Скульптором Николай Андреев стал вроде бы «случайно». После окончания Строгановского училища, которое в конце прошлого века готовило всего-навсего технических рисовальщиков, семнадцатилетний Андреев уехал работать в Серпухов на ситценабивную фабрику Цинделя. Однако через год его пригласили опять в то же училище, но уже преподавателем рисунка. Очевидно, молодой выпускник Строгановки запомнился руководителям училища своей серьезностью, склонностью к сосредоточенной педагогической работе. А приехав в Москву, Андреев решил прежде всего продолжить свое художественное образование, на этот раз – в знаменитом Московском училище живописи, ваяния и зодчества.
Но утренние часы – лучшее время для живописных штудий – были заняты у Андреева преподаванием в Строгановке. Тогда-то он и записался в скульптурные классы, где можно было заниматься вечерами.
Так чистая, казалось бы, случайность определила творческую судьбу одного из крупнейших русских скульпторов двадцатого века.
Он учился в Москве и много сделал для Москвы. Старые москвичи помнят андреевскую статую Свободы на Советской площади; взметнувшаяся рука прекрасной женщины – Свободы возвещала народам о рождении нового мира. К сожалению, непрочные материалы, в которых были выполнены первые революционные монументы, оказались недолговечны, и все же… Дыхание первых месяцев советской жизни можно почувствовать и сегодня, вглядываясь в барельефы Герцена на решетке Литературного института на Тверском бульваре, в памятники Герцену и Огареву у здания Московского университета на бывшей Моховой…
Есть много примечательного в том революционном энтузиазме, с которым воздвигали новые монументы в первые советские годы… Было в этом лихорадочном увлеченном творчестве много желания вещественно, материально утвердить появление молодой республики, выразить чувство благодарности к великим деятелям революционной мысли и действия, к мастерам культуры, которые предчувствовали грядущее освобождение России и сами много для него сделали.
Читая сегодня декреты и постановления первых советских месяцев, проникаешься грозовой атмосферой великого времени, когда на улицах городов люди читали слова «о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг», о том, чтобы уже к 1 мая 1918 года были «сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и постановлены первые модели новых памятников на суд масс».
Это были поистине дни творения – социального, политического, культурного творения. Художников обуревали грандиозные замыслы. Лучшие ваятели тех лет – Коненков, Голубкина, Шадр, Мухина, Матвеев сразу же включились в работу по выполнению знаменитого плана монументальной пропаганды. «С большевиками работать можно», – заявил Степан Эрьзя и поехал на Урал отыскивать подходящую гору, которую он с помощью взрывов хотел превратить в памятник революции.
Николай Андреев увидел в начинаниях Советской власти небывалые возможности для творчества. Он был уже известен как выдающийся скульптор: в Малом Казенном переулке (ныне пер. Мечникова) стоял его памятник доктору Гаазу, на Арбатской площади – отличный памятник Гоголю, поставленный в 1909 году…
Каждый раз, проходя по Суворовскому бульвару, мимо дома, в котором жил великий писатель, невольно замедляешь шаг, чтобы еще раз окинуть взглядом эту склонившуюся в задумчивости фигуру художника. Девятисотые годы, потопленная в крови первая русская революция, совсем недавно широко опубликовано гневное письмо Белинского Гоголю… Молодая Россия ушла в подполье, готовя силы для нового революционного подъема. И вот появляется монумент писателя с зорким, пронзительным взглядом, словно разрывающим завесу времени, писателя, «получившего удар железной палицей самодержавия, переломившей его пополам» (А. Луначарский).
Сегодня, с дистанции времени, мы чувствуем в андреевском Гоголе социальную зоркость художника, его глубокие раздумья о судьбах России, его человечность и пророческий дар, помогавший ему видеть фантасмагорию обыденной жизни. Нынешнее, более сложное понимание гоголевского творчества находит в памятнике изумительное пластическое выражение.
Оно пришло к Андрееву не по наитию, а после многодневных творческих поисков. Конечно, был тот счастливый день, счастливый миг, когда в воображении скульптора появился такой Гоголь, но этот миг стал возможен после ряда долгих лет интенсивной работы. Еще в 1904 году Андреев начал искать пути к решению столь трудной задачи. А летом 1906 года он едет на Украину, в Миргород, посещает Яновщину, встречается с сестрой Гоголя, делает сотни набросков, вчитывается в чеканную гоголевскую прозу…
Николай Андреев вообще мало доверял наитию, он больше верил в сто первый, единственный вариант, который наиболее полно сможет выразить его представление, его понимание творческой задачи.
И даже в первые советские годы, когда требовалось поставить десятки новых монументов, когда иные скульпторы торопились, представляя порой незрелые решения, Николай Андреев не спешил. Он понимал, что памятник будет стоять не одно десятилетие и должен всегда соответствовать новым эстетическим запросам современников и потомков. Так, прочно и бесспорно вписалась в пространство перед фасадом Малого театра фигура сидящего Александра Островского.
Николай Андреев смотрел на работу художника как на ответственную миссию, выражающую важную потребность народного самосознания. Он часто вспоминал, что его отец был крепостным крестьянином и вместе с миллионами своих соотечественников мечтал о свободной России. И когда революция совершилась, Андреев увидел в ней воплощение надежд и чаяний народных. Потому, наверное, с таким душевным трепетом художник приступал к работе над ленинским образом.
В первые месяцы революции скульптор с блокнотом и карандашом в руках приходил на митинги и собрания, на которых выступал В.И. Ленин; протискиваясь поближе к трибуне, старался в летучих набросках запечатлеть удивительный облик вождя революции. И можно только представить радость художника, когда весной 1920 года А.В. Луначарский выписал ему пропуск в кремлевский рабочий кабинет В.И. Ленина, сказав, что Ильич не возражает против присутствия художника в его кабинете, хотя и на очень жестких условиях.
Условия были, конечно, нелегкие. В.И. Ленин не любил, да и не имел времени позировать. Разве что изредка сядет на полчаса, давая художнику возможность поработать как в студии, а потом опять телефонные звонки, прием товарищей и посетителей. Но и в эти короткие периоды Андреев успевал сделать много. Чаще он сидел где-нибудь в стороне от рабочего стола Ильича и наблюдал поворот головы, линию профиля, движение рук; иногда переходил в другой угол кабинета и рисовал, рисовал… Или, держа в руке кусок мягкой мастики, лепил голову вождя.
Работал скульптор без станка, прямо так, «с руки». В один из первых дней Андреев вылепил с натуры голову В.И. Ленина; этот первый скульптурный портрет стал основой для дальнейшей работы…
Николай Андреев не вел дневника своих встреч в Кремле, он не оставил никаких воспоминаний о своей жизни; в этом сказалась аскетичность, свойственная русским художникам, понимание ими бремени и ответственности своего труда. Лишь в рукописном отделе Третьяковской галереи хранится небольшая докладная записка скульптора, направленная комиссии по увековечению памяти В.И. Ленина. С полным правом Андреев пишет там:
«Никакому другому художнику не было дано столь близко и долго изучать Владимира Ильича. Это не только давало право, но и налагало обязанность и долг принять заказ и отнестись к нему со всею самой суровой серьезностью, как к подвигу. Памятник величайшему гению на месте его творческой работы – труд, ответственный перед историей. Ни тени спешки, небрежности…»
Сейчас нелегко представить, с каким неистовым напряжением работал над ленинским образом Николай Андреев. Он делал скульптурный портрет в глине и, если находил в нем что-то удовлетворительное, отливал его в гипсе, затем продолжал работу над оригиналом, что-то менял, уточнял, опять переводил в гипс, и так десятки раз…
Одновременно с пластическими поисками Андреев создает серию графических портретов В.И. Ленина, Ф.Э. Дзержинского, А.В. Луначарского, А.М. Горького и еще многих. В них графическая точность сочетается с изысканными живописными достоинствами. Выполненные сангиной, пастелью и углем, портреты доносят через десятилетия обаяние рыцарей революции, глубину и многогранность их человеческого облика. Среди них незабываем Дзержинский, его утонченный профиль, утомленные от бессонницы глаза; образ почувствован многомерно, сложно; Андреев знал, что перед ним и «железный Феликс», и Феликс Эдмундович, председатель Комиссии по борьбе с беспризорностью, нежнейший с детьми и друзьями человек…
Требовательность Андреева к своей работе была поразительной. Несколько раз в течение своей жизни он проводил «разборку» своей мастерской, и по его указанию рабочие разбивали и выносили в подвалы скульптуры, которые казались мастеру незначительными или «пройденным этапом». Такие «чистки» Андреев практиковал и в дореволюционные и в советские годы, и друзья скульптора часто ужасались тому, с какой решительностью он уничтожал свои прежние работы или варианты известных произведений. Николай Андреев не распахивал свою творческую лабораторию, был скрытен, застенчив, очень неуверен в мучительных своих поисках и безжалостен в самооценках. Уже после смерти художника в его мастерской, в особом помещении была найдена серия из тридцати семи вариантов портретов Ленина, которые он никому не показывал. Эта подвижническая работа давалась нелегко; Николай Андреев не обладал крепким здоровьем и в последние пятнадцать лет своей жизни (он умер в 1932 году) часто прибегал к помощи младшего брата своего, Вячеслава Андреева, тоже известного скульптора.
Советские художники сегодня продолжают славную Лениниану, начатую Николаем Андреевым. Создаются и еще будут созданы прекрасные портреты вождей революции. Но всегда художники и зрители с жадным интересом будут вглядываться в андреевские скульптуры и портреты, находя в них живое дыхание Октябрьской революции.
Журнал «Юность» №11, ноябрь 1973 г.
Владимир АННЕНКОВ
