ее рассказали.
Известно, что Игорь Васильевич глубоко переживал то, что создано такое ужасное оружие. Когда в 1953 году испытывалась наша первая водородная бомба… Игорь Васильевич вернулся с испытаний и сказал Анатолию Петровичу (они были очень большие друзья): «Анатолиус! Это было такое чудовищное зрелище! Нельзя допустить, чтобы это оружие начали применять».
Я думаю, что Игорь Васильевич Курчатов совершил настоящий подвиг в своей жизни – так же, как совершили его другие физики-ядерщики нашей страны, потому что в то время отнять монополию американцев означало на самом деле сохранить мир на нашей планете, лишить возможности возникновения третьей мировой горячей войны.
