Окончание. Начало в приложении «Улики» № 173 от 29 февраля 2024 г.
Мне кажется, что демократия, т.е. власть народа, – это то, от чего мы никогда не должны отказываться. Если бы у себя в стране мы стали вовремя развивать демократические начала, использовали бы власть народа в полном объеме, то какое огромное число бед нам удалось бы предупредить, сколько удалось бы осуществить конструктивных дел! Возможно, уже не одно поколение советских людей жило бы в условиях, когда демократические принципы стали нормой. Бичуя революцию, рьяные ее противники сами сходят с эволюционного пути, не ведая, что идет нагромождение проблем, которые не только не решаются, а загоняются вглубь, становятся все более трудными и в один прекрасный момент могут привести к социальному взрыву в весьма опасных масштабах.
Мне думается, что лиц, называющих себя демократами и убежденных в том, что они таковыми являются, можно разделить, по крайней мере, на две категории. Первые по характеру своей деятельности относятся к числу разрушителей. Они охотно критикуют историю, настоящее и добираются даже до будущего. Никаких созидательных программ при этом не предлагают: главное – сокрушить!
К числу таких «ярких» представителей можно смело отнести А.Н. Яковлева. Разрушающий подход в последние годы прослеживается во всей его деятельности. Он сторонник капиталистического пути развития, и тут нет ничего предосудительного, хотя прежде Яковлев твердо стоял на позициях защиты социалистических ценностей. Ну что ж, наступило прозрение…
Как-то в начале 1989 года Яковлев выступил с докладом. В нем содержалось утверждение, что не стоит бояться слома и разрушения устоев, на которых держалось наше общество и государство, что через два-три года положение в стране выправится и дела пойдут в гору.
Я позвонил ему и сказал, что через два-три года при таком развитии обстановки у нас будет совсем плохо и что со сроками вообще, может быть, следовало бы проявить большую осторожность.
Яковлев задумался и ответил, что если через два-три года дела не поправятся, то нам следует всем уйти в отставку и уступить место другим, что, во всяком случае, он поступит таким образом.
Не сразу удалось мне разобраться в этой одной из самых зловещих фигур нашей истории. Тут и моя вина, и моя беда.
Есть правда, которую я не должен, просто не вправе, уносить вместе с собой. Речь идет о крайне важных вещах не только с точки зрения государственных интересов, но и, пожалуй, вообще для дальнейших судеб всего нашего народа, для более глубокого понимания трагедии, постигшей советских людей. То, что я собираюсь рассказать, касается не только одного Александра Николаевича Яковлева. История, связанная с ним, была настолько серьезной, что на протяжении длительного времени, признаюсь, в буквальном смысле слова мучила меня, заставляла задуматься о куда более масштабных проблемах, о весьма серьезных и деликатных вещах, ставила перед очень нелегким выбором.
К сожалению, в то время она так и осталась не выясненной до конца, хотя сейчас, оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что лично для меня сомнений теперь уже не осталось…
Полученные неофициальным путем – по каналам КГБ (разведки и контрразведки) – сведения, касающиеся Яковлева, как нельзя лучше подтверждаются всеми его действиями и поступками, четко накладываются на происшедшие в нашей стране события. Они проливают свет на истинные мотивы поведения и других лиц, в первую очередь человека, который за границей снискал себе сомнительную славу называться «первым немцем», а у себя дома заслужил лишь презрение и ненависть всех тех, кто независимо от своей национальной принадлежности еще недавно с гордостью величали себя советскими людьми.
До 1985 года лично я почти не знал Яковлева, видел его пару раз, но уже кое-что о нем слышал.
Первая наша встреча состоялась, пожалуй, в 1983 году, в бытность мою начальником Первого Главного управления КГБ. Когда мне доложили, что со мной хотел бы встретиться Яковлев, бывший тогда послом СССР в Канаде, я не удивился. Ничего необычного в этом не было — послы регулярно посещали нашу службу. Ведь у нас друг к другу всегда много вопросов, разведчики стремились помогать в работе послам, а те, в свою очередь, часто оказывали полезное содействие в выполнении наших задач: все мы работали на одно государство. Без понимания со стороны послов, более того, без их поддержки разведывательная служба эффективно действовать не в состоянии. Да и дипломаты нуждаются в нас, многие вопросы возможно решить только сообща.
Прежде чем принять Яковлева, я поинтересовался у сотрудников, курировавших канадское направление, какие конкретные вопросы имеет в виду затронуть гость, к чему нужно быть готовым. Оказалось, что, напрашиваясь на беседу, посол каких-либо специальных тем для обсуждения не обозначал, сказал, что разговор будет носить общий характер.
У меня, помню, в этой связи даже мелькнула мысль поручить провести разговор с Яковлевым одному из своих заместителей, но наши товарищи с уверенностью предположили, что посол наверняка будет жаловаться на нашу службу, резко критиковать сотрудников резидентуры и центрального аппарата, а может быть, даже намекнет на желательность полного сворачивания оперативной работы в Канаде. Если разговор примет откровенный характер, подчеркнули в заключение товарищи, то Яковлев «ударит по КГБ в целом». Это, мол, его «любимый конек».
Помню, что именно в этот момент мне по какому-то другому вопросу позвонил Андропов, бывший тогда уже Генеральным секретарем ЦК КПСС. Воспользовавшись этим звонком, я вскользь заметил, что мне предстоит встретиться с Яковлевым. Тотчас же стало ясно, что Юрий Владимирович также придерживается о Яковлеве довольно нелестного мнения. Он не только подчеркнул неоткровенность этого человека («Что он думает на самом деле, ни черта не поймешь!»), но и, более того, выразил большие сомнения в безупречности Яковлева по отношению к Советскому государству в целом.
Тут же Андропов сказал, что Яковлев десять лет уже как работает в Канаде и что пора его отзывать в Москву. «Кстати, – заметил Юрий Владимирович, – есть люди, которые очень хлопочут о возвращении Яковлева в Москву, вот и пусть порадуются».
В числе хлопочущих людей был назван и Арбатов, который, по словам Андропова, еще при Брежневе сам приложил руку к тому, чтобы отправить Яковлева подальше из Москвы на посольскую работу, «а теперь вдруг почему-то не может обойтись без этого проходимца».
Да, именно так, назвав Яковлева «проходимцем», и закончил наш телефонный разговор Юрий Владимирович.
В дальнейшем я не раз вспоминал эту короткую, но очень емкую характеристику, данную Андроповым, заметьте, еще в 1983 году…
Встреча с Яковлевым прошла в строгом соответствии с предсказанным мне сценарием. Нарекания на сотрудников разведслужбы лились сплошным потоком, а всему КГБ доставалось при этом еще больше. Поначалу оценки облекались, правда, в мягкие, даже осторожные выражения, но подтекст прослеживался четко: зачем, мол, и кому нужна наша разведка в Канаде?
«Пустая трата усилий и денег», – с жаром утверждал посол. Александр Николаевич был убежден, что резидентура только и занимается тем, что вовсю следит за ним – подслушивает, ведет наружное наблюдение, досматривает почту и вообще, как он выразился, «копается в грязном белье».
Да, исподнее Яковлева действительно уже в ту пору было ой каким «несвежим»! Если бы наши сотрудники и впрямь занимались тем, что им приписывал Яковлев, думаю, мы гораздо раньше узнали бы некоторые «детали», которые до сих пор пытается тщательно скрыть этот «архитектор» перестройки…
Я старался дать собеседнику выговориться, не прерывал его, но к концу беседы Яковлев все же узнал и мою позицию. Я сказал, что недостатков и промахов в нашей работе даже больше, чем считает посол, но ведь есть и положительные дела, о которых он почему-то не упомянул и которые с лихвой перекрывают весь тот негатив, который есть в деятельности разведки. Столь отрицательные суждения о разведслужбе, Комитете госбезопасности в целом, подчеркнул я, для меня лично являются неприемлемыми, поскольку они, по моему глубокому убеждению, просто не соответствуют действительности. Характер работы разведки таков, что, к сожалению, о ее успехах и конкретных результатах в открытую не расскажешь, но они тем не менее есть, хотя и не в таких количествах, как хотелось бы.
Надо сказать, что после этого довольно решительного отпора Яковлев быстро сориентировался и стал проявлять такую гибкость, что заключительная часть нашей беседы прошла совсем в ином ключе, отличалась уже сплошной «доброжелательностью» с его стороны и, более того, «заботой», как помочь нашим разведчикам в Канаде.
Но тем не менее мои первые впечатления от личной встречи с Яковлевым остались неизменными – они полностью подтверждали слова, сказанные Андроповым.
В памяти отложился настороженный колючий взгляд Александра Николаевича, недоброжелательность его натуры, уникальная способность быстро менять свою точку зрения, переходить от только что высказанных оценок к прямо противоположным. И главная его черта – исключительная скрытность, замкнутость.
Ни в ходе нашей первой встречи, ни потом мне никогда не удавалось составить завершенное представление о внутреннем мире этого человека: вот уж про кого поистине можно сказать, что «его душа – потемки»!
Вскоре после описываемых событий Яковлев (с помощью Горбачева) вернулся в Союз и тут же был назначен директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Он довольно быстро вошел в неофициальную команду Горбачева, помогая последнему готовить материалы к докладам и статьям.
Наши контакты с Яковлевым стали носить более частный характер. В 1985 году Яковлев вновь возвращается на работу в ЦК КПСС, при этом он окончательно связывает свою судьбу с Горбачевым, вместе с ним начинает перестройку, которая поначалу, как известно, проходила под маловыразительным лозунгом ускорения. Многие тогда не понимали, куда и зачем нужно ускоряться, к чему эта безудержная гонка, и вот только сейчас мы воочию наконец увидели, куда спешили и к чему в итоге пришли.
Страна действительно нуждалась в переменах, в обновлении существовавшей у нас системы, определенной корректировке политического курса. Кое-что следовало решительно отбросить (и здесь, конечно, было невозможно полностью избежать радикализма), нужны были новые подходы.
Говорил об этом сам Горбачев, этим начинал и заканчивал свои речи и статьи Яковлев. Ну что тут возразишь? В общем-то все вроде правильно.
Многие были за это, в том числе и я. Ведь о необходимости перемен еще задолго до Горбачева говорил и Андропов. Правда, не так размашисто, с известной долей осторожности, присущей ответственному политическому деятелю.
Однако никто не допускал и мысли о развале Союза, не помышлял о смене существовавшего общественного строя. Просматривалось стремление сплотить Союз, укрепить державу, навести в стране порядок, подтянуть дисциплину.
Вполне возможно, что так на первых порах думал и сам Горбачев (хотя последующая информация и развитие событий заставляют меня усомниться и в этом). Но отнюдь не к этому изначально стремился Яковлев!
Говорю это не только с полной ответственностью, но и со знанием дела. Сейчас, когда все мы стали свидетелями стольких трагических событий, когда на наш народ обрушилось такое количество бед и несчастий, ответы на многие вопросы уже получены. Яснее стала и та зловещая роль, которую сыграл во всех этих делах Яковлев. Казалось бы, маски давно сброшены, и вот он, Александр Николаевич, предстал наконец перед нами во всем своем истинном обличье этакого «злого гения», роковой фигуры нашей истории! Смею, однако, уверить читателя, что у нашего «героя» было немало масок, и не все они пока сброшены.
Яковлев делал все для того, чтобы обеспечить приход к власти Горбачева. Ему нужен был Горбачев, и никто другой! (Запомните эти слова, позже станет понятнее их смысл.) Не ахти какие рычаги, надо сказать, были для этого у Яковлева, но он очень старался и искренне ликовал, когда в 1985 году Горбачев все же стал Генсеком.
Впереди был еще долгий путь, но первая победа была одержана, разрушительный план потихоньку стал воплощаться в жизнь.
Возникает законный вопрос: с чего это вдруг Александр Николаевич воспылал любовью к Михаилу Сергеевичу? Что связывало этих двух таких разных, казалось бы, людей?
Близко познакомились они в 1983 году, когда совпосол в Канаде Яковлев всячески обхаживал мало заметного тогда члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Горбачева во время его официального визита в эту страну.
Я не замечал, чтобы Яковлев в ту пору, да и в последующее время, слишком высоко отзывался о Горбачеве, но с этого времени он старался всячески укреплять его позиции и всегда быть рядом с ним. Я уже говорил, что по возвращении в Москву Яковлев активно помогал Горбачеву в подготовке публичных выступлений, где в изобилии были слова о верности партии, преданности делу социализма, о любви к Родине и т.п.
Но у самого Яковлева с языка частенько срывались совсем иные высказывания. Сначала это происходило в виде брошенных как бы невзначай фраз, но мало-помалу те же мысли появлялись уже в виде отдельных положений, высказывались в форме точек зрения, взглядов, им посвящались целые труды.
Яковлев не воспринимал Союз, считал нашу страну империей, в которой союзные республики были лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе. Да и само понятие «народ» для него вообще никогда не существовало.
Именно Яковлев сыграл едва ли не решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике, на Кавказе. В Прибалтийских республиках он всячески поощрял националистические, сепаратистские настроения, однозначно поддерживал тенденции на их отделение. На Кавказе «симпатизировал» Армении, а по сути, подстрекал на выступления против Азербайджана, накалял обстановку вокруг карабахской проблемы. Вообще об Азербайджане отзывался всегда с явной неприязнью.
К республикам Средней Азии Яковлев в принципе относился как к чему-то чужеродному. «Ну скажи, зачем нам нужна Киргизия?» – вопрошал он с гневом, а на замечания о том, что это братский России народ, отвечал лишь презрительной ухмылкой. Значение Афганистана для безопасности наших среднеазиатских республик Яковлев считал исключительно проблемой самих этих республик. Заявления же о том, что дестабилизация обстановки в этих республиках не может не затронуть интересов Союза в целом, и России в частности, вообще не считал нужным комментировать.
Яковлев не выносил советский социалистический строй, с раздражением говорил о колхозах, совхозах, не скрывал своего однозначного негативного отношения к государственной собственности, но боготворил частную. Весь советский период нашей истории для него – сплошная черная страница.
В последнее время, когда уже модно стало не скрывать своих истинных взглядов, Яковлев резко отрицательно оценивал Октябрь, Ленина, вообще социалистический выбор. К КПСС относился просто с ненавистью, не видел для нее места в нашей действительности. После августа 1991 года, как видно из его публичных выступлений, он говорил об этом демонстративно, подчеркивая свои личные заслуги в устранении КПСС с политической арены.
Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей победой в Великой Отечественной войне. Меня это особенно поражало, ведь сам он был участником войны, получил на фронте тяжелое ранение. Видимо, стремление разрушать, развенчивать все и вся брало верх над справедливостью, самыми естественными человеческими чувствами, над элементарной порядочностью по отношению к Родине и собственному народу.
Нужно вспомнить и о позиции Яковлева по германскому вопросу. Видимо, у многих в памяти, как он старался доказать «преступность» соглашения Молотова – Риббентропа – пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом, заключенного в 1939 году. Как только он не корил Сталина, а заодно и Советский Союз, за «преступный сговор с фашизмом», за «предательство дела мира», забывая о том, что к тому времени положение Советского Союза было, мягко выражаясь, весьма деликатным. Практически он был изолирован, ни на какие серьезные переговоры с Советским Союзом западные страны не шли. Советский Союз был оставлен один на один с Германией, а последнюю всеми силами натравливали на Советский Союз. В этих условиях Сталин, разумеется, искал выход. Он прекрасно понимал, что страна исторически не готова к войне, неизбежность которой была очевидна для многих, в том числе и для Сталина. Ему нужно было во что бы то ни стало хотя бы на короткое время оттянуть начало войны с тем, чтобы лучше к ней подготовиться. И в этих условиях Сталин маневрировал. История еще скажет свое слово, даст объективную оценку тому времени. И Сталин поступил правильно, добившись для своей страны какой-то отсрочки во времени.
Другое дело – последующие действия Сталина, неверие в разведданные, просчет в сроках возможного начала военных действий, серьезные ошибки в первые дни войны.
Но это уже другие вопросы. Яковлев изо всех сил старался доказать, что Советский Союз был агрессором в отношении Прибалтики, Финляндии. А ведь действия Советского Союза были направлены на то, чтобы в случае войны, с Германией наши западные границы были в более благоприятном, менее уязвимом положении. Непростой была ситуация с Польшей и вообще с польской проблемой. Но и в данном случае Сталин искал выход из положения и из двух зол выбирал меньшее, хотя, разумеется, не все его действия можно признать сегодня оптимальными.
Но одно дело судить о действиях Советского Союза и Сталина с позиций 1990 года, и другое дело — представить себя в 1939 году, когда Советскому Союзу приходилось действовать, оставшись один на один с Германией.
К сожалению, уже позже мне стало известно о том, что еще в 1987—1988 годах, посещая Германскую Демократическую Республику, Яковлев в беседах с отдельными советскими представителями зондировал вопрос о том, жизнеспособна ли ГДР, не стоит ли вести дело к тому, чтобы ГДР воссоединилась с Германией, и таким образом германская проблема была бы решена…
Сейчас вряд ли у кого остается сомнение в том, что в данном случае Яковлев действовал с далеко идущими намерениями. По сути дела, мы пустили под откос итоги Второй мировой войны, итоги Великой Отечественной войны в борьбе с фашистской Германией, мало что получив взамен. То есть мы отдали, по сути, те позиции, которые достались Советскому Союзу, всем миролюбивым силам ценой большой крови.
Глубоко уверен, что политологи, историки, германоведы, ученые других специальностей еще вынесут свой вердикт по поводу состояния дел в Европе до начала Второй мировой войны, действий Советского Союза, и по столь уничтожающей критике, какой подверглись действия Сталина в канун Второй мировой войны. Сталин действовал в неординарной обстановке, и потому его шаги были тоже неординарными. Есть еще один момент. Можно критически относиться к тому, что предпринял Сталин до начала Второй мировой войны. Но разве можно относить на его счет чохом все обвинения, ответственность за те или иные поступки и действия, за нежелательное для нас развитие событий, что имело место десятки лет спустя, причем нередко без отсутствия всякой причинной связи между тем, что было и есть.
Я очертил лишь некоторые наиболее характерные взгляды, действия и особенности Яковлева. Некоторые из них он никогда особенно и не скрывал, другие начал излагать и подчеркивать публично лишь в самое последнее время, а кое-что предпочитает не афишировать и до сих пор…
Однако если ты один из руководителей партии, которая исповедует принципы, прямо противоположные твоим убеждениям, то выход здесь только один. Предложи партии свою концепцию, предложи открыто, гласно, а если она будет отвергнута – уйди! Тем более что с конца 80-х годов в стране уже было достаточно самых различных политических движений, из которых вполне можно было что-то выбрать себе по вкусу.
Но Яковлев пошел другим путем: он предпочел скрыть свои подлинные взгляды – говорил одно, а действовал совсем иначе. Славил Октябрь, Ленина, социализм, пел дифирамбы, а на поверку делал все, чтобы очернить нашу историю, развалить существующий строй, подорвать идеологию. Значит, все-таки лицемерил Александр Николаевич, а свое истинное лицо показал только тогда, когда наступил подходящий момент. Видите, какой он храбрый! Не считал, мол, никогда нужным скрывать свои убеждения!
Казалось бы, все ясно — обычное лицемерие, испокон веку присущее любому политикану. И теперь у меня есть все основания поставить вопрос: а все ли маски уже сброшены, не скрывается ли опять за внешним обличьем очередное, еще более неприглядное лицо этого человека? Чуть ниже я поясню, что здесь имеется в виду.
Но сначала следует сделать одну оговорку. Обе зловещие фигуры нашей действительности – Горбачев и Яковлев одновременно являются и «архитекторами», и «прорабами» перестройки. Коварные задумки и их исполнение относятся к тому и другому. Они договорились, спелись, слились воедино, органически дополняя друг друга. В черной игре они менялись местами, но из чисто тактических соображений.
Бросается в глаза, что и Горбачев, и Яковлев к решению проблем развития нашего общества подходили во многом одинаково. У них вообще было много общего…
Казалось бы, уж если провозглашать курс на перемены столь радикального характера, то вся дальнейшая работа должна строиться на основе какой-то цельной концепции, отличаться взвешенностью, основательностью, носить фундаментальный, системный характер.
Однако на практике ничего подобного как раз и не было. Никакой целостной программы проведения перестройки никогда не существовало даже в проекте, тем более на бумаге — были лишь ее отдельные штрихи, эмоции да сплошные шарахания из стороны в сторону! Всюду царила полная неразбериха, решения принимались спонтанно, сумбурность и непоследовательность чувствовались буквально во всем.
Теперь стало ясно, что делалось это умышленно, расчет был на то, чтобы закамуфлировать линию на разрушение Союза, существовавшего конституционного строя, на развал советской государственности. А она-то, эта линия, как раз с самого начала проводилась четко и неуклонно.
Здесь чувствовалась сильная режиссура, сокрушительные удары наносились точно по главной мишени. К заветной цели шли шаг за шагом. Яковлев начинал, а Горбачев развивал. Иногда, для виду, делали наоборот.
В том, что произошло с Советским Союзом, не было никакой объективной неизбежности, это явилось результатом действия субъективных факторов, то есть действий и поступков отдельных лиц. И у истоков этого разрушительного процесса стояли два человека — Горбачев и Яковлев. Жизнь уже высветила их роль в той трагедии, которая постигла наш народ, но не вся еще правда вышла на поверхность, есть еще грязные тайны, которые они все еще надеются сохранить.
Так почему же все-таки Горбачев и Яковлев однозначно встали на путь развала страны, почему они долгое время говорили и проповедовали одно, а творили совсем другое, когда и почему решились на самое тяжелое преступление – предательство собственного народа?
В августе 1991 года они вроде бы окончательно сбросили маски и сами признались, что до срока просто скрывали свои замыслы, но планы по развалу партии, от которой, кстати, они-то уж лично получили буквально все, на самом деле вынашивали давно.
По признанию Горбачева, он, оказывается, всегда был ближе к социал-демократам, нежели к коммунистам, изначально выступал за президентскую, а не парламентскую форму правления (дело даже не в том, какая из них лучше).
А Яковлев, так тот вообще в смысле слов и дел да и общей настроенности – фигура еще более ясная.
Как-то в разговоре со мной Андропов бросил такую фразу: «Яковлев же просто антисоветчик!» Этим сказано многое.
Яковлев догадывался, что думал о нем Юрий Владимирович, и терпеливо ждал своего часа, чтобы отплатить «обидчику». После смерти Андропова он все чаще стал позволять себе критические высказывания в его адрес: изумлялся авторитету его в народе («Ведь он же ничего не успел сделать!»), именовал его не иначе как «консерватором», а стремление Андропова навести в стране порядок и дисциплину квалифицировал как «зажим демократии».
Под влиянием Яковлева в том же духе вскоре стал высказываться об Андропове и Горбачев.
Так вот, чтобы ответить на поставленные выше вопросы, стоит посмотреть на Яковлева с другой, возможно несколько неожиданной для читателя стороны. Вопрос этот острый и весьма деликатный: оперировать данными, полученными по каналам разведки, весьма сложно, поскольку существует реальная опасность раскрыть важный источник и даже поставить под удар живых людей. Я намеренно не хочу делать каких-то однозначных выводов, просто расскажу о некоторых известных мне (попутно замечу, не только мне) фактах. Пусть читатель поразмышляет и тоже сделает выводы.
Начиная с 1989 года в Комитет госбезопасности стала поступать крайне тревожная информация, указывающая на связи Яковлева с американскими спецслужбами. Впервые подобные сведения были получены еще в 1960 году. Тогда Яковлев с группой советских стажеров, в числе которых был и небезызвестный ныне О. Калугин, в течение одного года стажировался в США в Колумбийском университете.
ФБР проявило повышенный интерес к нашим стажерам с целью возможного приобретения в их лице перспективных источников информации, проще говоря, готовя почву для их вербовки. Обычное дело, удивляться тут нечему, тем более что фэбээровцы всегда отличались крайней бесцеремонностью и своего шанса старались никогда не упускать.
Надо сказать, что стажеры, оказавшись вдали от «всевидящего» ока отечественных служб безопасности, дали немало поводов для противника рассчитывать в этом деле на успех.
Калугин, будучи сотрудником КГБ, не только не мешал не слишком невинным забавам своих товарищей, но и сам принимал в них активное участие. Видимо, он полагал, что все их похождения останутся вне поля зрения наших органов, а когда почувствовал, что ошибся, ловко отвел удар от себя лично, настрочив донос на своего приятеля, стажера Бехтерева, который после этого на многие годы стал невыездным. Может быть, он и до сих пор не знает, кому обязан (кроме самого себя, конечно) таким поворотом дела…
Яковлев отлично понимал, что находится под пристальным наблюдением американцев, чувствовал, к чему клонят его новые американские друзья, но правильных выводов для себя не сделал. Он пошел на несанкционированный контакт с американцами, а когда нам стало об этом известно, изобразил дело таким образом, будто сделал это в стремлении получить нужные для Советской страны материалы из закрытой библиотеки.
Инициатива Яковлева не была поддержана представителями нашей службы безопасности и дальнейшего развития, будем считать, не получила. Никаких претензий к Яковлеву предъявлено не было.
Вскоре стажеры закончили учебу и вернулись домой, чтобы, получив необходимый запас знаний, продолжать двигаться дальше по служебной лестнице.
В 70-е годы Яковлев работал послом в Канаде. Это было, как он сам говорил, вынужденное пребывание за границей, своего рода «политическая ссылка»: в Москве он пришелся не ко двору. В Канаде Яковлев развернул бурную деятельность, при этом любил демонстрировать нетрадиционные подходы, всячески подчеркивая свою оригинальность и независимость. Он поддерживал связи с широким кругом лиц, среди которых был бывший тогда премьер-министром П. Э. Трюдо. Отношения с премьером складывались доверительные, что в принципе делает честь любому послу.
Уже потом к нам поступили данные, что канадцы, в свою очередь, пристально изучали нашего посла и довольно быстро пришли к выводу, что Яковлев явно недоволен своим положением, негативно настроен по отношению к московским властям и что «пребывание в оппозиции» вообще является отличительной чертой его характера. Отсюда делался вывод о перспективности продолжения с ним тесных контактов.
Надо сказать, что канадцы, с одной стороны, отмечали полезность встреч с ним в силу их информативности, а с другой – довольно пренебрежительно отзывались о его личных и деловых качествах, подмечая в нем ограниченность и стремление работать только на себя. Особого будущего Яковлеву канадцы не предрекали.
Эта, прямо скажем, не очень лестная для Яковлева информация поступила к нам уже после 1989 года. Я доложил ее лично Горбачеву, и, должен сказать, она произвела на него тягостное впечатление. Горбачев заметил, что канадцы верно подметили особенности Александра Николаевича. Для Горбачева доложенная мною информация была особенно неприятной потому, что к этому времени он уже прочно связал свою судьбу с Яковлевым, а тут вдруг такой материал, дающий обильную пищу для размышлений…
В 1990 году Комитет госбезопасности как по линии разведки, так и по линии контрразведки получил из нескольких разных (причем оценивавшихся как надежных) источников крайне настораживающую информацию в отношении Яковлева. Смысл донесений сводился к тому, что, по оценкам спецслужб, Яковлев занимает выгодные для Запада позиции, надежно противостоит «консервативным» силам в Советском Союзе и что на него можно твердо рассчитывать в любой ситуации.
Но, видимо, на Западе считали, что Яковлев сможет проявлять больше настойчивости и активности, и поэтому одному американскому представителю было поручено провести с Яковлевым соответствующую беседу и прямо заявить, что от него ждут большего.
Профессионалы хорошо знают, что такого рода указания даются тем, кто уже дал согласие работать на спецслужбы, но затем в силу каких-то причин либо уклоняется от выполнения заданий, либо не проявляет должной активности. Именно поэтому информация была расценена нами как весьма серьезная, тем более что она хорошо укладывалась в линию поведения Яковлева, соответствовала его практическим делам.
Но очевидно было и другое – в конфликт вступали высшие интересы государства, с одной стороны, и весьма близкие отношения Яковлева с Горбачевым как по служебной, так и по личной линиям – с другой.
Однако предпринимать что-то было необходимо. Я решил посоветоваться с Валерием Ивановичем Болдиным, работавшим тогда заведующим общим отделом ЦК КПСС, близким к Горбачеву человеком, который, как это было видно, остро переживал за развитие обстановки в стране. Мы пришли к выводу, что информацию следует незамедлительно доложить Горбачеву с предложением еще раз самым тщательным образом проверить полученные сведения, ведь речь шла о высших интересах государственной безопасности страны. Самостоятельно предпринимать какие-либо меры проверочного характера я не мог, так как речь шла о члене Политбюро, секретаре ЦК КПСС.
До сих пор хорошо помню свою беседу с Горбачевым. Я показал ему информацию – агентурные сообщения, откровенно поделился опасениями, подчеркнул необходимость тщательной и срочной проверки.
Нужно было видеть состояние Михаила Сергеевича! Он был в полном смятении, никак не мог совладать со своими чувствами. Немного придя в себя, он спросил, насколько достоверной можно считать полученную информацию.
Я ответил, что источник, сообщивший ее нам, абсолютно надежен, но объект информации настолько неординарен, что весь материал нуждается еще в одной контрольной проверке. При этом я рассказал, что каналы и способы проведения необходимых проверочных мероприятий в данном случае имеются, и притом весьма эффективные, и всю работу можно будет провести в сжатые сроки.
Горбачев долго молча ходил по кабинету. «Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?!» – вдруг вырвалось у него.
Спустя какое-то время Михаил Сергеевич взял себя в руки и, как всегда в таких случаях, начал искать не решение возникшей проблемы, а думать, как уйти от нее. «Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал, – заглядывая мне в глаза, лепетал он, – сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он ее активизировал!»
Видя всю нелепость таких рассуждений, он снова надолго замолчал, о чем-то напряженно размышляя. «Слушай, – выпалил он вдруг с облегчением, – поговори сам напрямую с Яковлевым, посмотрим, что он тебе на это скажет».
Признаюсь, я ожидал чего угодно, только не такого поворота. Собираясь к Горбачеву, я заранее предполагал, что он будет увиливать, что ни на какое решение не отважится, а предложит, к примеру, подождать и посмотреть, что будет дальше, не поступят ли дополнительные сведения. Но чтобы все это «вывалить» самому Яковлеву!
Я попытался сопротивляться, отвечал, что такого в практике еще не было, мы же просто предупредим Яковлева, и на этом дело закончится, до истины так никогда и не докопаемся.
Горбачев слушал мои возражения рассеянно, и я понял, что решение он уже принял. Было совершенно очевидно, что в случае отказа поговорить с Яковлевым Горбачев предупредит его сам.
Я зашел к Болдину и подробно поведал ему о своей беседе с Горбачевым. После некоторого раздумья Валерий Иванович посоветовал мне не очень переживать, невесело подытожив при этом: «Горбачев по Яковлеву все равно ничего предпринимать не будет».
Мы условились с Болдиным устроить под благовидным предлогом встречу втроем, в ходе которой Валерий Иванович на короткое время оставит меня наедине с Яковлевым для разговора с глазу на глаз.
Так и поступили. Как только мы оказались вдвоем, я сказал Яковлеву, что у меня есть одна неприятная информация, с содержанием которой я решил его ознакомить. Вкратце изложив Александру Николаевичу суть дела, я стал внимательно наблюдать за его реакцией.
Вид у Яковлева, надо сказать, был неважнецкий, он был явно растерян и ничего не мог выдавить из себя в ответ, только тяжело вздыхал.
Я тоже молчал. Так мы и просидели до возвращения Болдина, не проронив ни слова по существу. Я понял, что Яковлев просто не знает, что сказать в ответ, судя по всему, для него весь этот разговор явился полной неожиданностью. Значит, Горбачев, подумал я, решил не торопить события и не предупредил заранее своего протеже. В этой ситуации оставалось только ждать продолжения всей этой истории.
Разумеется, о состоявшемся разговоре и его особенностях я тут же доложил Горбачеву. В ответ — все то же гробовое молчание.
Прошел день, неделя, месяц, а Яковлев все никак не затевал разговора на эту тему ни со мной, ни, со слов Горбачева, с самим Президентом, хотя и общался с ним ежедневно.
Тогда я спросил у Михаила Сергеевича, что делать, может быть, провести проверку? Но Горбачев «добро» на проверку сигнала так и не дал, посоветовав вместо этого поговорить с Яковлевым еще раз. Мне оставалось только подчиниться.
Я поехал в ЦК КПСС к Яковлеву с каким-то сравнительно небольшим вопросом и попутно поинтересовался у Александра Николаевича, не говорил ли он с кем-либо, в частности с Горбачевым, о нашей недавней беседе. «Вопрос серьезный, – заметил я, – мало ли что может быть». В ответ услышал лишь тихо произнесенное: «Нет».
Ну а что Президент СССР? Он опять промолчал, когда я докладывал ему о своем повторном разговоре с Яковлевым. На том дело и кончилось – молчал Горбачев, молчал Яковлев, а я еще надеялся, что Президент рано или поздно одумается и разрешит наконец предпринять необходимые меры…
Вскоре А. Яковлев ушел из аппарата ЦК партии и был назначен руководителем группы консультантов при Президенте. Правда, в созданный при Президенте СССР Совет безопасности, не знаю уж по какой причине, Яковлев не вошел (хотя после августа 1991 года стал его членом), но даже на своем новом посту он все равно был допущен ко всем государственным секретам. И отношения между Горбачевым и Яковлевым не претерпели никаких изменений, они по-прежнему отличались сердечностью и высокой степенью доверительности…
А «щекотливый» вопрос о возможном сотрудничестве Яковлева с американскими спецслужбами так и повис в воздухе, его больше никто – ни он, ни Горбачев – в беседах со мной никогда не затрагивал.
После августа 1991 года на должность председателя КГБ Горбачевым был назначен Бакатин. Помню, как я был поражен, узнав об этом назначении. Изумился я не выбору Горбачева – он-то все сделал «правильно». Мне была совершенно непонятна позиция Ельцина в этом вопросе. Ведь тогда фактически власть была уже у него, и без его согласия, уверен, назначение Бакатина состояться не могло. Неужели Ельцин не понимал, что, отдавая безопасность и разведку в руки «людей Горбачева», он лишает себя и своих единомышленников важнейших источников информации? Значит, у Ельцина была более высокая заинтересованность – он нуждался в человеке, который разрушил бы Комитет. Для этого Бакатин вполне подходил.
Возвращаясь к вопросу о Яковлеве и материалам на него, хочу сказать, что назначение временщика Бакатина было для него как нельзя более кстати. Бакатин не скрывал поставленной перед ним задачи – разгромить органы госбезопасности. Об этой совершенно небывалой в мировой истории ситуации (возглавить, чтобы уничтожить) Бакатин с нескрываемым цинизмом пишет в своих мемуарах. Не знаю, были ли в процессе этого разгрома уничтожены материалы на Яковлева или же они попали к российским службам безопасности, но, в любом случае остались еще живые свидетели, которые, думаю, рано или поздно заговорят…
Кстати, мои показания на этот счет, данные в ходе следствия по делу ГКЧП, прокуратурой также были оставлены без внимания. А ведь я прямо указал, что в КГБ поступала информация по Яковлеву, о его «недопустимых с точки зрения безопасности государства контактах с представителями иностранной державы».
Не знаю, докладывались ли генеральным прокурором Степанковым мои показания «наверху», и если да, то какие указания по ним давались. Но уж Степанков со своим заместителем Лисовым, в силу своего служебного положения, точно с ними ознакомились — в этом у меня нет никаких сомнений. И что же? Забеспокоились, известили руководство, попытались, наконец, выяснить у меня дополнительные детали? Ничего подобного! Никто у меня никакими деталями не интересовался.
Уже после освобождения из-под стражи я решил пойти на неординарный шаг и опубликовал некоторые материалы о Яковлеве в открытой печати. 13 февраля 1993 года в газете «Советская Россия» была опубликована моя статья «Посол беды». В ней я подробно изложил историю с Яковлевым, разумеется, кое-что опустив. Она вызвала определенный резонанс и даже большой интерес. Я получил много писем, много их поступило в редакцию.
Группа депутатов обратилась в Генеральную прокуратуру Российской Федерации с запросом по поводу фактов, изложенных в этой статье, и с требованиями разобраться, принять меры к выяснению, то есть начать расследование. Вот тут прокуратура зашевелилась, потому что деваться было некуда…
Спустя некоторое время Генеральная прокуратура дала утечку в печать, из которой было видно, что в ходе проверки были получены какие-то сведения о том, что в Комитете госбезопасности находились материалы о несанкционированных контактах Яковлева с американцами во время пребывания его на стажировке в Колумбийском университете в 1959 году. Далее в Комитет госбезопасности также поступали материалы, которые давали повод судить о недозволенных действиях Яковлева, но все это не нашло подтверждения, и потому прокуратура эту проверку прекратила.
Другого результата я и не ожидал…
УЛИКИ "«Архитекторы» и «прорабы»" Уважаемый тов. atmaisi! Я расцениваю появление статей В.А. Крючкова, как начало большой политической игры, отвести от себя ответственность за свои дела в новейшей истории, есть и прижизненная оценка самого Крючкова от последнего начальника ПГУ Л.В. Шебаршина, но туман над теми событиями еще не рассеялся, хоть многие материалы и уничтожены ими же, что то часто за последнее время нас разочаровывают руководители партии и государства...Наша доверчивость и наивность или банальны обман, вот и к статье, мы не знаем конкретную оценку от КПРФ, материалы публикуют, а от прямой оценке воздерживаются, думайте и решайте сами...