…ГИТЛЕРОВЦЫ, как голодные шакалы, вцепились в лакомый кусок – нашу «всесоюзную кочегарку». Они назвали Донбасс восточным Руром и готовили ему судьбу немецкой колонии. Невообразимые зверства творили там фашисты, стремясь сломить волю свободолюбивых советских людей.
Однажды к нам на командный пункт пришел в сопровождении офицера из разведки человек средних лет, без документов, оборванный и до крайности истощенный.
– Я донецкий шахтер, – отрекомендовался он и попросил представить его командующему.
– А что у вас такое? – поинтересовался я и назвал свою должность.
– Пришел просить… нет, требовать: ускорьте освобождение Донбасса. Люди гибнут! Тысячи заживо погребены в темных забоях… Мы сами вам поможем. Донбасский пролетарий – он знаете, какой! Его не так-то просто сломить, а покорить совсем невозможно.
И тут я, кажется, впервые услышал то, о чем позже довелось читать в талантливой повести Бориса Горбатова «Непокоренные», в известном ныне каждому советскому человеку романе Александра Фадеева «Молодая гвардия». Наш нежданный гость с той стороны фронта поведал мне о героической и многогранной борьбе нашей шахтерской гвардии, во главе которой стояло крепкое, закаленное боевое ядро коммунистов-подпольщиков.
Ночью мы помогли шахтеру вернуться обратно через линию фронта и вместе с ним послали разведчиков, которые должны были связаться с донецким большевистским подпольем, с местными партизанами. Их посланца Военный совет заверил, что будут приложены все усилия к скорейшему освобождению Донбасса от немецко-фашистских оккупантов.
Донбасс был нужен всей нашей стране. Он давал до войны около 60 процентов общесоюзной добычи угля, выплавлял до 30 процентов чугуна и 20 процентов стали. Здесь выжигали кокс, добывали соль, делали блюминги Здесь же разрабатывались богатейшие залежи гипса, мела, графита огнеупорных глин.
Но и враг знал толк во всем этом. В упоминавшейся уже книге «Утерянные победы» фон Манштейн пишет:
«Донбасс играл существенную роль в оперативных замыслах Гитлера. Он считал, что от владения этой территорией, расположенной между Азовским морем, низовьями Донца и простирающейся на запад примерно до линии Мариуполь – Красноармейское – Изюм, будет зависеть исход войны. С одной стороны, Гитлер утверждал, что без запасов угля этого района мы не можем выдержать войны в экономическом отношении. С другой стороны, по его мнению, потеря этого угля Советами явилась бы решающим ударом по их стратегии. Донецкий уголь, как считал Гитлер, был единственным коксующимся углем (по крайней мере в Европейской части России). Потеря этого угля рано или поздно парализовала бы производство танков и боеприпасов в Советском Союзе».
Эти строки примечательны во многих отношениях. В них не только фашистская алчность. Они свидетельствуют еще и о том, что враг недостаточно знал нашу экономику. Он не представлял, что даже потеря мощной металлургической и угольной базы на юге страны не может парализовать нашу оборонную промышленность и обезоружить, таким образом, армию.
Дальше Манштейн пишет, пожалуй, более резонно:
«Вопрос состоял, однако, в том, хватит ли у нас сил, чтобы удержать Донбасс… Возможность удержания Донбасса стала сомнительной…»
А вот у нас к этому времени никаких сомнений уже не было. Командование Южного фронта твердо было уверено в том, что противник не в состоянии сдержать наше победоносное наступление и Донбасс будет освобожден!
Во вражеской обороне образовалась зияющая брешь между Амвросиевкой и Таганрогским заливом. Закрыть ее гитлеровское командование не имело ни достаточных сил, ни времени. Для противника создалась неотвратимая угроза охвата с юга фланга и тыла всей его донбасской группировки войск.
Чтобы спасти эти войска от полного разгрома, гитлеровским генералам пришлось поспешно отводить их за реки Днепр и Молочная. В первую очередь начали отход части 1-й танковой и 6-й армий. Однако и отходя, они упорно оборонялись, предпринимали контратаки, оставляли на нашем пути бронированные заслоны.
Сопротивление несколько поубавилось лишь после того, как войска Юго-Западного, Степного и левого крыла Воронежского фронтов еще больше нависли над Донбассом с севера. И тут нам вместе с Юго-Западным фронтом Ставка поставила задачу: скорее завершить освобождение Донецкого угольного бассейна и развивать наступление на запорожском и мелитопольском направлениях.
Мы стремились в первую очередь овладеть важнейшим промышленным узлом Донбасса – городами Сталино (ранее Юзовка, теперь – Донецк), Макеевка, Горловка, где на сравнительно небольшой площади были сосредоточены крупнейшие шахты и металлургические заводы. Штаб Южного фронта так планировал и координировал действия армий, чтобы не выпустить отсюда немецко-фашистские войска и не дать им возможности привести в исполнение свои намерения по взрыву доменных и мартеновских печей, по затоплению шахт, не позволить вывезти награбленное добро и угнать в рабство местное население. Именно поэтому заботы наши сосредоточились теперь на правофланговых армиях. Туда была нацелена большая часть авиации, резервы артиллерии и танков. Это, естественно, приводило к некоторому ослаблению войск, действовавших вдоль побережья Азовского моря, но другого выхода у нас не было.
НАСТУПАТЕЛЬНЫЙ порыв был неудержим. В освобожденных городах и шахтерских поселках жители встречали нас со слезами радости.
Наша фронтовая газета опубликовала в те дни открытое письмо трудящихся Донбасса. Обращаясь ко всем солдатам, офицерам и генералам Южного фронта, они писали:
«Дорогие товарищи! Сердечный шахтерский привет шлют вам ваши отцы – старые шахтеры, жены ваши и сестры, что наравне с мужчинами геройски работают в шахтах, юные горняки – дети, что заменили своих отцов в трудный час… Гоните немца безостановочно. Бейте его, проклятого. Скорее освобождайте нашу пострадавшую горняцкую землю».
Это письмо читали тогда на митингах, партийных и комсомольских собраниях. Слова в нем были привычные, однако в тот момент они имели какую-то магическую силу.
Несмотря на исключительную занятость оперативными вопросами, мне, тем не менее, приходилось читать политические донесения, наградные материалы. И как часто в этих документах упоминалось обращение горняков при мотивировке мужественных поступков и истинного геройства наших бойцов и командиров! Мы имели несколько случаев повторения бессмертного подвига Александра Матросова. Были у нас свои прославленные снайперы, храбрейшие разведчики. Был и свой Гастелло. Однажды при штурмовке противника получил тяжелое повреждение самолет, пилотируемый младшим лейтенантом Поповым и имевший на борту воздушного стрелка сержанта Кручинина. Машина вспыхнула. И в этот момент прозвучал по радио спокойный голос Попова: «Спасти машину невозможно. Обрушиваю ее на врага. Прощайте, друзья. Вспоминайте иногда о нас…»
В боях за Донбасс во всем блеске проявилось боевое мастерство А.И. Покрышкина – ныне трижды Героя Советского Союза. Там же приумножили свою славу дважды Герои Советского Союза Б.Б. Глинка, В.Д. Лавриненков, А.В. Алелюхин и многие другие, чьи имена так популярны среди нашего благодарного народа.
А сколько героев было среди пехотинцев, танкистов, артиллеристов!
Пример незаурядного мужества показали бойцы стрелкового батальона под командованием гвардии майора Г.И. Тиунова. Ведя бой на главном направлении, подвергаясь беспрерывным атакам авиации и танков противника, они упорно теснили гитлеровцев и блестяще выполнили поставленную перед батальоном задачу.
В одном из боев прямым попаданием бронебойного снаряда был подожжен танк коммуниста, гвардии лейтенанта Григория Харченко. Осколками ранило в ногу и руки механика-водителя гвардии старшину Ивана Толстоусова (тоже коммуниста). Но, превозмогая боль, он продолжал управлять танком. Огонь проник в боевое отделение. На лейтенанте Харченко загорелась одежда.
Он тушил пламя, прижимаясь к стенкам башни, и делал свое обычное дело – стрелял из пушки. Пылающий танк мчался по полю боя, круша врага. Лишь после того как в него попал еще один снаряд и Харченко тоже был ранен, Толстоусов последним усилием развернул машину к каменному строению и укрылся за ним…
Теснимые нашими войсками, гитлеровцы попытались закрепиться на рубеже Никитовка, Горловка, Харцызск, Моспино и дальше по реке Кальмиус. Сильно пересеченный характер местности и наличие множества прочных каменных строений благоприятствовали им, позволяли создать здесь устойчивую оборону. Все населенные пункты на подступах к городам и важнейшим железнодорожным магистралям противник превратил в узлы сопротивления. Оборона городов носила ярко выраженный противотанковый характер, была круговой и глубоко эшелонированной. Подвалы домов превращались в доты. Широко применялись железобетонные колпаки. Их, как правило, устанавливали на перекрестках дорог, на городских окраинах.
И все-таки мы пробивались вперед. Уже 4 сентября бои шли в Горловке. Как сейчас помню выпущенный в те дни плакат: мощная рука советского бойца душит Гитлера. И внизу надпись «ЗА ГОРЛОвку…».
Но вот Горловка взята. На очереди Сталино. Пользуясь хорошими степными дорогами, немцы перебросили туда на автомашинах свежие резервные части. Одна за другой следуют контратаки. Некоторые пункты на подступах к городу по нескольку раз в день переходят из рук в руки. Бои не затихали даже ночью.
С нарастанием темпов наступления работы в штабе прибавилось. Увеличивался поток донесений из войск. Доносили устно и письменно, по радио и по телефону. Все это нужно было соответствующим образом обработать, изменения в обстановке нанести на карту, важные выводы своевременно доложить командующему и представителю Ставки. А Федор Иванович – человек дотошный: докладываешь ему о действиях 5-й ударной или 51-й армий, все, кажется, осветил и начинаешь уже складывать рабочую карту, но не тут-то было: Толбухин придерживает ее рукой и переводит взгляд к верхнему обрезу.
– Как дела на Юго-Западном?
И начальник штаба должен ответить сразу же. Он обязан быть в курсе всех событий, даже на соседних фронтах.
Доложишь о положении войск Юго-Западного фронта, а командующий тебе новый вопрос:
– А где сейчас транспорт сорок два – тридцать четыре?
– Уже разгружается.
– Пусть ускорят разгрузку, и все скорострельные пушки немедленно отправьте механизированным корпусам
Я уже привык, что у командующего вопросы могут быть самые разнообразные:
– Каковы потери у Свиридова за вчерашний день?.. А мост через Еланчик не разбомбили немцы?.. Есть ли места в госпитале номер двадцать девять?..
Выручало то, что меня еще в военной академии научили хорошо вести рабочую карту. Затем, уже на службе в войсках, я усовершенствовал эту систему. На обрезе рабочей карты у меня всегда имелись записи, дополняющие общую обстановку. Делал я эти записи тоже условными знаками…
7 сентября бои за Сталино вступили в заключительный этап. Соединения 5-й ударной армии осуществили свой обходный маневр, овладели пригородными населенными пунктами и обрушились на фашистский гарнизон с трех направлений силами 9-го и 3-го гвардейского стрелковых корпусов. Тем временем 28-я армия овладела Старой Ласпой и создала условия для ввода в прорыв 11-го танкового корпуса.
Даже 2-я гвардейская армия, перед которой не стояла задача непосредственного участия в освобождении «шахтерской столицы», направила туда отряд под командованием капитана Ратникова. Этот отряд к 19 часам 7 сентября вышел к шахте «Мария», а затем ворвался на восточную окраину города. Несколько позже гвардейцы из того же отряда тт. Жуйков и Герасименко достигли городского театра и водрузили над ним Красное знамя.
8 сентября город Сталино был полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков, и я стал очевидцем многих радостных и горестных сцен. Радостно было наблюдать, как шли по улицам под развернутыми боевыми знаменами наши войска и конники везли в седлах улыбающихся ребятишек. А грусть навевали руины.
Почуяв неизбежность отступления, пять дней, как дикари, метались из конца в конец города команды поджигателей. Лучшая улица города, его краса и гордость – Первая линия – совсем перестала существовать. Почти все здания культурных учреждений и промышленные предприятия подверглись разрушению. У входа в кинотеатр имени Т.Г. Шевченко большими буквами было написано: «ВХОД ТОЛЬКО ГЕРМАНЦАМ». На заборах висели объявления, в тексте которых часто повторялось – выделенное жирным шрифтом слово «расстрел». В первоклассной гостинице «Донбасс» при оккупантах размещалось гестапо. В гостинице «Октябрь» они устроили дом терпимости. Многие каменные дома были переоборудованы под тюрьмы.
Такую же мрачную картину увидели мы и в других городах Донбасса. Богатейший край подвергся страшному опустошению. Не слышно стало паровозных и заводских гудков. Потухли факелы бессемеров и коксовых печей. Опустели и обезлюдели шахтные эстакады. Густым бурьяном поросли заводские дворы…
В груду камней превратили фашисты Горловку. Цветущий город стал пустырем. А в пригороде в семи глубоких траншеях нашли себе могилу тысячи горловчан. Обреченных людей привозили сюда и заставляли тесно ложиться в ряд на дно ямы лицом вниз. Затем их сверху расстреливали. На расстрелянных, среди которых копошились еще живые, заставляли ложиться новых – и так до тех пор, пока траншея не заполнялась доверху.
На шахте № 51 людей бросали живыми в шурф. И таким истязаниям подверглись не два-три и даже не десяток человек, а более 1800. В Краматорске было расстреляно и повешено 3 тысячи горожан. Еще больше – в Славянске.
В Чистяковском районе наши солдаты нашли жуткое письмо. Оно было опубликовано в нашей фронтовой газете, и мне хочется воспроизвести его здесь:
«Дорогие братья, мы верим, что вы скоро придете сюда и тогда, наверное, найдете наше письмо. Знайте, здесь был концентрационный лагерь. Около лагеря, там, где стоит крест, покоится прах 7000 советских граждан, расстрелянных или замученных штыками и голодом… Здесь убито около 600 раненых военнопленных. Мы пишем вам перед смертью. Через 5–10 минут нас тоже добьют… Сообщите о нашей участи всем. Пусть отомстят. Чувствуя свою гибель, фашисты, как бешеные, издеваются над нашими людьми… Прощайте! За нами уже идут. С коммунистическим пламенным приветом: старший лейтенант медицинской службы К.X. Хамедов, санинструктор Курченко, красноармеец Андреев. 30 августа 1943 года».
Подобные документы попадались нам нередко. И они оставляли глубокий след в сердце каждого из нас.
Преследуя отступающего врага, все мы очень торопились. Был дорог каждый час. Малейшее промедление означало, что гитлеровцам удастся увеличить число своих жертв, произвести еще большие разрушения и опустошения на многострадальной донецкой земле.
Не знаю, как на других фронтах, а у нас на Южном именно в это время завелось хорошее правило: в освобожденные от противника города и рабочие поселки входить не кое-как, а в четком строю и с песней. Само собою разумеется, что каждому такому импровизированному параду войск предшествовала тщательная разведка: подразделения автоматчиков прочесывали развалины, саперы с миноискателями обследовали перекрестки улиц.
Война пошла по-новому. Враг уже не имел возможности драться за каждый населенный пункт. Но он еще упорно цеплялся за каждый выгодный рубеж. А таких рубежей в Донбассе немало. Местность там – со множеством речек и глубоких балок, – кажется, самой природой подготовлена для ведения оборонительных боев. Гитлеровцы, конечно, пользовались этим, старались если не приостановить совсем, то хотя бы задержать продвижение наших войск. И на реке Кальмиус им в какой-то мере это удалось.
Введенные в прорыв ночью 11-й танковый и 5-й гвардейский Донской кавалерийский корпуса действовали недостаточно решительно и не смогли с ходу преодолеть Кальмиус. К утру они сгрудились в узкой долине. Враг сразу же воспользовался этим. Он контратаковал нашу подвижную группу довольно значительными силами при поддержке более 30 «фердинандов».
Я прибыл в тот район со скромной задачей – организовать временный пункт управления. Но вместо этого пришлось взять на себя руководство боем двух наших j корпусов, оказавшихся в тяжелом положении. Кавалерийские части, с трудом сохраняя порядок, отходили назад. Танкисты теряли одну за другой боевые машины. Командир 11-го танкового корпуса явно растерялся.
У меня быстро созрело решение: атаковать противника на широком фронте всеми имеющимися силами и как можно быстрее сбить его с занимаемых позиций. Другого выхода я не видел.
Танки 11-го танкового корпуса, беспорядочно сгрудившиеся в узком дефиле, были выведены оттуда. Одновременно развернулись механизированные полки 5-го гвардейского Донского кавалерийского корпуса. И все это разом обрушилось на врага. Удар оказался ошеломляющим. Несколько «фердинандов» было тотчас подбито. Остальные стали поспешно отходить. Тут вступила в дело наша конница – началось энергичное преследование противника. Наступление возобновилось.
Однако непродолжительная задержка на Кальмиусе дорого стоила нам. Гитлеровцы за одну ночь разрушили и сожгли значительную часть Мариуполя.
Впрочем, об этом мы узнаем несколько позже. А в тот памятный для меня день, доложив командующему фронтом о том, что заминка ликвидирована и корпуса успешно развивают наступление на Мариуполь, я получил от него указание выехать в 44-ю армию. Она следовала за подвижными соединениями и вместе с ними должна была участвовать в освобождении этого крупного центра металлургической промышленности на юге Украины.
День был жаркий. Дул слабый, но сухой восточный ветер. Всюду виднелись следы только что закончившегося боя – подбитые танки, изуродованные орудия, разрушенные блиндажи, трупы людей и лошадей. По обочинам дороги вели пленных. Вид у немцев злой. Грязные, оборванные, разных возрастов, они совсем не походили на гитлеровских солдат 1941 года.
Ехали мы быстро. Спидометр показывал скорость около ста километров. Но в зеркальце, укрепленном перед водителем, я заметил две автомашины, догонявшие нас. Когда они поравнялись, за рулем одной из них оказался командующий 44-й армией генерал Хоменко. Мы остановились.
– Ну и гоните вы, – пожаловался командарм.
– А вы?
– Я тоже люблю проехаться с ветерком, – засмеялся генерал. – Но в данном случае торопился из-за вас. Узнал, что вы держите путь в передовые наши части, и решил догнать…
Командарм пригласил меня к себе в машину. Я отказался:
– Своему водителю доверяю больше. Садитесь лучше вы ко мне.
Хоменко пересел, но по выражению его лица нетрудно было понять, что он сделал это с неудовольствием. Ему явно хотелось показать мне свое мастерство в управлении автомобилем.
Вкратце доложив о положении дел в армии, командарм заговорил о людях дивизии, в которую мы направлялись. Чувствовалось по всему, что войска он знает хорошо. Да иначе и не могло быть. Хоменко принадлежал к числу людей волевых, энергичных и очень общительных.
Слушать его было интересно: он не злоупотреблял малозначащими подробностями, умел подчеркнуть главное, вовремя вставить остроумную шутку. Много времени прошло с того дня, а я и сейчас помню рассказ Хоменко о двух комсомольцах-автоматчиках. Один из них, по фамилии Плащук (память сохранила даже фамилии!), перестрелял в бою более десятка гитлеровцев, но и сам получил смертельное ранение: осколок мины пробил комсомольский билет и угодил в сердце. Другой – ефрейтор Витковский, мстя за товарища, бросился с противотанковой гранатой на вражеский станковый пулемет и начисто уничтожил весь расчет…
На пути нам попалась небольшая лощинка, сплошь забитая ящиками, тюками, бочками. Пришлось остановиться.
– Чьи склады?
– Второй Азербайджанской стрелковой дивизии, – доложил седоусый старшина.
– Сколько от вас до передовой?
– Километров десять – не больше.
– А почему ж так скученно расположились? Ведь разбомбить могут.
– Свободно могут, – невозмутимо ответил старшина.
Приказав старшине немедленно связаться со своим старшим начальником и передать ему категорическое требование командарма о рассредоточении складов, мы двинулись дальше. Хоменко заметно помрачнел. Он как-то болезненно воспринял мое замечание о том, что из-за такой вот беспечности тылы не всегда справляются со своей первейшей обязанностью – бесперебойно обеспечивать войска всем необходимым для жизни и боя.
Вскоре нам пришлось обогнать длинную автоколонну. Хоменко выскочил на середину дороги, поднял руку, и головной грузовик затормозил у самых его ног.
– Что это значит? – вспылил командарм. – Почему дистанции между машинами не соблюдаются? Куда так гоните? Как фамилия? Чья колонна?
Вышедший из кабины грузовика офицер, робея, доложил сердитому генералу, что автоколонна эта фронтовая, а везет он груз для 44-й армии.
– Водители не спят пятые сутки, – оправдывался офицер.
Этот довод, как видно, подействовал на командарма. Он отпустил начальника автоколонны и возвратился в нашу машину. Я пошутил:
– Что же это вы, товарищ Хоменко, сами нарушаете правила вождения, а другим не разрешаете?.. Смотрите, когда-нибудь ваше собственное автолихачество может закончиться очень печально…
И, к нашему общему сожалению, это мое шутливое предупреждение вскоре оправдалось. С тов. Хоменко действительно произошло большое несчастье…
А в тот раз Хоменко ничего не сказал в ответ на мою шутку, он только согласно кивнул головой, думая о чем-то своем, и мы молча доехали до штаба дивизии.
На наблюдательный пункт нас повел офицер из оперативного отделения. Он уверенно шагал впереди вдоль какого-то ручейка, потом попросил меня и командарма задержаться, а сам во весь рост прошелся по возвышенности и снова возвратился за нами. Я догадался, что офицер, рискуя жизнью, проверял таким образом, насколько безопасно мы сможем перевалить гребень, обойти который было нельзя.
Нам повезло – на гребне противник нас не заметил. Но едва наша группа появилась на НП, как начался жесточайший обстрел. Мины рвались справа и слева, снаряды с воем проносились над головой.
2-я Азербайджанская стрелковая дивизия прочно удерживала плацдарм на западном берегу реки Кальмиус, и этим создавалась вполне реальная возможность освобождения Мариуполя. Внимательно осмотрев местность, мы с командармом выработали план использования здесь 11-го танкового корпуса. Командующий войсками фронта согласился с нами и приказал мне возвращаться.
В ночь на 10 сентября группа кораблей Азовской военной флотилии произвела высадку десанта западнее Мариуполя. А утром войска 44-й армии вместе с 11-м танковым корпусом, а также донские казаки ворвались в город и к исходу дня полностью овладели им.
На этом Донбасская наступательная операция была, по существу, завершена. Еще одна крупная группировка немецко-фашистских войск потерпела жесточайшее поражение.
15 сентября 1943 года жители «шахтерской столицы» – города Сталино – вышли на улицы со знаменами и плакатами. Многочисленные колонны рабочих, работниц, советской интеллигенции, школьников шумным потоком устремились к традиционному месту народных торжеств – широкой площади перед Домом Советов. На воздвигнутую там трибуну поднялись секретарь ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины Д.С. Коротченко, командующий войсками Южного фронта генерал-полковник Ф.И. Толбухин, представители местных партийных и советских организаций.
Первое слово было предоставлено Ф.И. Толбухину.
– Товарищи горняки, горнячки, металлурги, комсомольцы и пионеры, все советские люди города Сталино! – начал он. – Передаю вам боевой, сердечный, дружеский привет от солдат, офицеров и генералов Южного фронта, которые изгнали немецких оккупантов из пределов Донецкого бассейна…
Затем Федор Иванович напомнил о чудовищных злодеяниях немецко-фашистских захватчиков, о превращенных в развалины городах, сожженных селах, убитых и угнанных в рабство сотнях тысяч советских людей. Все это было очень еще свежо в памяти присутствующих, и многие из них не смогли удержаться от слез. Но горестные воспоминания тотчас же сменились бурным ликованием, когда командующий заговорил об исторических победах Красной Армии под Сталинградом, о новых успехах наших войск в Донбассе и на многих других участках советско-германского фронта.
Над людским морем внезапно появились цветы. Их, как драгоценный дар, за спасенные жизни, за возвращенную свободу передавали демонстранты воинам-победителям.
Затем слово получил шахтер Кронов. Медленно, с глубокой скорбью стал рассказывать он о тех, кому не удалось дожить до радостного дня освобождения.
– Виктора Баранова, честного труженика, повесили в концлагере за то, что он подошел к ограде. Девятилетнего ребенка убил на моих глазах гитлеровский часовой «за нарушение запретной зоны»…
На трибуну поднимались также представители от местной интеллигенции и воинских частей, а в заключение с большой и яркой речью выступил Д.С. Коротченко. Он призвал трудящихся города быстрее дать стране уголь, металл и тем приблизить день окончательной победы над врагом. От имени ЦК КП(б)У Д.С. Коротченко передал благодарность всем воинам Южного фронта за освобождение Донбасса и горячо пожал руку Ф.И. Толбухину.
По единодушному решению участников митинга от имени жителей города Сталино и воинов Южного фронта были посланы приветственные телеграммы Иосифу Виссарионовичу Сталину и первому секретарю ЦК КП(б) Украины Никите Сергеевичу Хрущеву.
Освобождение Донбасса являлось частью широко задуманного стратегического плана, осуществлявшегося войсками Южного и Юго-Западного фронтов в тесном взаимодействии с Воронежским и Степным фронтами. Своими наступательными действиями в Донбассе мы содействовали войскам, развивавшим наступление на белгородско-харьковском направлении с последующим выходом на Правобережную Украину.
Лично же для меня Донбасская операция явилась своеобразным экзаменом на зрелость в новом качестве. Здесь я впервые выступал в роли начальника штаба фронта.
Сергей БИРЮЗОВ
