Слова «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами», которые ныне чуть ли не ежедневно повторяют в телепередачах, впервые услышали советские люди 22 июня 1941 года в 12 часов дня. На фотографии, сделанной Е.А. Халдеем, видно, как слушали москвичи радиообращение Советского правительства, завершавшееся этим призывом. Стоявшие на переднем плане женщина и мужчина внимательно смотрели в сторону громкоговорителя, словно стараясь не упустить ни одного слова из речи заместителя председателя Совета народных комиссаров СССР В. М. Молотова. Одна из женщин удрученно опустила голову, очевидно, услыхав про сотни людей, погибших в ходе немецкой бомбардировки. Выражения лиц радиослушателей, их позы отражали их суровую готовность выдержать новое историческое испытание. В тот час подобные сцены можно было наблюдать во всех городах и многих селах страны. О чем думали миллионы советских людей, слушая выступление Молотова?
Что знали советские люди к началу 22 июня 1941 года
Сообщение о нападении враждебной державы на нашу страну было для многих советских людей из разряда известий о таких трагедиях, возможность которых они не исключали, но желали избежать. В предвоенные годы даже дети Советской страны знали стихотворение со словами: «Слышал я: фашисты задумали войну, хотят они разграбить Советскую страну». По радио часто звучала песня «Если завтра война», в которой предупреждалось о возможности того, что «враг нападет» и «грозная сила нагрянет». В течение десятилетий в стране проводились массовые учения, в ходе которых проверялась готовность населения к вражеским бомбардировкам. Миллионы советских людей были членами Осоавиахима – Общества содействия развитию авиации и химической обороны. Молодежь Страны Советов выполняла спортивные нормы для получения значка «Готов к труду и обороне», а дети выполняли спортивные нормы по программе «Будь готов к труду и обороне».
С юных лет советских людей готовили к службе в рядах Красной армии. Повествование о советской истории начиналось с рассказов о победах Красной армии над внешними и внутренними врагами в годы Гражданской войны. С начала 1920-х годов в СССР звучала песня о том, что «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней». Укрепление вооруженных сил страны стало приоритетной задачей в годы довоенных пятилеток. С 1927 по 1939 год численность Красной армии увеличилась в три раза, во столько же раз возросло число пулеметов. В шесть раз увеличилось число артиллерийских орудий. Если в 1927 году в СССР было лишь 200 танков устаревших зарубежных конструкций, то к 1939-му были созданы тысячи отечественных танков, не имевших аналогов в мире. Если в 1927 году в советской авиации преобладали самолеты-разведчики, то к 1939 году было создано множество бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Это было особенно хорошо известно тем, кто послужил в рядах Красной армии или работал на оборонном производстве. Об этом знали и многие советские люди по материалам газет и плакатам. В кинотеатрах видели документальную хронику, запечатлевшую танки и другие образцы военной техники на Красной площади во время парадов 1 мая и 7 ноября.
О том, что за годы индустриализации Красная армия добилась превосходства в вооружениях и военном мастерстве, советские люди убеждались после разгрома «самураев» на озере Хасан в 1938 году и на реке Халхин-гол в 1939 году. Свидетельством мощи Красной армии стал ее освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию, цели которого объяснил в своем выступлении по радио В.М. Молотов 17 сентября 1939 года. Хотя война между СССР и Финляндией продолжалась несколько месяцев, она завершилась победой над врагом, которому помогали почти все страны Запада. Летом 1940 года части Красной армии без применения оружия и с пением советских песен вступили в Эстонию, Латвию, Литву, Бессарабию и Северную Буковину.
Сразу же после прихода Гитлера к власти в 1933 году в СССР постоянно говорили об угрозе, исходившей от фашистского режима в Германии, а советская дипломатия предпринимала усилия для отпора нацистской агрессии и создания системы коллективной безопасности. Советские люди знали, что западные державы стремятся направить агрессию Гитлера на восток против нашей страны, и поэтому испытывали удовлетворение, что эти попытки были сорваны после подписания советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 года. Так же положительно оценили в СССР и советско-японский договор о нейтралитете от 13 апреля 1941 года.
Несмотря на то, что 1 сентября 1939 года началась мировая война, советские люди знали, что боевые действия развертываются в Западной Европе, на Балканах, на Ближнем Востоке. О том, что война может обойти СССР стороной, казалось, свидетельствовало сообщение в середине мая 1941 года об успешном завершении торговых переговоров с Германией. 14 июня 1941 года читатели советских газет ознакомились с сообщением ТАСС, в котором опровергались слухи о «близости войны между СССР и Германией», источником которых объявлялся посол Великобритании в СССР Криппс. Сообщение отвергало предположение о территориальных и экономических претензиях, якобы предъявленных Германией Советскому Союзу, и утверждения о концентрации советских и германских войск на границе. В сообщении подчеркивалось, что «СССР… соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении», а «проводимые сейчас летние сборы запасных Красной армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной армии как враждебные Германии, по крайней мере, нелепо».
Что было неизвестно советским людям до 22 июня
Обладая немалой информацией о внутреннем и международном положении СССР, советские люди не были знакомы с некоторыми важными сведениями, которые стали широко известны лишь после окончания войны. Очевидно, тогда предполагалось, что распространение такой информации могло бы вызвать смятение в обществе и подорвать престиж страны за рубежом.
Лишь после крушения СССР в 1991 году было оглашено выступление И.В. Сталина 17 апреля 1940 года на совещании начальствующего состава Красной армии, состоявшегося через месяц после окончания советско-финляндской войны. В своем выступлении Сталин призвал участников совещания отказаться от ориентации на былые достижения Красной армии. Он говорил: «Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас… Наша армия не сразу поняла, что война в Польше – это была военная прогулка, а не война». Сталин обращал внимание на то, что «за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии – это чепуха, это не война, это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном… Гражданская война – это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов». Сталин указывал на то, что «культ традиции и опыта гражданской войны, с которым надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны».
Сталин признал, что к началу войны с Финляндией СССР оказался не подготовлен, и перечислил существенные недостатки в вооружении Красной армии. Он особо остановился на плохое обеспечение артиллерией, авиацией, танками, минометами, автоматическим стрелковым оружием. Сталин указал на необходимость повышения квалификации общевойсковых командиров, улучшения подготовки рядовых воинов, воспитанию из них дисциплинированных бойцов.
Зная о поездке В.М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, советские люди не подозревали о том, что состоявшиеся тогда переговоры с Гитлером и его помощниками зашли в тупик. Лишь советская разведка знала о том, что вскоре после отъезда Молотова из Берлина там был разработан план «Барбаросса», предусматривавший нападение на СССР.
Советские люди не были осведомлены о многочисленных попытках советской дипломатии помешать реализации этого плана. Не знали они и содержания выступления И.В. Сталина 5 мая 1941 года в Кремле на приеме выпускников военных академий, в котором он заявил: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Война с Германией неизбежна, и (повернувшись к Молотову) если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, это наше счастье. А вы, – сказал Сталин, обращаясь к военным, – поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск». Сталин поднял тост «за нашу победу в этой войне».
Лишь высшие советские руководители и обеспечивавшие их информацией разведчики знали, что к советско-германской границе уже к февралю 1941 года было переброшено 25 немецких дивизий, в марте – еще семь дивизий. В апреле прибыли еще 13, в мае – 30. К концу июня на границе стояли в боевой готовности 190 германских дивизий общим числом 5,5 млн человек, 600 тыс. автомашин, 4 тыс. танков, 48 тыс. орудий и минометов. Советское небо были готовы атаковать 5 тыс. немецких самолетов. В советские морские воды собирались вторгнуться более двухсот военных судов Германии. Немцы имели договоренности о вступлении в войну против СССР 12 дивизий и десяти бригад Румынии, 18 финских дивизий, трех венгерских бригад, двух словацких бригад, частей хорватского легиона, трех итальянских дивизий, испанской «Голубой дивизии», а также воинских частей добровольцев из других стран Западной Европы, включая Францию, Бельгию, Голландию, Данию, Норвегию, Швецию.
Несмотря на значительные успехи в развитии Красной армии за последние годы, ее вооруженность она еще отставала по ряду показателей от вермахта. Огневая мощь Красной армии была слабее, чем у германской армии. Общая насыщенность советских войск автоматическим оружием значительно уступала немецкой армии из-за отставания в производстве пистолетов-пулеметов. Эффективные 82-мм и 120-мм минометы стали поступать в Красную армию лишь перед самой войной. Отсутствовали самоходно-артиллерийские установки. Артиллерийские орудия не были достаточно обеспечены механизированной тягой, что снижало их маневренность. Замечательные танки КВ и Т-34 составляли еще меньшую часть бронетанкового вооружения страны. Более 80% советских самолетов уступали германским по дальности, скорости, высоте полета и бомбовой нагрузке. Красная армия имела 272 тыс. автомобилей против 600 тыс. у немцев.
К тому времени германские войска обрели почти двухгодовой опыт боевых действий и освоили традиционные для своей страны привычки воинской дисциплины. В отличие от водителей германских танков, подавляющее большинство советских механиков-водителей к началу войны имели всего лишь полутора-двухчасовую практику вождения танков. Призывы Сталина поднять уровень дисциплины в армии не были воплощены в жизнь до конца. 12 апреля 1941 года нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков докладывали Сталину: «Из-за расхлябанности ежедневно гибнут два-три самолета… Только за неполный первый квартал 1941 года произошли 71 катастрофа и 156 аварий, при этом убит 141 человек и разбито 138 самолетов».
Подавляющее большинство советских людей не знали также о принятых советским правительством строго засекреченных мерах в ответ на концентрацию германских войск на советской границе. Лишь после окончания войны маршал Советского Союза А.М. Василевский в своих мемуарах сообщил, что «в начале июня 1941 года на учебные сборы было призвано из запаса около 800 тыс. человек, и все они направлены на пополнение войск приграничных западных военных округов и их укрепленных районов… 12–15 июня всем приграничным округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе. 19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы и рассредоточить самолеты на аэродромах».
Правда, предложение наркома обороны С.К. Тимошенко привести войска приграничных округов в боевую готовность и развернуть первые эшелоны по планам прикрытия было отвергнуто Сталиным, так как он опасался дать Гитлеру предлог для нападения. Объясняя позицию Сталина, Молотов позже говорил: «Мы ждали нападения, и у нас была главная цель: не дать повода Гитлеру для нападения. Он бы мог сказать: «Вот уже советские войска собираются на границе, они меня вынуждают действовать!»
Не исключали советские руководители и того, что Гитлер может в последнюю минуту отменить наступление или хотя бы перенести его срок. Дату похода против стран Западной Европы Гитлер переносил 26 раз, прежде чем дать старт блицкригу 10 мая 1940 года. Гитлер уже один раз перенес срок нападения на нашу страну, назначенный первоначально на 15 мая.
Кроме того, в Советском правительстве знали, что нападению Германии часто предшествовало предъявление ее правительством каких-то требований к будущей жертве агрессии. Перед захватом Судетской области Германия в течение нескольких месяцев выдвигала свои требования правительству Чехословакии. Такая же прелюдия была разыграна перед нападением Германии на Польшу. Лишь на такие малые страны Европы, как Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Гитлер нападал, не втягиваясь в продолжительные дипломатические кризисы. Советское правительство считало, что нападению на нашу страну будут предшествовать дипломатические баталии. С целью проверить наличие у немцев каких-либо претензий к СССР 14 июня было опубликовано сообщение ТАСС. Отсутствие какой-либо реакции Германии на это сообщение настораживало. Чтобы еще раз проверить намерения Третьего рейха, советскому послу в Германии Деканозову было поручено 21 июня вручить ноту с перечнем нарушений советской границы немецкими самолетами. Однако Риббентроп не принимал Деканозова, откладывая встречу. В тот же день посол Германии в Москве Шуленбург был вызван к Молотову. Отвечая на вопросы Молотова, Шуленбург заверил своего собеседника в том, что у Германии нет никаких претензий к СССР.
Очевидно, что 21 июня Сталин осознал неминуемость нападения Германии. Из воспоминаний Тюленева, который в июне 1941 года возглавлял Московский военный округ, следует, что 21 июня ему позвонил Сталин, который сказал: «Учтите, положение неспокойное, и вам следует привести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов». Тюленев писал: «В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые сведения о немецких военных планах. Я тут же отдал распоряжение своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С. Громадину: в лагерь зенитную артиллерию не отправлять, привести ее в полную боевую готовность».
В 1962 году вышла в свет книга одного из руководителей Югославии Милована Джиласа «Разговоры со Сталиным». В ней он, в частности, вспоминал о своих встречах и беседах с Хрущевым в апреле 1945 года по пути из Москвы в Белград. Джилас писал, что Хрущев «вспомнил, как накануне нападения Германии Сталин позвонил ему из Москвы и предупредил о том, что надо быть начеку. Сталин получил информацию, что немцы могут начать операции на следующий день – 22 июня». Очевидно, подобные предупреждения Сталин передал и другим партийным руководителям западных республик и начальникам приграничных округов
Вечером 21 июня, как писал Г.К. Жуков, ему сообщили, что «к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня». Он тотчас же доложил об этом «наркому и И.В. Сталину. И.В. Сталин сказал: «Приезжайте с наркомом в Кремль». Судя по записям посетителей кабинета Сталина, вместе с Жуковым и Тимошенко прибыли Буденный и Мехлис.
После совещания была принята директива приграничным округам, в которой указывалось, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». В то же время директива требовала от войск «быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников». Директива содержала приказ: «а) в течение ночи на 22.6.41 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22.6.41 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов; д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Тимошенко. Жуков. 21.6.41 года».
В 0:30 ночи 22 июня Жуков и Тимошенко сообщили Сталину еще об одном перебежчике – немецком солдате, который сообщил, что немецкие войска перейдут в наступление в 4 часа утра. Сталин спросил своих собеседников, передана ли директива в округа, и получил утвердительный ответ Жукова.
Через три с половиной часа, как сообщал Молотов советским людям, «в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города… Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной армии у восточной германской границы». Комментируя содержание ноты, врученной Молотову Шуленбургом, американский историк У. Ширер писал: «Это было обычное заявление об объявлении войны, напичканное избитыми лживыми утверждениями и вымыслом, в сочинении которых так навострились Гитлер и Риббентроп всякий раз, когда они оправдывали акт неспровоцированной агрессии. И все же… на сей раз нынешнее заявление превосходило все предыдущие по своей наглости и лжи».
По московскому времени около 5 часов утра в Берлине рейхсминистр иностранных дел Германии Риббентроп принял советского посла Деканозова и вручил ему аналогичную ноту об объявлении Германией войны Советскому Союзу, хотя военные действия уже начались.
После внезапного нападения
Хотя в заявлении Советского правительства, с которым выступил В.М. Молотов, не было сказано много того, о чем стало известно значительно позже, подавляющее большинство советских людей в полдень 22 июня узнали, что их прежние знания о мире и положении их страны уже не соответствуют действительности. За несколько минут, пока выступал советский руководитель, они могли осознать, что их прежней мирной жизни пришел конец. Но если москвичи, запечатленные на фотографии Е.А. Халдея, а также миллионы других советских людей, которые на улицах или в домах слушали речь Молотова испытали огромное потрясение, что же ощущали те советские люди, которые с первых часов 22 июня стали жертвами внезапного немецкого нападения и не получили никаких ясных объяснений случившемуся? Предпринимая свои внезапные нападения на другие страны и народы, гитлеровцы старались ввергнуть свои жертвы в состояние, когда они теряли способность спокойно рассуждать.
Растерявшиеся солдаты Дании фактически не оказали сопротивления вторгшимся немецким войскам в ночь с 8 на 9 апреля 1940 года. В ходе коротких стычек 13 солдат Датского королевства были убиты и 23 ранены, а Дания была оккупирована. В те же часы немецкие войска почти без боя захватили столицу Норвегии Осло, а также другие крупные города норвежского побережья. 14 апреля голландская газета «Ньюве роттердамше курант» так описывала панику в Осло после начала германского вторжения: «У входов в метро дрались обезумевшие люди, стараясь укрыться в подземных туннелях; некоторые пытались спрятаться в подъездах домов, кое-кто бежал к дворцовому парку. Часть людей бежали или пытались убежать из города; люди катили перед собой детские коляски, забирались на грузовики, брали приступом железнодорожные станции, где весь свободный подвижной состав заполнялся до отказа».
А через месяц такая же паника охватила Голландию. Американский историк Луи де Йонг писал: «В Роттердаме и Гааге… находившихся под непосредственной угрозой нападения, нервное напряжение дошло до высшей точки… Распространялись слухи о том, что только часть парашютистов одеты в немецкую форму, а остальные выглядят фермерами, полисменами, почтальонами, шоферами, священниками. Некоторые были даже в одежде монахинь». Через пять дней наступления Голландия была захвачена немецкими войсками.
Наступление германских войск на Западном фронте утром 10 мая 1940 года началось через восемь месяцев после того, как Англия и Франция объявили войну Германии, и, казалось бы, армии этих стран могли хорошо подготовиться к боевым действиям. Однако за долгие месяцы «странной войны», когда на фронте не было боев, сокрушительный огонь, открытый немецкой артиллерией, внезапное нападение немецких танков и самолетов и наступавшая немецкая пехота повергли английских и французских солдат в шок, от которого они не могли быстро оправиться. На пятый день немецкого наступления рано утром 15 мая британского премьер-министра У. Черчилля разбудил тревожный телефонный звонок французского премьер-министра Поля Рейно из Парижа. Волнуясь, тот сообщил: «Мы побеждены! Мы разбиты!» Черчилль не верил своим ушам. «Не может быть, чтобы великая французская армия исчезла за неделю», – думал британский премьер.
Подобного эффекта добивались немцы и на советско-германском фронте. Эффекту внезапности способствовали и действия немецких диверсионных групп, которые прерывали проводную связь между воинскими частями. По этой причине распоряжения из штабов, включая директивы наркома обороны и начальника генштаба, остались неуслышанными в частях и подразделениях на границе. Кроме того, не все указания, которые были доведены до рядового состава, были своевременно исполнены.
Несмотря на многолетнюю подготовку страны к возможному нападению врагов и распоряжения правительства, отданные 21 июня, не везде были проведены необходимые мероприятия по укреплению обороны. В первый же день войны Германия нанесла существенный урон советским вооруженным силам. Потери в авиации составили 1811 самолетов (из них 1489 было уничтожено на земле). Немцы потеряли лишь 35 сбитых машин и около 100 самолетов было повреждено.
Война обнажила многочисленные свидетельства неподготовленности страны к войне. Руководители Латвии писали Сталину, что хотя имеется достаточно сил для «успешного отражения наступления противника… в штабе (Северо-Западного фронта) не соблюдаются основные правила организации работы. Между отдельными войсковыми соединениями нет связи, нет взаимодействия, также нет взаимодействия между отдельными видами оружия (авиация, пехота). Ввиду того, что разведка поставлена плохо, часто авиация не может бомбить колонны противника, так как штабу не известно, чьи это колонны… При неудовлетворительной работе штаба положение на нашем участке фронта остается неудовлетворительным». Не была подготовлена и противовоздушная оборона приграничных районов. Секретарь Мурманского обкома Старостин телеграфировал Сталину, что «Кандалакша, Кировск и Мончегорск, где расположены апатитовый комбинат, медно-никелевый комбинат, строящийся алюминиевый комбинат и гидростанции «Нива-три», совершенно не имеют зенитной обороны и воинских частей».
Секретарь Брестского обкома партии М.Н. Тупицын писал И.В. Сталину о том, что «руководство 4-й армии оказалось неподготовленным организовать и руководить военными действиями… Ни одна часть и соединение не были готовы принять боя, поэтому вынуждены были или в беспорядке отступать, или погибнуть… Можно было бы привести много примеров, подтверждающих, что командование 4-й армии, несмотря на то, что оно находилось в пограничной области, не подготовилось к военным действиям. Вследствие такого состояния с первых же дней военных действий в частях 4-й армии началась паника. Застигнутые внезапным нападением, командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и полковников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер».
Секретарь Лунинецкого райкома Пинской области В.И. Анисимов сообщал, что военные «в панике подорвали артсклады и нефтебазы и объявили, что подорвали их бомбами… В городе полно командиров из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно продвигающихся на машинах на восток без всякой команды, так как никакого старшего войскового командира, который мог бы комбинировать действия войск, нет».
Продвижению немецких захватчиков способствовала активность антисоветского подполья в приграничных республиках. Руководители Латвии В.Т. Лацис и Я.Э. Калнберзин сообщали Сталину из Риги, что «на территорию Латвии были неоднократно сброшены мелкие десантные группы противника. Имеются случаи вооруженных бандитских выступлений». Созданный в октябре 1940 года и имевший постоянный контакт с Германией подпольный Литовский фронт активистов (ЛФА) к лету 1941 года насчитывал 36 тыс. человек. 22 июня члены ЛФА захватили радиостанцию Каунаса и провозгласили создание временного правительства Литвы во главе с Ю.Амбазевичусом. 25 июня немецкие войска вошли в Каунас практически без боя. 28 июня латвийская подпольная группа временно завладела радиостанцией в Риге. В Эстонии в тылу у советских войск действовало несколько тысяч боевиков, наносивших удары по Красной армии. В июле ими был захвачен город Тарту. Тепло встречали оккупантов в ряде сел Западной Украины, а также в населенных пунктах Северной Буковины и Правобережной Украины с преобладанием немецкого населения. 30 июня во Львове после его оккупации немцами было создано «правительство Украины» во главе со Степаном Бандерой.
Однако на советской земле добиться такого же успеха, которого немцы достигли на западе Европы в ходе своих внезапных нападений, оказалось невозможным. Пытаться добиться краха СССР таким же способом, как это произошло в Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и во Франции, было бы немыслимым, хотя бы из-за несопоставимости размеров этих стран с Советской державой.
Несмотря на внезапность вторжения немецких армий утром 22 июня 1941 года, несмотря на поддержку, оказанную им вооруженными пособниками в Прибалтике и на Западной Украине, несмотря на проявления паники и неразберихи в первые дни войны, советские войска оказывали активное сопротивление агрессору. Начальник германского генерального штаба Гальдер записал 22 июня: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к боевым действиям. Без сомнения, на стороне противника имел место факт тактического отхода… Признаков же оперативного отхода не было и следа». 27 июня Гальдер отмечал: «На фронте… события развиваются совсем не так, как намечается в высших штабах».
Продвижение немцев вперед было достигнуто ими немалой ценой. Генерал Бутлар писал: «В результате упорного сопротивления русских уже в первые дни боев немецкие войска понесли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше потерь, известных им по опыту кампаний в Польше и на Западе».
24 июня создатель германских танковых армий генерал Гейнц Гудериан неожиданно натолкнулся на «русскую пехоту, державшую под огнем шоссе, по которому должно идти наступление… Я вынужден был вмешаться и огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции». Однако в тот же день генерал опять попал под огонь красноармейцев.
Первые же дни войны дали примеры героизма многих советских людей. Начальник генерального штаба Франц Гальдер писал: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». Мужественно сражались защитники Брестской крепости, Перемышля, Лиепаи. Хотя советская военно-морская база Лиепая (Либава) пала 28 июня, немецкий историк Пауль Карелл писал: «Оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры… Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства. Но эта победа была горьким уроком: в Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно».
Совершенно очевидно, что авантюристические методы, к которым немцы успешно прибегали в Западной Европе для покорения стран и народов, не произвели аналогичного эффекта в СССР. Почему же никто из немецких генералов не предупредил Гитлера и высших военачальников о недопустимости полагаться на методы, не подходящие для нашей страны? Скорее всего, очень многие немецкие военные не только не считали нужным учесть способность советских людей дать им отпор в первые же часы войны, но, напротив, с пренебрежением относились к их умению сражаться. Идеи антикоммунизма и расизма разделяли не только нацисты, но и многие рядовые немцы, а также многие граждане стран Западной Европы. Они спесиво считали бюргерские житейские правила, стиль европейского мещанского быта, ограниченного, нетерпимого и лицемерного обывательского сознания западных стран вершинами мировой культуры. Они презирали «диких рабов» в России, восставших против своих господ и власти мирового капитала. Они верили, что СССР – это «колосс на глиняных ногах», что достаточно небольшого удара, и вся советская система, которая якобы держится на полицейском терроре, рухнет. Презрение и ненависть к коммунизму соединялась с патологической русофобией и расистскими представлениями о других народах СССР. Об этом ярко свидетельствуют стенограммы заседаний гитлеровской ставки со вздорными словоизвержениями фюрера о русских и киргизах (других народов в СССР он, видимо, не знал). Будучи пленником своих убогих представлений, невежда и авантюрист Гитлер был уверен, что война в СССР будет «похожа на возню детей в песочнице». При этом более образованные собеседники Гитлера поддакивали своему кумиру. Поэтому он и многие его генералы долго не могли понять причин замедления продвижения своих войск, а затем не были готовы примириться с поражениями от «диких азиатских орд», каковыми они считали советские войска.
Считая себя носителями «высшей расы» и «высшей культуры», Гитлер, а также его политические и военные приспешники не осознавали, что ущербность их сознания загоняет их в ловушку собственных бредовых измышлений и приведет их к гибели. О неизбежности поражения «зазнавшегося» Гитлера было сказано в обращение Советского правительства от 22 июня.
Знаменательно, что даже среди верных последователей Гитлера нашлись те, кто усмотрел в несхожести первых дней войны в СССР с блистательными победами в ходе блицкригов признаки грядущего поражения. Во время вручения ноты Германии об объявлении войны Советскому Союзу советский посол Деканозов заявил Риббентропу: «Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз! Вы еще за это жестоко поплатитесь!» Как вспоминал позже переводчик посла Бережков: «Мы повернулись и направились к выходу. И тут произошло неожиданное. Риббентроп, семеня, поспешил за нами. Он стал скороговоркой, шепотком уверять, будто лично был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать. «Передайте в Москву, что я был против нападения», – услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор».
О том, что слова Риббентропа были не случайными, свидетельствовала телеграмма, которую он 28 июня направил послу Германии в Японии генералу Югену Отту, в которой Риббентроп приказывал, чтобы посол добился того, чтобы Япония разорвала советско-японский договор о нейтралитете, подписанный всего два с половиной месяца назад и напала на СССР. А ведь еще в марте–апреле 1941 года Гитлер и Риббентроп уговаривали в Берлине министра иностранных дел Японии Мацуоку, чтобы тот подписал договор о нейтралитете с Советским Союзом. Тогда лидеры Третьего рейха были уверены в том, что они легко одержат победу над СССР и хотели направить вооруженные силы Японии против азиатских владений Англии и США. 29 марта Риббентроп заявил Мацуоке, что если Германии придется ударить по СССР, то лучше будет, если «японская армия воздержится от нападения на Россию». Теперь через неделю после начала войны рейхсминистр изменил свое мнение.
9 июля Риббентроп принял японского посла в Берлине Осиму и настаивал на объявлении Японией войны СССР. Потом он продолжил бомбардировать Отта новыми телеграммами с теми же требования – 10 июля, 14 июля и так далее. Но японское правительство так же реалистично оценило развитие военных действий на советско-германском фронте. Из Токио отвечали, что вопрос о денонсации советско-японского договора сложный и нуждается в тщательной проработке.
Посол Отт оказался в безвыходном положении: на него давил его главный начальник Риббентроп, а японские дипломаты становились все более неуступчивыми. Вечерами Отт сетовал на свои трудности своему пресс-атташе. Посол не догадывался, что его постоянный собеседник Рихард Зорге был советским разведчиком, который оперативно сообщал в Москву о том, что Япония наотрез отказывается нарушить пакт о нейтралитете. Эта информация позволила Советскому правительству принять решение о переброске частей Красной армии с дальневосточной границы на западный фронт. Дивизии, которые потом называли «сибирскими», сыграли решающую роль в разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.
В последние дни июня 1941 года никто еще не знал, что они будут первыми из 1418 дней войны. И все же о том, что начавшаяся война будет иной, чем сравнительно непродолжительные вооруженные конфликты, в которых участвовал Советский Союз последние три года, стало ясно из обращения, подготовленного Сталиным и Молотовым и зачитанного последним. Правительство объявляло о начале Отечественной войны и в то же время уверенно провозглашало веру в нашу победу в этой войне: «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим поход против нашей страны. Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Юрий ЕМЕЛЬЯНОВ
