Трудную битву с укронацистами, подстрекаемыми неофашистскими главарями Запада, продолжают вести наши отважные воины, каждый день рискуя здоровьем и жизнью. И ничто не может сломить крепость их духа, веру в победу, унаследованные от героического поколения своих предков, отцов, дедов и прадедов, опрокинувших фашизм в годы Великой Отечественной войны.
Сколько же замечательных советских людей всех профессий и званий вписано в эту Великую Победу, кто в дни горячих сражений становился, как и сегодня, бесстрашным воином и на войне, и в тылу!
Среди них были поэты и писатели, талантливые летописцы войны – такие, как поэт, публицист, романист, драматург и общественный деятель Константин Симонов. Он был не просто известен, но и как бы лично знаком каждому из нас: другом, товарищем, советником и просто дорогим, близким человеком своими книгами, неповторимыми талантливыми стихами о войне и доблести, дружбе и преданности Родине. С ним мы встречались у телевизора, в кинозалах с документальными фильмами, в которых разговор шел всегда от первого лица, а часто и на выставках известного военного корреспондента Евгения Халдея, друга Симонова, запечатлевшего его на войне более чем в ста снимках. Он был из тех дорогих советскому народу поэтов и писателей, кто смело и открыто сам считал себя «завербованным для дела коммунизма», веря, что именно ему принадлежит будущее и сражаясь за него с винтовкой и пером.
Первое свое боевое, как и журналистское, крещение он принял еще на Халхин-Голе в 1939 году, где наши воины выполняли интернациональный долг на реке у сопки, помогая армии Монгольской Народной Республики в отражении японских агрессоров.
Константин Симонов, сотрудничая с фронтовой газетой «Героическая красноармейская», публиковал в ней стихи, очерки, статьи – мужал, словно готовясь к новым большим испытаниям. Великую Отечественную войну он встретил, зная уже, кто такой враг, что такое смерть. Перед отъездом на фронт он стал кандидатом в члены партии, направленным в газету третьей армии в г. Гродно. Громадность фронта испытал на себе, выбравшись из окружения из-под Могилева, затем на севере – на Мурманском участке фронта – и во многих еще горячих точках, фронтах, где шли ожесточенные сражения.
Вера в победу не оставила его даже после выхода из окружения, «Где в полверсте от крайней хаты / Мы, оторвавшись от земли, / Под оружейные раскаты, / Уже не прячась, в рост пошли», – писал поэт. – И ты уверен в эту пору, / Что раз такие полверсты / Ты смог пройти, то значит, скоро / Пройти всю землю сможешь ты».
Этой верой он заряжал и других бойцов – и на севере, и на Мурманском участке фронта, где воевал К. Симонов рядом с друзьями-фотокорами Евгением Халдеем и Михаилом Бронштейном, которого потом запечатлел в своем романе «Живые и мертвые» в образе фотокора Вайнштейна.
Миша погиб под Харьковом, навсегда оставшись для нас в памяти, как и многие-многие герои романа «Дни и ночи».
В ночь на 7 Ноября, в знаменательную дату, Константин Симонов уходил в свою первую разведку на Севере.
А вел группу Степан Мотовилин. «Разведчик, с которым я к финнам ходил», – напишет о нем поэт в «Красной Звезде». В ту ночь храбрецы сожгли вражеский склад с продовольствием. И этим отметили 7 Ноября 1941 г.
«Героический гранитный линкор» – так назывался полуостров «Рыбачий», с первых же дней войны оказавшийся отрезанным от Большой земли, о котором писал поэт. Здесь он подружился с корреспондентом местной многотиражки «За честь Родины». И читал свои стихи. Здесь же родилось и знаменитое «Жди меня», и я вернусь, / Всем смертям назло…», которое потом разошлось по всему фронту.
О бесстрашии, отчаянном сопротивлении врагу в пылающем Сталинграде в 1942 г. тоже писал поэт. А героем первого сталинградского очерка «Солдатская слава» стал Семен Школенко, в прошлом горный мастер, а на войне разведчик – мощный парень с загорелым, обветренным лицом, настоящий богатырь. О таких читаем в романе «Дни и ночи», над которым всю осень 1943 г. Симонов работал до изнеможения.
А сколько прекрасных стихов, поднимающих дух воина, выходило из-под пера фронтового корреспондента в те дни!
…Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
В 1941 году, самом ожесточенном и суровом, поэт призывал отстаивать Родину, бороться за нее до последнего, даже если рядом смерть.
И в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке,
И в краткий миг припомнить разом надо
Всё, что у нас осталось вдалеке…
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Любовь к Родине питает веру в Победу:
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно холодать и голодать
Идти на смерть!
Но эти три березы
При жизни никому
Нельзя отдать…
А какой силой мужества пронизаны такие строки:
В нас есть суровая свобода:
На слезы обрекая мать,
Бессмертье своего народа
Своею смертью покупать.
Эти стихи можно адресовать и погибшему на войне другу поэта Евгению Петрову, о котором он писал:
Никто еще не знает средства
От неожиданных смертей,
Все тяжелее груз наследства,
Все уже круг твоих друзей.
Неси ж их груз, в боях кочуя,
Не оставляя ничего.
С ним вместе под огнем ночуя,
Неси его, неси его!..
И кто-то, кто тебя не видел,
Из третьих рук твой груз возьмет,
За мертвых мстя и ненавидя,
Его к победе донесет.
И доносили ценой своей храбрости и жизни.
Героическому поколению моряков, стоящих насмерть в сражении под Одессой в 1941 г., посвящены такие строки:
Днем, по капле нацедив во фляжки,
Сотый раз переходя в штыки,
Разодрав кровавые тельняшки,
Молча умирают моряки…
Но не только отдает жизнь за Родину – преображается, мужает на войне человек:
Я помню в Вязьме старый дом.
Одну лишь ночь мы жили в нем…
В ту ночь, готовясь умирать,
Навек забыли мы, как лгать,
Как изменять, как быть скупым,
Как над добром дрожать своим.
Хлеб пополам, кров пополам –
Так жизнь в ту ночь открылась нам.
А как связаны между собой героические поколения прошлого и настоящего:
Пусть то безыменное поле,
Где нынче пришлось нам стоять,
Вдруг станет той самой твердыней,
Которую немцам не взять.
Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала.
И у каждого воина Великой Отечественной было свое Бородино.
Так воевал и держался до последнего наводчик Поляков из тульских кузнецов… веселый парень и храбрец – храбрец из храбрецов…
– Пускай крепка у них броня,
Пускай идут они.
В груди есть сердце у меня
Покрепче их брони.
Из стали скованы сердца
У нас, большевиков, –
Так говорил своим друзьям
Наводчик Поляков…
А враг все ближе подходил,
Но, позабыв о нем,
Сережа Поляков шутил
Под вражеским огнем.
Четыре танка в темноте вокруг него горят.
Он все снаряды расстрелял.
Всего один в стволе,
Но ведь недаром мы стоим
На собственной земле!
И ровно с двадцати шагов,
Гранатою в упор,
Закончил с танком Поляков
Последний разговор.
Разбил он пушку у врага,
Заклинил пулемет.
Но был еще механик жив,
И танк прошел вперед.
С размаху на орудье он
Наехал с трех шагов.
Так на посту своем погиб
Наводчик Поляков.
Это такие, как он, заживо в танках горевшие, окровавленным ногтем царапали на броне: «Большевики не сдаются!»
…Мы умеем жертвовать жизнью
только одной своей.
Но зато эту одну трудно у нас отобрать, – говорил поэт.
А какую силу духа и воли являли на войне коммунисты-политруки, вдохновляя бойцов на победу и за это умирая. О них говорится в «Балладе о политруке»:
…Он войну начинал на границе
И погиб, в первый раз, под Смоленском…
Он второй раз погиб в Сталинграде.
В первый день, в первый час прорыва…
В третий раз он умер под Курском,
Когда мы им хребет ломали…
А в четвертый раз умирал он
За днепровскою переправой…
У него было длинное имя,
У политрука нашей роты,
За четыре кровавых года
Так война его удлинила,
Что в одну строку не упишешь:
Иванов его было имя,
И Гриценко, и Кондратович,
Акопян, Мурацов, Долидзе,
И опять Иванов, и Лацис,
Тугельбаев, Слуцкий, и снова
Иванов, и опять Гриценко…
Уже видно было победу,
Но война войной оставалась,
И на длинной ее дороге
Еще много раз погибал он.
Восемь раз копали могилы,
Восемь тел его мы зарыли:
Трижды в русскую, в русскую, в русскую,
В украинскую, в украинскую,
И еще один – в белорусскую,
На седьмой раз – в братскую польскую,
На восьмой – в немецкую землю.
На девятый раз он не умер.
Он дошел до Берлина с нами,
С перевязанной головою.
На ступеньках рейхстага снялся
С нами вместе, со всею ротой.
И невидимо для незнавших
Восемь политруков стояло
Рядом с ним, с девятым, дошедшим.
Это было так, потому что
Всю дорогу, четыре года,
Они были душою роты,
А душа, говорят, бессмертна!
Не попы, а мы, коммунисты,
Говорим, что она бессмертна…
Он дошел до Берлина с перевязанной головой. На ступеньках рейхстага снялся со всеми ротой. И невидимо для не знавших рядом с ним, с девятым, дошедшим. Это было так, потому что всю дорогу, 4 года, они были душою роты, а душа, говорят, бессмертна.
Вместе с боевыми друзьями дошел он до Берлина и расписался на рейхстаге.
А фронтовых друзей у него было много. С другом Е. Долматовским не раз встречались в Сталинграде, на Курской дуге, на Днепре, при освобождении Польши и, наконец, в Берлине – не только на пылающих улицах, но и в здании инженерной школы, в Карлсхорсте при подписании капитуляции Германии.
Говорить и писать правду о войне, ее рядовых героях, вынесших на себе всю ее тяжесть, и в то же время пресекать любую неправду и несправедливость, сказанную о ней, противостоять ей журналист считал своим человеческим долгом:
…Мы, пройдя через кровь и страдания,
Снова к прошлому взглядом приблизимся,
Но на этом далеком свидании
До былой слепоты не унизимся,
– писал он, пресекая любую ложь, неправду, сказанную о войне.
Уже тогда он предвидел, какое зло несет это для народа и страны, для ее истории.
А как бичевал поэт, высмеивая, тех людей, у которых уже тогда личное обогащение, чистоган, вещемания были на первом плане:
Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай,
Что мне делать с земным имуществом,
Если скажет он: выбирай?
В жизни есть много всяких прав у людей: право на любовь, на дружбу, право трудиться и стоять за Родину. Но нет одного только права: забывать о том, что сделали наши героические предшественники во имя Победы, жизни на земле, идей коммунизма, – подчеркивал поэт. – Если мы это забудем – уподобимся врагам нашим.
А как прозорливо увидел Симонов их истинное лицо – лицо западных заправил, уже тогда, сразу после войны и в разгар холодной войны готовящихся украсть нашу Победу, замышляющих объявить нас врагами, изгоями.
«Простого факта, что у вас есть друг в Москве, – писал он, – достаточно врагам в Нью-Йорке, чтобы вас травить, ругая на все корки».
Но мы, коммунисты, «всю залежь клеветы сбываем с рук. И в этом тайны нет. Они – фашисты – и в этом тоже тайны нет. Без всяких тайн и мы воюем с ними».
И эта травля русских, нас, победителей, началась уже в те дни, когда на Западе переняли наследие гитлеризма:
«Опять в газетах пишут о войне, опять ругают русских и Россию. И переводчик переводит мне с чужим акцентом их слова чужие», – писал поэт, будто заглянув в сегодняшнее время и как бы призывая нас быть сильными и крепко сплоченными перед надвигающейся угрозой третьей мировой войны, против развязывания которой и сражался в ХХ веке поэт, патриот, воин, коммунист. Недаром он был одним из первых писателей, награжденных орденом Красного Знамени. Всю свою жизнь Симонов оставался поэтом, писателем и солдатом. И после войны его влекли дальние края и люди, большие стройки и горячие точки.
И друг Е. Халдей снимал его всюду, куда приводили дороги: на перекрытии Енисея, у оленеводов Чукотки, на острове Даманском, у воинов Дальнего Востока. И это всегда были встречи с людьми, которых он любил и ценил за неутомимый созидательный труд и верность Родине.
В последние годы, будучи тяжело больным, писатель не сдавался и продолжал работать, даже подшучивая над самим собой:
Подняв трех дочерей и сына,
Пройдя сквозь 9 пятилеток,
Стал под напором медицины
Ходячим кладбищем таблеток.
И, чтоб не растащили внуки
Свой уж давно целебный прах,
Советской завещал науке
Развеять на семи верстах.
Как Симонов и завещал, прах его развеяли под Могилевом, на Буйничском поле, – там, где в июле 1941 г. он видел, как, преграждая путь немецким танкам, стояли насмерть наши пехотинцы и артиллеристы. И всю жизнь ощущал неразрывную связь с ними – с теми, кто навеки остался на поле боя. Прах его смешался с прахом погибших за Родину в 1941 г. и остался с ними навсегда.
А. ЗАСИМОВА
г. Пушкино, Московская обл.
