150 лет назад родился главный доктор Советской Республики Н.А. Семашко
20 сентября 1874 года в селе Ливенское Елецкого уезда родился Николай Александрович Семашко. Человек, создавший советскую систему здравоохранения. Еще в гимназии он начал интересоваться идеями социализма, вместе с товарищами читал в кружке работы запрещенных тогда авторов.
Семашко поступил на медицинский факультет Московского университета. Ученик лучших врачей того времени, он вскоре стал членом марксистского кружка. В 1895 году Семашко был отчислен без права восстановления и сослан в родное село под полицейский надзор. Продолжая активное участие в РСДРП, Семашко не оставил желания стать врачом – он успешно окончил медицинский факультет в Казани.
В 1906 году он был вынужден эмигрировать в Швейцарию, где впервые встретился с Лениным. В 1917 году вернулся в Москву, принимал активное участие в революционных событиях. В 1918 году Семашко стал первым народным комиссаром здравоохранения РСФСР. Впервые в мире был создан высший государственный орган, объединивший в себе все отрасли медико-санитарного дела в стране.
Советская медицина развивалась, создавались такие отрасли, как охрана материнства и детства, борьба с социальными болезнями, курортное дело. Семашко удалось существенно снизить заболеваемость в стране, увеличить количество медучреждений и сделать их доступными народу. Помимо государственной службы, 30 лет своей жизни Семашко посвятил и преподавательской деятельности.
Николай Семашко умер в 1949 году. После войны он активно участвовал в восстановлении медицинских учреждений на освобожденных от фашистов территориях. Система здравоохранения, построенная Семашко, позволила во много раз повысить уровень здоровья населения. Главный доктор республики стал настоящим примером идейного коммуниста и настоящего специалиста в медицине.
Н.А. Семашко – о строительстве советского здравоохранения, о революционном народе, о себе и своем великом учителе Ульянове (Ленине)
…ИТАК, я стал работать по здравоохранению.
Как известно, вопрос о создании Наркомздрава поднимали врачи-большевики (М.И. Барсуков, А.Н. Винокуров) еще в Петрограде. Но Владимир Ильич рекомендовал не спешить с оформлением Наркомздрава. Он советoвал сначала доказать пользу объединения медицины, а главное, создать органы на местах. Это указание Владимира Ильича было исключительно мудрым: поспешностью создания штаба без армии можно было дискредитировать идею Наркомздрава.
Этому указанию Владимира Ильича мы и следовали. И только после I Всероссийского съезда работников мeдико-санитарных отделов Советов в июне 1918 г., когда местные здравотделы уже сорганизовались, мы пошли к Владимиру Ильичу с предложением о создании Наркомздрава. Владимир Ильич согласился, предложил нам составить проект постановления СНК, что мы и сделали: 11 июля 1918 г., как известно, СНК принял постановление об организации Наркомздрава.
Владимир Ильич перед этим вызвал меня и предложил занять пост наркома. Я долго отказывался, так как мне жаль было расставаться с Московским здравотделом: саботаж врачей был сломлен, налаживалась интересная работа. Я называл кандидатов вместо себя. Но Владимир Ильич решительно настоял, чтобы этот пост занял я…
Началась трудная, интересная работа по организации Наркомздрава – первого в мировой истории учреждения такого типа. Началась трудная эпоха собирания медицины в одном ведомстве, ибо собирать хотелось не приказом, а показом пользы объединения медицины. Но это была эпоха энтузиазма, горения, самоотверженной работы врачей и всего медицинского персонала. Пайком был мякин хлеб, ржавые селедки, сахарин.
И, однако, никто не жаловался; работали самоотверженно. Вот маленький пример. На Солянке открывался Рентгеновский институт, существующий и поныне. Здание выбрали хорошее, но в подвале, где надо было установить электрические приборы, раньше стояли воинские лошади – моча и кал были выше щиколотки. И вот доктор Шефтель (ныне профессор и заслуженный деятель науки), засучив брюки по колено, вычерпывал ведром скопившуюся здесь грязь и выливал на двор. Подвал был очищен. И когда поставили там мраморную распределительную доску с медными рычагами, мы радовались, как дети. Выросло замечательное учреждение, которым научно руководил академик П.П. Лазарев, а административно – доктор Шефтель. И таких примеров можно было бы привести очень много.
Были, конечно, и «последыши» саботажников. Военно- санитарное дело входило тогда в компетенцию Наркомздрава; я отвечал и за здоровье бойцов Красной Армии, и за здоровье гражданского населения. На станции Лиски я вместе с комиссией представителей военного ведомства нашел величайшее безобразие в эвакуационном госпитале: раненые лежали прямо на полу, грязные, голодные. Мы приказали тогда снять с работы и привлечь к суровой ответственности кое-кого из саботажников. Но, в общем, масса медицинских работников трудилась самоотверженно. Недаром Владимир Ильич сказал: «Быть может, после военного фронта никакая другая работа не давала столько жертв, как ваша».
Дальнейшая история советского здравоохранения всем известна. Расскажу лишь следующий довольно характерный эпизод.
Как только Врангеля опрокинули в Черное море, я по согласованию с В.И. Лениным отправился в Крым организовывать тамошние курорты. Приехал я в Севастополь буквально после разгрома Врангеля – в тот день, когда состоялись похороны жертв белогвардейского террора, врангелевский генерал Слащев вешал большевиков на телеграфных столбах от вокзала до города. В Крымских горах кишели различные банды, так что мне приходилось с большим трудом пробиваться через наши заставы, которые не хотели пропускать меня, опасаясь нападения банд.
Наконец, ночью по развороченной снарядами дороге мы поднялись в гору под Ялтой, в санаторий, который теперь представляет собой туберкулезный институт, а в царское время назывался «Санаторий им. Александра III». Нас встретил перепуганный персонал («Большевики приехали!») и предложил нам «закусить и отдохнуть». Но мы, к великому изумлению персонала, отказались от «закуски» («Вот проклятые большевики! Их и усталость не берет!») и, пока не заснули больные, пошли осматривать санаторий. После сели закусывать самым простым яством (консервы из заячьего мяса), и я попросил позвонить в Ялтинский ревком, чтобы собрались завтра в 8 часов для переговоров. Завхоз, видимо, из белых офицеров, с одним глазом после ранения, подошел к телефону, висевшему на стене, и тоном приказа сообщил: «Говорят из санатория III Интернационала. Приехал нарком и приказывает явиться завтра» и т.д. Я изумился: кто же дал новое название санаторию?
– А это мы придумали, – ответил с деланной учтивостью врач. – Легко переменить надпись: «Александр» стереть, написать «интернационал», а «третий» остается. Так думали они, что большевиков скоро прогонят – и надпись «Александр III» снова появится на фронтоне санатория.
На другой день я сговорился с ревкомом об организации во дворцах и особняках санаториев, опечатал все их по очереди, громовым голосом провозгласил, что всякий, кто посмеет сорвать печати и воспользуется имуществом санаториев, «будет расстрелян на месте», и таким образом сохранил все эти здания с их добром за курортом.
Я вернулся в Москву с сияющим лицом и в тот же вечер доложил Владимиру Ильичу о замечательных перспективах организации в Крыму «Всероссийской здравницы».
Владимир Ильич внимательно выслушал меня и сказал: «Нaпишите проект декрета СНК, но политический, такой, чтоб каждая фраза пела».
Целую ночь просидел я за проектом декрета и на другой день показал его Владимиру Ильичу. Проект декрета начинался словами: «Благодаря освобождению Крыма Красной Армией от господства Врангеля и белогвардейцев открылась возможность использовать лечебные свойства Крымского побережья для лечения и восстановления трудоспособности рабочих, крестьян и всех трудящихся всех советских республик в санаториях и курортах Крыма, бывших ранее привилегией крупной буржуазии. Прекрасные дачи и особняки, которыми пользовались раньше крупные помещики и капиталисты, дворцы бывших царей и великих князей должны быть использованы под санатории и здравницы рабочих и крестьян».
Владимир Ильич одобрил проект декрета, но предложил добавить после слов: «всех трудящихся всех советских республик» слова: «и также для рабочих других стран, направляемых Международным советом профсоюзов»,
– Не рано ли? – возразил я.
Но Владимир Ильич категорически настаивал на своем. «Это будет иметь большое политическое значение», – ответил Владимир Ильич. Так в черновом наброске декрета это добавление о лечении на крымских курортах заграничных революционеров было внесено рукой В.И. Ленина.
Эта поправка вошла в окончательный текст декрета. Как всегда, Владимир Ильич оказался прав: крымские курорты скоро стали интернациональными курортами – в них лечились и отдыхали революционеры других стран, здоровье которых пострадало в боях с капиталистами. В одном из санаториев Крыма, в «Дюльбере», лечились товарищи Г. Поллит из Англии, индусы, австрийцы, пострадавшие в боях, в так называемом «венском восстании», немцы, поляки и т.д.
«Дюльбер» – самый лучший подарок русской революции международному пролетариату», – писали больные.
Роскошный дворец бывшего царя Николая II был превращен в специально крестьянский санаторий. Можно представить себе, какое впечатление производило на крестьян-бедняков пребывание на курорте и в царском дворце!
Декрет
Совета Народных Комиссаров
Об использовании Крыма для лечения трудящихся
Благодаря освобождению Крыма Красной Армией от господства Врангеля и белогвардейцев открылась возможность использовать целебные свойства Крымского побережья для лечения и восстановления трудоспособности рабочих, крестьян и всех трудящихся всех Советских Республик, а также для рабочих других стран, направляемых Международным Советом Профсоюзов в санатории и курорты Крыма, бывших раньше привилегией крупной буржуазии: прекрасные дачи и особняки, которыми пользовались раньше крупные помещики и капиталисты – дворцы бывших царей и великих князей, должны быть использованы под санатории и здравницы рабочих и крестьян.
Для проведения этого в исполнение Совет Народных Комиссаров РСФСР, по соглашению с Совнаркомом УССР и Ревкомом Крыма, постановляет:
1/ Обязать Народный Комиссариат Здравоохранения открыть в кратчайший срок санатории в Крыму с таким расчетом, чтобы в январе было открыто 5000 коек, весной – 25 000 коек.
Наблюдение за отбором больных рабочих, a также за размещением их в санаториях в Крым, возложить на ВЦСПС совместно с Наркомздравом, поручив им привлечь к этой работе представителей Профсоветов Петрограда, Москвы, Иваново-Вознесенска, Харькова и Донбасса.
2/ Наркомпроду немедленно обеспечить санатории достаточным количеством продовольствия по санаторным нормам, выработанным Наркомздравом по соглашению с Наркомпродом. С продовольствием в кратчайший срок двинуть ближайшим путем с Северного Кавказа – санатории должны быть обеспечены постоянно месячным запасом продовольствия.
З/ Наркомпути принять меры к срочному продвижению санитарных поездов как для доставки, так и для эвакуации больных по первому требованию Наркомздрава в размерах, определяемых Наркомздравом с Высшим Советом по перевозкам.
4/ Главтопу снабдить санатории топливом на все зимнее время.
5/ ВСНХе по соглашению с Наркомздравом принять меры к действительному обеспечению управления курортами в городе Симферополе с достаточным количеством автомобилей, используя для этого, в первую очередь, трофейное имущество, захваченное у Врангеля.
6/ Наркомзему, по соглашению с Наркомздравом, обеспечить санатории и курорты молочными фермами, а также виноградниками и огородами как для проведения трудового режима в санаториях и здравницах, так и для улучшения питания больных – в первую очередь должны быть использованы бывшие царские виноградники при Ливадийских дворцах.
7/ Ни одно помещение на Крымском побережье, подходящее под санатории или здравницу или для обслуживания их (гостиницы и т.д.) не может быть занимаемо никакими лицами и учреждениями без согласия Наркомздрава или уполномоченных им органов.
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров
Секретарь Совета Народных Комиссаров
г. Москва, Кремль
Декрет СНК «Об использовании» Крыма для лечения трудящихзя от 21/ХII 1920 г.
***
Глаза Ленина ярко отражали его переживания в данный момент. То они были ласковы, дружественны; то внимательно-серьезны; то иронически насмешливы, прищурены, и морщинки образовывались вокруг них; а то грозно-гневны и метали молнии. Вот почему так трудно поддавались отображению на фотографиях глаза Ленина.
Все это еще можно было бы описать. Но нельзя описать тот «сверлящий», прищуренный взгляд, о котором вспоминают все, знавшие Ленина. Этот взгляд, действительно, насквозь пронизывал человека. Я помню, как «сверлил» меня своим взглядом Владимир Ильич при первой встрече с ним после Великой Октябрьской социалистической революции, чтобы узнать мое отношение к событиям. Так же «сверлил» он всякого, у кого хотел узнать не то, что тот говорит, а что думает. Ленин – «грозный психолог, обладающий сотней проницательных глаз», – писал Анри Барбюс.
Переживания (точнее, отношение к людям) Ленина были чрезвычайно разнообразны.
По натуре он был боец-революционер, «горный орел» по образному выражению товарища Сталина. И он бил врагов смертным боем, невзирая на лица.
Он бил и вышвырнул в помойную яму истории меньшевика Мартова, своего старого товарища по первым социал-демократическим кружкам в Петербурге в 90-х годах, но изменившего делу революции и ставшего в ряды врагов рабочего класса и, следовательно, в ряды врагов Ленина.
Он бил беспощадно Плеханова, того Г.В. Плеханова, к которому относился с величайшим уважением.
Но Г.В. Плеханов изменил делу революции, и Ленин отбросил его с дороги революции.
Ленин был беспощаден к врагам революции, к врагам рабочего класса.
Но Ленин был в то же время трогательно внимателен ко всем, даже маленьким людям, которые приносили пользу делу революции.
Я не перестану никогда приводить письмо ко мне товарища Ленина по поводу крестьянина И.А. Чекунова. Я привожу его постоянно, потому что оно, как солнце в малой капле воды, отражает эту любовь Ленина к простому человеку.
Представьте себе такую картину. У Владимира Ильича сидит крестьянин Иван Чекунов, которого Ильич видит первый раз в жизни. Но этот крестьянин рассказывает интереснейшие вещи: как он своим умом дошел до того, чтобы обрабатывать свой земельный участок по правилам агрономической науки, и таким образом получает с него высокий урожай. Мало того: Чекунов убеждал так вести свое хозяйство и окружающих крестьян и склонял их организовать нечто вроде сельскохозяйственной артели.
Это было в годы разрухи, голода, падения сельского хозяйства.
Владимир Ильич слушает Чекунова с величайшим интересом. Наверное, в мозгу его в это время возникали мысли глубочайшего исторического значения: что может быть ценнее для вождя, если идеи, до которых он дошел путем марксистского анализа действительности, если эти же самые идеи выдвигаются из глубины народной передовыми слоями этого народа? Идея коллективизации сельского хозяйства, создания сельскохозяйственных артелей, которую выдвинул тогда Ленин, оказывается, идет навстречу из глубины народных масс.
Владимир Ильич со всем вниманием слушает рассказ И.А. Чекунова. Но, поглощенный мыслями всемирно-исторического значения о переводе единоличного сельского хозяйства на социалистические рельсы, Владимир Ильич замечает, что у И.А. Чекунова очки перевязаны шнурочком. И в результате следующее письмо ко мне: «Николай Александрович. У меня сидит тов. Иван Афанасьевич Чекунов, очень интересный трудовой крестьянин, по-своему пропагандирующий основы коммунизма. Он потерял очки, заплатил за дрянь 15 000 руб. Нельзя ли помочь ему достать хорошие очки? Очень прошу помочь и попросить секретаря Вашего сообщить мне, удалось ли. Ваш Ленин».
Все в этом письме Владимира Ильича характерно для него: и внимание его к простому человеку, которого он видит в первый раз в жизни, и деликатность обращения: я, видите ли, занят высокими государственными делами, и он не хочет беспокоить меня; он даже думает, что на одной шестой части земной суши, которую занимало тогда Советское государство, мне будет трудно достать одни (одни только!) очки. И поэтому он просит, чтобы секретарь мой позвонил ему: удалось ли?
Другой пример. После ранения Владимира Ильи эсеркой Каплан одна из пуль не вышла наружу, а остановилась под кожей над правой ключицей. Решено бы сделать операцию извлечения пули. Выбрали лучшую тогда больницу в Москве – больницу имени С.П. Боткина.
Перед помещением Владимира Ильича в больницу мы вместе с тогдашним директором больницы В.Н. Розановым созвали медицинский персонал хирургического отделения и предупредили всех: «В больницу поступает для операции Владимир Ильич Ленин. Помните, что вы будете иметь дело с больным, а не с председателем СНК. Поэтому ни с какими просьбами к Владимиру Ильичу не обращаться и не беспокоить его».
Все служащие – а это была передовая больница – сказали, что они сами понимают это и, конечно, беспокоить больного Владимира Ильича просьбами не будут.
Прошла благополучно операция, и вдруг я получаю записку от Владимира Ильича:
«Тов. Семашко! Еще просьба. Я обещал В.Н. Розанову помочь фельдшерице Грешневой, которая возилась со мной много дней после операции извлечения пули.
Розанов просит дать ей очередной отпуск нынче летом вместе с девочкой сироткой, которая у нее на руках.
Должно быть, это «вместе» составляет изъятие из правил, не разрешаемое без Вашего приказа?
Будьте любезны, закажите Вашему секретарю справку об этом и черкните мне или поручите черкнуть несколько слов, можете распорядиться на этот счет или нет.
Ваш Ленин
21/V 1922 ».
|Ярости моей не было пределов. Я вызвал К.М. Грешневу. Стал всячески бранить ее. Сестра – в слезы. Плача и рыдая, она рассказывала: «Я сама не знаю, как это случилось. Я вошла в палату обслужить Владимира Ильича. Он меня спрашивает: как живу, есть ли дети, здоровы ли, нуждаются ли в лечении, почему не посылаю на курорт больную девочку. Я понимала, что он хочет выведать, в чем я нуждаюсь, всячески уклонялась от ответа, но он все-таки узнал мои нужды».
Таких примеров трогательно чуткого и внимательного отношения к людям со стороны Владимира Ильича можно было бы привести очень много…
Для характеристики Ленина как человека примечательно его отношение к детям.
…Я вспоминаю такой случаи: в голодные годы председатель профсоюзов города Иванова тов. Королёв приехал ко мне и рассказал об ужаснейшем положении в городе: рабочие разбежались по деревням в поисках картошки, нет топлива, нет сырья для фабрик. Советский Манчестер замер.
Я посоветовал Королёву рассказать все это В.И. Ленину. Созвонился с Владимиром Ильичом, и мы отправились к нему. Владимир Ильич грустно слушает. И вдруг прерывает на полуслове Королёва вопросом: «А дети как?» Тов. Королёв ответил, что и дети тоже голодают. Владимир Ильич тут же берет телефонную трубку, звонит наркомпроду А.Д. Цюрупе, рассказывает ему о сообщении тов. Королёва. Владимир Ильич просит Цюрупу распорядиться о немедленной отправке в город Иваново для детей самых питательных продуктов (сгущенное молоко, масло, яйца, мука и т.д.), а также сообщить ему, что и когда будет отправлено и когда будет получено.
В настоящем полуочерковом изложении я позволю себе рассказать один случай из личной жизни.
Когда мы жили с Владимиром Ильичом в эмиграции (1907–1912 гг.), мы часто вместе с другими товарищами выезжали за город покататься на велосипедах, «проветрить мозги на свежем воздухе», как шутил Владимир Ильич; иногда, если прогулка была недалекая, в ней принимала участие и Надежда Константиновна.
Один раз (я жил под Парижем) в воскресенье ко мне приехал Владимир Ильич; вечером у нас предстояло собрание, так что далеко ехать мы не могли. Владимир Ильич предложил поехать куда-нибудь недалеко, чтобы хоть немного подышать чистым воздухом. Я предложил поехать до «Террасы» (Terrasse), верстах в 15–18 от Парижа.
«Терраса» – это длинное возвышение действительно в форме террасы, с которой открывается чудесная панорама Парижа с его Эйфелевой башней, чудесными монументами, парками, зданиями.
Владимир Ильич согласился. Когда мы собрались ехать, моя дочка, тогда 13-летняя девочка, стала просить взять ее на прогулку на велосипеде. Я стал отказывать, боясь, чтобы она не стеснила Владимира Ильича; девочка ударилась в плач. Владимир Ильич пожалел ее и предложил взять с собой. Мы поехали.
Дорога была не дальняя, но очень трудная: подъем сменялся спуском. Девочка устала. Я не обращал на это внимания, тем более что девочка была физически крепкая.
Но Владимир Ильич волновался. «Галя устала», – то и дело говорил он. «Ну, какая беда? – возражал я. – На гору устанет, под гору отдохнет». Владимир Ильич волновался все больше и больше: он не позволял девочке идти в гору, одной рукой вел свой велосипед, другой – велосипед, на котором она восседала. Как я ни убеждал его, он был непреклонен. Пот градом катился с его лба. Он наклонял голову, чтобы вытереть лоб об рукава. И когда я более настойчиво стал убеждать его прекратить мучать себя, он рассердился и в сердцах крикнул мне: «Вот у таких родителей надо отбирать детей!»
Любовь к детям Владимир Ильич проявлял до последних дней своей жизни.
Недели за одну с половиной – две до его смерти в доме под Москвой, где он жил, была устроена рождественская елка для крестьянских детей.
Несмотря на то, что Владимир Ильич был уже тяжело болен, он непременно пожелал посмотреть, как веселятся дети в зале. Ребята, увидев Владимира Ильича, бросились к нему, лезли на колени, обнимали его. Окружающие старались отстранить детей, чтобы они не толкали больного. А Владимир Ильич привлекал к себе ребят и радостно улыбался…
Таков был огромный диапазон личности Владимира Ильича – от лютой ненависти к врагам до отцовского внимания к людям и нежной любви к детям.
Такой был великий Ленин как человек.
Ленин учил молодежь с громадным педагогическим тактом; он не подлаживался под молодежь, говорил ей сущую правду, но говорил так, что не подавлял и не оскорблял ее, а, наоборот, вызывал в ней прилив энергии, желание работать больше и лучше.
Я помню III съезд комсомола (2 октября 1920 г.), на котором Ленин выступил со своей знаменитой речью о задачах комсомола. Помню, с каким нетерпением ждала тогда молодежь выступления Ленина на съезде, как она рассчитывала, что «вождь мирового пролетариата» непременно будет говорить о «мировых вопросах», о «судьбах мировой пролетарской революции». Но Ленин понимал, что об этих вопросах он говорил, говорят и будут говорить на общих собраниях, что каждый интересующийся его взглядами на эти вопросы найдет их в многочисленных его выступлениях, которые тогда печатались не только в наших, но и в заграничных газетах; что он идет на собрание молодежи и что ему нужно было говорить прежде всего о задачах молодежи. И зная, что он может разочаровать молодежь, когда спустит ее с высот общеполитических вопросов на землю практических неотложных задач, в начале своего доклада прямо заявил, что главная задача молодежи – учиться.
«Мы чуть не подпрыгнули на своих местах. Тема доклада нас поразила …мы ожидали речи о международном и внутреннем положении…» – вспоминает Д. Ханин, бывший на съезде. «Оглядываю зал, – пишет М. Зоркий, – озадачен, видно, не я один».
А Ленин с педагогическим тактом «забирал» аудиторию; ставил перед ней один из серьезнейших практических и теоретических вопросов за другим: «Чему учиться и как учиться?», «Что такое пролетарская мораль?» и т.д. В результате весь зал с затаенным дыханием выслушал замечательную речь, и она по сей день и на многие годы вперед является и будет являться настольной книгой молодежи. Кто посмеет сказать, что хоть одна фраза этой речи, произнесенной больше 25 лет тому назад, хоть чем-нибудь устарела?
Ленин любил и ценил молодежь. Всем памятны его слова в письмах к А.А. Богданову и С.И. Гусеву 11 февраля 1905 г.: «Нужны молодые силы. Я бы советовал прямо расстреливать на месте тех, кто позволяет себе говорить, что людей нет. В России людей тьма, надо только шире и смелее, смелее и шире, еще раз шире и еще раз смелее вербовать молодежь, не боясь ее… Молодежь решит исход всей борьбы, и студенческая и еще больше рабочая молодежь».
Споря с Ю. Лариным, который жаловался, что большевики опираются на «зеленую молодежь», Ленин повторяет слова Ф. Энгельса: «…разве не естественно, что у нас, партии революции, преобладает молодежь? Мы партия будущего, а будущее принадлежит молодежи. Мы партия новаторов, а за новаторами всегда охотнее идет молодежь. Мы партия самоотверженной борьбы со старым гнильем, а на самоотверженную борьбу всегда первою пойдет молодежь».
И Ленин заканчивает: «Мы всегда будем партией молодежи передового класса!»
И в то же время В.И. Ленин постоянно указывал на то, что молодым рабочим нужен опыт старых борцов…
Владимир Ильич много работал, он умел организовать работу и этому учил других.
Вот, например, как он организовывал заседания Совета Народных Комиссаров.
Он обеспечивал всем участникам максимальные возможности сосредоточиться на обсуждаемых вопросах, наиболее продуктивно их решить в благоприятной в гигиеническом отношении обстановке, предохраняющей от утомления.
Вот конкретная картина былого заседания СНК. Владимир Ильич ровно в 6 часов (без опоздания!) выходит из двери своего кабинета в зал заседания; все наркомы на местах. Здоровается и окидывает взором – действует ли вентиляция (или открыты ли форточки) зимой, открыты ли окна летом в жару. Строго запрещалось курить: об этом напоминали надписи на столе заседании и на стенах. Курильщики должны выходить для курения в соседнюю комнату. Но бывало так, что завзятые курильщики не могли выйти в другую комнату, так как обсуждался их вопрос. Это относилось, прежде всего, к наркомпроду Цюрупе: он не выпускал сигары или папиросы изо рта, а между тем, какой вопрос в те годы не был связан с продовольствием? В комнату заседаний углом вдавалась голландская печка, и таким курильщикам разрешалось курить за углом и пускать дым в отдушину печки. Иногда за углом два-три курильщика заводили разговор шепотком, но затем, увлекшись, переходили на более громкий разговор. Тогда Владимир Ильич, шутя, восклицал: «Запечные тараканы! Потише!»
Разговаривать во время заседания запрещалось даже шепотом: записками перекидываться можно было, но разговаривать – нельзя. Речи были кратки, вопросы в повестке дня должны были быть хорошо подработаны. Горе тому, кто вносил вопрос неподработанным, заставляя, таким образом, напрасно терять время. Владимир Ильич крепко распекал за это.
Речи должны были состоять, главным образом, в мотивировке практических предложений и в изложении последних.
Когда автор начинал «растекаться мыслию по древу», Владимир Ильич прерывал и говорил: «Ваше время истекло», – хотя никакого письменного регламента прений у нас не было.
Вот так заседали мы в те бурные годы и немало вопросов решали в одно заседание. Владимир Ильич мудро резюмировал прения и всегда находил лучшие решения самых сложных вопросов.
Н.А. СЕМАШКО. Прожитое и пережитое. М., Госполитиздат, 1960
