Идеи ленинизма побеждают
«Следуя учению Карла Маркса и Фридриха Энгельса, Ленин дал глубокий и точный анализ развивавшихся явлений. Опираясь на теорию и методологию основоположников научного коммунизма, он сумел верно оценить происходившие изменения и выработать победоносную тактику рабочего движения… Творчески подходя к коммунистической теории, он смог поднять ее на новый, более высокий уровень. Говоря о теории Маркса, он писал: «Она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты д о л ж н ы двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни».
(Постановление Президиума ЦК КПРФ
«О 155-летии со дня рождения В.И. Ленина»)
В анкете партийной перерегистрации пятидесятилетний Владимир Ленин, отвечая на вопрос «Что прочитано Вами из сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, Каутского и Плеханова?» дважды подчеркнул все имена, кроме своего, и пометил: «Почти все (у подчеркнутых авторов)». О произведениях Карла Маркса он мог сказать это еще в юности. Уже первое его появление в столичной среде революционеров-марксистов в конце прошлого века сравнивалось с «животворным по своим последствиям грозовым разрядом». Вспоминая тогдашнего двадцатитрехлетнего Владимира Ильича, один из ближайших его сподвижников в последующей борьбе Г.М. Кржижановский отмечал в нем особые черты удивительной душевной опрятности и того непрестанного горения, которое равносильно постоянной готовности к подвигу и самопожертвованию до конца. И более всего молодым марксистам импонировало в нем «умение владеть оружием Маркса…». В лице юного Владимира Ульянова они увидели не просто первоклассного знатока творений Маркса и Энгельса, но уже и самостоятельного мыслителя, превосходно справлявшегося с «первозданным» материалом искомых им научных истин.
Постижение искомых истин
Секрет столь быстрого и уверенного становления Ленина как марксиста надо видеть не только в потенциале его рано вызревшего мощного интеллекта и не только в твердом характере целеустремленного революционера, скорее даже в самой методологии ленинского самообразования. Настойчивое постижение первооснов научного коммунизма он соединяет с конкретным исследованием окружающей его жизни и все это в свою очередь соединяет с практикой революционной борьбы.
В студенческую пору – после казанского ареста и перед петербургским экстерном – мы видим Владимира Ульянова и в его «зеленом кабинете», на заросшей садовой аллее, за самодельным столиком, штудирующим «Капитал», «Манифест Коммунистической партии», «Анти-Дюринг», «Нищету философии», и в поволжских избах, с пристрастием вызнающим крестьянское житье-бытье, и в кругу единомышленников-самарцев за разработкой статистических таблиц… Потом, в петербургских революционных кружках, рабочие сразу обратят внимание на это его особое устремление к добыванию жизненных материалов: «Мы получали от лектора листки с разработанными вопросами, которые требовали от нас внимательного знакомства и наблюдения заводской и фабричной жизни».
Немаловажным для молодого Ленина был и выбор университетской специализации. Младший брат Дмитрий Ильич как-то заметил, что юридический факультет был выбран Лениным вовсе не случайно. В годы революционного становления его, естественно, остро волновали вопросы правовых взаимоотношений государства и личности, имущих и неимущих классов, всех правовых взаимосвязей в обществе. «Как известно, – добавляет Дмитрий Ильич,– и Карл Маркс избрал юридический факультет…»
В первой своей поездке за границу, предпринятой с целью установления связей с группой «Освобождение труда» и ознакомления с западноевропейским рабочим движением, двадцатипятилетний Ленин – организатор и лидер «Союза борьбы», автор только что созданной принципиальной полемической книги о лжедрузьях народа – выдерживает еще один серьезный экзамен по марксизму. С искренней заинтересованностью и глубокими надеждами был он воспринят в группе первых русских марксистов, и особенно в личном общении с Г.В. Плехановым, который к тому времени, в свои сорок, снискал общеевропейский авторитет видного революционера, образованнейшего философа, блестящего литератора, – сам Энгельс сказал, что мало кого знает, кроме Плеханова, кто бы так овладел марксизмом…
Молодой Ленин мечтал и надеялся встретиться с Энгельсом, предпринял немало решительных шагов к этому, но Энгельс был уже тяжело болен… В Париже, в доме дочери Маркса Лауры и Поля Лафарга, состоялся знаменательный разговор о марксистской подготовке. Владимир Ильич, обрисовывая Лафаргам картину «русских дел», помянул о петербургских рабочих кружках. «Чем же занимаются в этих кружках?» – живо заинтересовался Лафарг. Владимир Ильич объяснил, что занятия начинаются с популярных лекций, а наиболее способные изучают политэкономию, штудируют Маркса. Лафарг был удивлен: «И они читают Маркса?» – «Читают». – «И понимают?» – «И понимают». – «Ну, в этом-то вы ошибаетесь. Они ничего не понимают. У нас после двадцати лет социалистического движения Маркса никто не понимает». Такой гиперболой хозяин дома, видно, хотел подчеркнуть, что даже ему лично курс марксизма непросто дался… Но Ленин заметил, что начетчиков в Питере гонят от рабочих, что в кружках не читаются профессорские лекции, положения марксовой теории там сопоставляются с фабричной практикой – проводятся, если угодно, своеобразные практикумы по «Капиталу»…
Для революционных русских рабочих «библия пролетариата», действительно, явилась книгой познания бытия и преобразования судеб. А для вождя грядущего Октября еще и мощным базисом в построении новых, высших ступеней науки о коммунизме. Вряд ли в обширном Собрании сочинений В.И. Ленина мы найдем хоть один том, где бы марксовы идеи не выявлялись самым рельефным образом, не сливались органически с тканью ленинской мысли, где не было бы конкретных ссылок на источники основоположников научного коммунизма. Не менее трехсот раз Владимир Ильич называет бессмертный «Капитал» и привлекает еще более ста сорока произведений Маркса и Энгельса.
За три предоктябрьских десятилетия В.И. Ленин, ставший во главе могучего пролетарского движения, одержал не одну решающую победу, внес огромнейший вклад в развитие революционной науки, но ни в малейшей степени не утратил свежести восприятия классических творений своих великих учителей. И в 1917-м, перечитывая бессмертные страницы, он не может удержаться от восхищенного восклицания в письме товарищу: «Прелесть! Я все еще «влюблен» в Маркса и Энгельса и никакой хулы на них выносить не могу спокойно. Нет, это – настоящие люди! У них надо учиться. С этой почвы мы не должны сходить».
Диалоги, полные страсти
Как ученый, как последователь и продолжатель великого дела, Владимир Ильич исключительно высоко ценил емкость и точность марксовых формул. В своих записях он нередко дает им почти математическое выражение. Но Ильич никогда не относился к марксистским трудам как к своду неких установлений и правил, как к учебнику, состоящему из готовых выводов. И молодых людей, желающих воспитать себя коммунистами, он предостерегал об опасности начетничества: «Если бы только изучение коммунизма заключалось в усвоении того, что изложено в коммунистических трудах, книжках и брошюрах, то тогда слишком легко мы могли бы получить коммунистических начетчиков или хвастунов, а это сплошь и рядом приносило бы нам вред и ущерб…»
Сам он по десяткам источников буквально прослеживал происхождение, исторический путь того или иного марксова открытия, составлял обстоятельную биографию идей, выявлял приложимость их к практике борьбы в различных условиях. Он исследовал не только то, что писал сам Маркс по тому или иному вопросу, но и то, что писали о Марксе и марксизме противники, обнажал до конца все их контраргументы. Особую ценность для Владимира Ильича представляла личная доверительная мотивация Марксом своих взглядов и идей, тем более, что это всегда было глубоко откровенно, искрометно, образно и масштабно.
Осенью 1913 года, когда была реализована первая попытка собрать и воссоздать эпистолярный диалог двух гениев – Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Когда вышли в свет на немецком языке четыре тома их «Переписки», Владимир Ильич прямо-таки погрузился в это живительное богатство переплавленных мыслей и чувств, хорошо сознавая всю громадную научную и политическую ценность уникальных документов.
«Не только Маркс и Энгельс выступают здесь перед читателем с особенной рельефностью во весь свой рост. Богатейшее теоретическое содержание марксизма развертывается в высшей степени наглядно, ибо Маркс и Энгельс неоднократно возвращаются в письмах к самым разнообразным сторонам своего учения, подчеркивая и поясняя – иногда совместно обсуждая и убеждая друг друга – самое новое (по отношению к прежним взглядам), самое важное, самое трудное.
Перед читателем проходит с поразительной живостью история рабочего движения всего мира в самые важнейшие моменты и в наиболее существенных пунктах. Еще ценнее история политики рабочего класса. По самым различным поводам, в разных странах старого мира и в новом мире, в различные исторические моменты Маркс и Энгельс обсуждают наиболее принципиальное относительно постановки вопросов о политических задачах рабочего класса».
Еще раньше, знакомясь с письмами Маркса, Владимир Ильич выразительно передал все обаяние и значительность этих человеческих документов – читаешь, мол, «живо написанные, полные страсти» строки Маркса, видишь «захватывающий интерес ко всем крупным идейным течениям» и «чувствуешь себя как бы слушающим речь гениального мыслителя». Сорокалетний диалог сотен и сотен писем, собранных в «Переписке», он с полным правом мог бы назвать диалогом гениев о судьбах человечества.
Сохранились те тома «Переписки» на немецком, которые были в руках у Владимира Ильича, тщательно проработанные в четыре карандаша, с характерными его пометками, энергичными резюме. Сохранилась и другая ценность – объемистая 76-страничная тетрадь ленинского конспекта, где выделено около трехсот писем, сделаны выписки из пятнадцати важнейших документов. Владимир Ильич очень дорожил этой «тетрадкой», долгие годы не расставался с ней, не раз обращался к ее страницам – и при написании биографического очерка «Карл Маркс», и в работе над ключевым своим произведением «Империализм как высшая стадия капитализма», и при создании острополемической книги «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», и во многих других случаях.
После Октября, при первой же возможности, Владимир Ильич ставит в практическую плоскость вопрос об издании «Переписки» на русском языке, внимательно следит за всей подготовкой издания, всячески содействует ему; неоценимую помощь составителям здесь оказал переданный им личный «Конспект».
В фокусе диалектики
Суммируя свое читательское общение с великими учителями коммунизма, Владимир Ильич емко и точно определяет центральный пункт, фокус, где перекрещивается весь многомерный мир их идей, – определяет одним словом: диалектика. «Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии, с основания ее, – к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса, – вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли».
Из этого проникновенного постижения истинной сути марксизма, самой его бессмертной души, и вырастает неодолимая сила ленинской справедливости, его глубочайшая партийность, революционная целенаправленность.
Марксистский диалектический метод стал для Ленина не только методом изучения Маркса, но и методом практической реализации коммунистического учения, повседневным рабочим инструментом революционного действия. Диалектика стала душой ленинизма. И потому именно Ленин явился великим восприемником, продолжателем исторического дела освобождения трудящихся; потому именно его путь к Октябрю явился кратчайшим и самым верным. И никто другой так глубоко лично не пережил, не перенес столько ран от бесчисленных покушений на марксизм, как Ленин; никто не отдал столько сил и страсти очистительной борьбе со всякими лжеучениками и лжепоследователями – с разномастным оппортунизмом и ревизионизмом, реформизмом и догматизмом, с самоуверенными педантами и обывателями-реалистами, беспочвенными романтиками и героями левой фразы – с врагами марксизма явными и тайными. Трудно вспомнить хоть одну ленинскую работу, где бы он не вглядывался бдительным оком в каждое новое поползновение противников марксизма – противников по недомыслию и с умыслом.
В преддверии Октября, оглядывая арену политической борьбы, Владимир Ильич итожит с воинствующей непримиримостью: «С учением Маркса происходит теперь то, что не раз бывало в истории с учениями революционных мыслителей и вождей угнетенных классов в их борьбе за освобождение. Угнетающие классы при жизни великих революционеров платили им постоянными преследованиями, встречали их учение самой дикой злобой, самой бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи и клеветы. После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для «утешения» угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя его. На такой «обработке» марксизма сходятся сейчас буржуазия и оппортунисты внутри рабочего движения. Забывают, оттирают, искажают революционную сторону учения, его революционную душу».
Этими словами Владимир Ильич начинает свою книгу «Государство и революция» – одно из ярчайших произведений творческого марксизма, так мощно вооружившее коммунистов к грядущему переустройству всех основ жизни, так остро необходимое во фронтальной идеологической борьбе.
Еще за год до Октября, еще в Цюрихе, Владимир Ильич основательно засел за исследование вопроса о государстве. Заново перечитал «с карандашом» все сказанное об этом Марксом и Энгельсом, сделал массу выписок мелким убористым почерком, – так складывалась «Синяя тетрадь», выстраивалась книга о государстве. Но грянули события Февраля, свалилось сонмище неотложных практических дел революции – книга отодвинулась. Только уже летом, в последнем подполье – нет худа без добра – выдалась возможность продолжить работу над ней. Конечно, возникли трудности: шалаш в Разливе – не Британский музей, и «Синей тетради» не оказалось под рукой… По поводу тетради товарищу строго доверительно наказал: «Если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: «Марксизм о государстве» (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетенная. Собраны все цитаты из Маркса и Энгельса, равно из Каутского против Паннекука. Есть ряд замечаний и заметок, формулировок. Думаю, что в неделю работы можно издать. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский напутали. Условие: все сие абсолютно «entre nous!».
«Синяя тетрадь» нашлась, подоспела в Разлив. И книга, вышедшая в первый год социалистической революции, начала свою большую работу, свою долгую жизнь.
Выделим только один абзац из нее:
«Карл Маркс в «Капитале» издевается над пышностью и велеречивостью буржуазно-демократической великой хартии вольностей и прав человека, над всем этим фразерством о свободе, равенстве, братстве вообще, которое ослепляет мещан и филистеров всех стран…
Маркс противопоставляет этим пышным декларациям прав простую, скромную, деловую, будничную постановку вопроса пролетариатом… Поменьше болтовни о «трудовой демократии», о «свободе, равенстве, братстве», о «народовластии» и тому подобном: сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах так же легко отличает жульничество буржуазного интеллигента, как иной житейски опытный человек, глядя на безукоризненно «гладкую» физиономию и внешность «блаародного чеаека», сразу и безошибочно определяет: «По всей вероятности, мошенник».
Руководство к действию
С юношеских лет революционного ученичества у Ленина выработалась органическая потребность в наиболее сложной ситуации «посоветоваться с Марксом» – это выражение самого Владимира Ильича, и оно наилучшим образом характеризует одну из наиболее существенных сторон его отношения к творческому наследию гениального мыслителя. По наблюдению Н.К. Крупской: «В самые трудные, переломные моменты революции он брался вновь за перечитывание Маркса. Зайдешь к нему, бывало, в кабинет: кругом все волнуются, а Ильич читает Маркса и с трудом, бывало, отрывается от него. Не для успокоения нервов, не для того, чтобы вооружиться верой в силы рабочего класса, верой в его конечную победу – этой веры у Ильича было достаточно, – погружался Ленин в Маркса, а для того, чтобы «посоветоваться» с Марксом, у него найти ответы на злободневные вопросы рабочего движения».
По первому впечатлению эта картина даже не укладывается в сознании: как? в переломные моменты – за книгой?.. Но восстановим в памяти напряженнейшие дни осени 1917-го. Ленин из подполья шлет одно за другим письма Центральному Комитету партии, ставит в повестку дня решающий вопрос – большевики должны взять власть! И среди практических аргументов, конкретных задач вдруг выделяет: «Вспомнить, продумать слова Маркса о восстании: «восстание есть искусство». Буквально за несколько дней до штурма Зимнего в своих «Советах постороннего» он вновь обращает внимание питерских товарищей на правила искусства вооруженного восстания, выведенные Марксом из уроков всех революций. И, сформулировав главнейшие из них, поясняет, что это значит «в применении к России и к октябрю 1917 года».
Не как книжник, ослепленный авторитетом, подходит Владимир Ильи к Марксу; он обращается к нему как к самому главному, заинтересованному, дальновидному участнику событий с настоятельно жизненными вопросами и, обретая искомые ответы, идет с ними к рабочим, в массы.
Октябрь, первые же шаги Советского государства поставили бесчисленное множество проблем, которые нельзя было ни предугадать, ни предрешить никакой всеобъемлющей доктриной. Социализм реальный надо было творить самим. Да, революция раскрепостила миллионы людей, втянула их в новую великую, творческую работу создания социалистических порядков. Владимир Ильич мог смело обращаться к массам: «Не боги горшки обжигают» – эту истину должны крепче всего зарубить себе рабочие и крестьяне. Они должны понять, что сейчас все дело в практике, что наступил именно тот исторический момент, когда теория превращается в практику, оживляется практикой и управляется практикой, проверяется практикой, когда в особенности верны слова Маркса: «Всякий шаг практического движения важнее дюжины программ…»
Но ведь этот «всякий шаг» должен быть твердым, марксистски выверенным, коммунистически перспективным шагом. И все внове, за что ни возьмись. Те же Советы («Теоретически представляется бесспорным, что Советская власть есть новый тип государства»). И создание армии («Вопрос о строении Красной Армии был совершенно новым – он совершенно не ставился даже теоретически»). Или смена конкуренции соревнованием…
Конкретное, конструктивное решение этих и множества подобных проблем дано в классических трудах. «Маркс связывал себе – и будущим деятелям социалистической революции – руки в счет форм, приемов, способов переворота, превосходно понимая, какая масса новых проблем тогда встанет, как изменится вся обстановка в ходе переворота, как часто и сильно будет она меняться в ходе переворота».
Надо полагаться на все узнанное, понятое у Маркса, полагаться на собственное социальное прогнозирование. Но при этом всегда идти в русле главного течения марксистской мысли, идти от опыта к опыту, прислушиваясь к голосу классовой интуиции, выверяя точность продвижения к цели навигационными приборами революционной диалектики.
Как и Маркс, Ленин был яростным противником «окаменелой ортодоксии», непримиримым гонителем всякого догматизма. Учение Маркса и Энгельса «не догма, а руководство к действию» – для Владимира Ильича эти любимые крылатые слова наполнены глубочайшим содержанием. Здесь идейная духовная преемственность, чувство высочайшей ответственности, реальное осознание жизненных необходимостей, мощный творческий импульс.
Валентин ЧИКИН
