Знаменательная эпоха французской истории, начавшаяся буржуазной революцией 1789 года и через последовавшие затем революции 1830–1834 и 1848 годов пришла к первой пролетарской революции 1871 года, совершенной совместными усилиями пролетариата и мелкой буржуазии Парижа. Длительная, упорная борьба против правительства Наполеона III, доведшего страну до небывалого национального унижения и почти разорившего ее, способствовала сближению двух классов и привела к союзу между ними.
Восемнадцать лет императорского режима тяжелым бременем легли на плечи трудового народа. Империя, возникшая в результате государственного переворота 2 декабря 1851 года, фактически уничтожила все завоевания революции 1848 года и вместо демократических республиканских учреждений установила в стране систему полного административного произвола. Во Франции возникла ничем не прикрытая личная диктатура.
Крупная буржуазия, в интересах которой президент республики Луи Бонапарт совершил превращение в императора Франции, напуганная июльским восстанием парижского пролетариата, с радостью отказалась от ненужной ее в данной обстановке политической свободы: только под защитой сильной власти могла она спокойно и беспрепятственно продолжать эксплуатацию пролетариата, разоряя вместе с тем и широкие слои мелких самостоятельных хозяйчиков – ремесленников и торговцев.
В годы Империи развитие промышленного капитализма шагнуло далеко вперед, значительно ухудшив положение низших слоев общества, делая это положение подчас совершенно невыносимым. Рабочее и революционное движение во Франции пятидесятых-шестидесятых годов XIX века поэтому не прекращалось.
Франко-прусская война, начавшаяся летом 1870 года, до самого конца обнажила гнилые корни Второй империи. Народ ответил на Седанскую катастрофу – полный разгром французских армий – революцией 4 сентября 1870 года и уничтожением императорской власти.
Однако неподготовленность революционный партий к захвату власти привела к образованию буржуазного временного правительства, так называемой национальной обороны, унаследовавшего от империи «не только груду развалин, но и страх перед рабочим классом» (К. Маркс). У власти вместо одной фракции буржуазии оказалась другая ее фракция, одно буржуазное правительство заменено было другим; классовая борьба развертывалась дальше в еще более осложненной обстановке. После Седанской битвы прусская армия продолжала наступление и скоро начала осаду Парижа. И без того тяжелое положение масс значительно ухудшилось вследствие новых, порожденных осадой бедствий. Преступная политика правительства национальной обороны способствовала дальнейшему сближению пролетариата и мелкой буржуазии. Союз между ними был закреплен теперь окончательно.
«Коммуна возникла стихийно, ее никто сознательно и планомерно не подготовлял. Неудачная война с Германией, мучения во время осады, безработица среди пролетариата и разорение среди мелкой буржуазии; негодование массы против высших классов и против начальства, проявившего полную неспособность, смутное брожение в среде рабочего класса, недовольного своим положением и стремившегося к иному социальному укладу; реакционный состав Национального собрания, заставлявший опасаться за судьбу республики, – все это и многое другое соединилось для того, чтобы толкнуть парижское население к революции 18 марта, неожиданно передавшей власть в руки национальной гвардии, в руки рабочего класса и примкнувшей к нему мелкой буржуазии». В.И. Ленин «Памяти Коммуны».
Попытка разоружить рабочих и ремесленников Парижа и отнять у них пушки привела к изгнанию «законных» властителей Франции и установлению в ней нового, вышедшего из народных низов правительства. Значение деятельности этого правительства – Коммуны – слишком хорошо известно. Достаточно сказать, что Коммуна впервые в мировой истории действительно разрушила государственный аппарат буржуазии, что в деятельности ее имелись элементы социализма: последовательно проводя благоприятную для трудящихся политику, правительство Коммуны начало вводить рабочий контроль над производством, передавать рабочим покинутые фабрикантами предприятия.
Неудивительно, что только трудящиеся, рабочие и низшие слои мелкой буржуазии, до конца защищали дело Коммуны, приняв на себя в кровавые майские дни удары озверевшего Версаля.
Требования парижан провести выборы в муниципальный совет (Коммуну), способный обеспечить оборону столицы, наталкивались на неизменный отказ. Прусские войска подошли к городским укреплениям, и 19 сентября началась осада Парижа, продолжавшаяся более четырех месяцев. Вынужденное выбирать между национальным долгом и классовыми интересами, правительство не колебалось ни минуты – оно превратилось в правительство национальной измены. Бездеятельность властей заставила республиканские комитеты бдительности, избранные после 4 сентября в каждом из 20 округов Парижа, взять на себя административно-хозяйственные функции, связанные с удовлетворением первых нужд трудящихся. Центральный комитет 20 округов, первый выборный орган революционного Парижа, в период осады города являлся политическим центром его пролетарских сил.
Тяжелое поражение, понесенное Францией в войне с Пруссией, обострило классовые противоречия между пролетариатом и буржуазией. Возмущение трудящихся предательской политикой правящих кругов еще более усилилось, когда во главе правительства встал монархист, сторонник династии Орлеанов, тесно связанный с верхушкой буржуазии, – Адольф Тьер. В работе «Гражданская война во Франции» Карл Маркс дал ему уничтожающую характеристику, отметив, что «этот карлик любил перед лицом Европы размахивать мечом Наполеона I, в своих исторических трудах он только и делал, что чистил сапоги Наполеона, на деле же его внешняя политика всегда приводила к крайнему унижению Франции – начиная от Лондонской конвенции 1840 г. до капитуляции Парижа 1871 г. и теперешней гражданской войны, во время которой он, по специальному разрешению Бисмарка, натравил на Париж пленных Седана и Меца. Несмотря на свои гибкие способности и изменчивость своих стремлений, он всю свою жизнь был самым закоренелым рутинером. Нечего и говорить, что более глубокие движения, происходящие в современном обществе, всегда оставались для него непостижимой тайной; его мозг, все силы которого ушли в язык, не мог освоиться даже с самыми осязательными изменениями, совершающимися на поверхности общества».
Наверное, это общее правило: контрреволюционеры, отстаивая свои узкоклассовые интересы, предают национальные интересы и подавляют справедливое возмущение трудящихся, продают национальные богатства, чтобы набить мошну.
«Нельзя быть героем, сражаясь против своей Отчизны», – писал Виктор Гюго. Тьер же объехал всю Европу, выпрашивая помощь для борьбы с собственным народом. Капитуляция, отдавшая во власть Пруссии не только Париж, но и всю Францию, закончила собой длинный ряд изменнических интриг с врагом, начатых узурпаторами 4 сентября, в самый день захвата ими власти. Эта капитуляция положила начало гражданской войне, которую они затем повели при содействии Пруссии против республики и Парижа. Ловушка была уже в самих условиях капитуляции. Более трети страны находилось в руках врага, столица – отрезана от провинции, все пути сообщения нарушены. Население не могло не почувствовать, что условия перемирия делали немыслимым продолжение войны и что для заключения мира, предписанного Бисмарком, лучше всего подходят наихудшие люди Франции.
Карл Маркс пишет: «Невиданное дотоле разорение Франции побудило этих патриотов – представителей земельной собственности и капитала – на глазах и под высоким покровительством чужеземного завоевателя завершить внешнюю войну войной гражданской, бунтом рабовладельцев».
Первым условием успеха было разоружение Парижа. Тьер потребовал сложить оружие, иначе угрожал обезглавить его и лишить звания столицы. Именно Париж был единственным препятствием на пути контрреволюционного заговора. Но Париж был на страже, и накануне вступления пруссаков Центральный комитет принял меры к перевозке на Монмартр, в Бельвиль и Ла-Виллет пушек и митральез, изменнически оставленных капитулянтами именно в тех кварталах, в которые должны были вступить пруссаки. Эта артиллерия была создана на суммы, собранные самой национальной гвардией. Захват артиллерии должен был послужить, очевидно, только началом всеобщего разоружения Парижа, а следовательно, и разоружения революции 4 сентября. Но революция стала узаконенным состоянием Франции. Республику признал победитель в тексте капитуляции, и от ее имени было созвано Национальное собрание: законным основанием его являлась революция парижских рабочих 4 сентября. Париж был полон геройской решимости пройти через все опасности борьбы с французскими заговорщиками, несмотря на то, что прусские пушки угрожали ему из его же фортов. «…Из отвращения к гражданской войне, которую старались навязать Парижу – Центральный комитет продолжал придерживаться чисто оборонительной позиции, не обращая внимания ни на провокационные выходки Национального собрания, ни на узурпаторские действия исполнительной власти, ни на угрожающую концентрацию войск в Париже и вокруг него».
«Правительство национальной обороны больше всего боялось пролетарской революции. Жюль Фавр, министр иностранных дел, признавался в письме к Гамбетте, что они защищаются не от прусских солдат, а от парижских рабочих» (К. Маркс). Согласно заранее выработанному правительством плану, наступление войск на пролетарские кварталы, где укрепилась национальная гвардия, для ликвидации ее ЦК и разоружения было назначено в ночь на 18 марта.
Ночью 18 марта Тьер отправил несколько полков и полицейских отрядов отобрать пушки и митральезы, принадлежавшие национальной гвардии. Рабочие подняли тревогу и вместе с массами мелкой буржуазии дали отпор войскам. Солдаты, которым генералы Леконт и Клеман Тома приказали стрелять в толпу женщин и детей, расстреляли самих генералов и начали брататься с рабочими. Париж весь день воздвигал баррикады. Тьер бежал с черного хода министерства иностранных дел, приказав войскам и всем государственным учреждениям в тот же день переехать в Версаль, где уже собралось Национальное собрание. Их свободно выпустили из Парижа, и это была первая крупная ошибка ЦК национальной гвардии, к которому перешла власть. Он занял своими батальонами важнейшие правительственные здания и поднял над ратушей – новым местом своих заседаний – красное знамя. Установленная таким образом власть рабочих, однако, была непрочной, поскольку по соседству существовало реакционное правительство, сохранившее в своих руках аппарат управления страной, а под стенами города стояли пруссаки, готовые в любой момент к интервенции. Поддержка же красного Парижа провинцией была недостаточной, так как восстания, вспыхнувшие между 19 и 27 марта в Марселе, Лионе, Нарбонне и других городах, оказались слишком разрозненными и лишенными единого руководства. ЦК национальной гвардии еще более ослабил шансы революции на успех, не воспользовавшись своим военным перевесом для похода на Версаль, захвата правительства и разгона Национального собрания.
«В своем упорном нежелании продолжать гражданскую войну, начатую разбойничьим нападением Тьера на Монмартр, Центральный комитет сам сделал на этот раз роковую ошибку: надо было немедленно идти на Версаль – Версаль не имел тогда достаточных средств к обороне – и раз навсегда покончить с конспирациями Тьера и его помещичьей палаты» (Карл Маркс. «Гражданская война во Франции»). Вместо этого ЦК вступил в переговоры с соглашательски настроенными депутатами Парижа о проведении 26 марта выборов в Коммуну. Умеренность выдвинутых требований показывает, что он не осознал в начале революции своей роли и всей остроты начавшейся гражданской войны. Тьер, наоборот, воспользовался затяжными переговорами для реорганизации своей армии, главным образом военнопленными, возвращенными из Германии Бисмарком, имея в виду овладеть революционным Парижем при помощи новой осады.
А в Париже свободно выходила буржуазно-республиканская и реакционная пресса, бушевавшая против революции 18 марта и ЦК национальной гвардии. Банк 22 марта отказал ЦК в небольшой сумме денег. Агент Тьера адмирал Сессе организовал контрреволюционную демонстрацию, во время которой были убиты двое гвардейцев и ранено семеро. Эта попытка контрреволюционного переворота толкнула ЦК национальной гвардии на решительные действия и создала перелом в его политике: он отказался от уступок, тверже подступил к банку, арестовал главнокомандующего, пьяницу Люлье, выпустившего из Парижа войска и военное имущество. Но первое, решающее в дни Коммуны время для мобилизации революционных сил и быстрого разгрома растерявшегося врага было потеряно, что в значительной степени определило исход ее борьбы. Снисходительность Коммуны к полицейским, которые благополучно удалились в Версаль, великодушие вооруженных рабочих, столь несвойственные «партии порядка», были приняты ею за сознание рабочими своего бессилия.
Все политические перевороты, совершенные во Франции до Коммуны, оставляли нетронутой военную и полицейско-бюрократическую машину буржуазного государства, сложившуюся при Наполеоне I. Ни одна из буржуазных революций – 1830 г., 1848 г. и 1870 г., не затронула этот государственный аппарат, служивший орудием угнетения народных масс и защиты привилегий эксплуататорского меньшинства. По иному пути должна была пойти пролетарская парижская революция. Как правительство рабочих Коммуна с первых дней приступила к поискам новых форм подлинно демократического самоуправления, означавших на деле слом всей старой государственной машины буржуазии.
Уже 29 марта Коммуна издала декрет об отмене рекрутского набора и упразднения старой армии. Это было осуществлением одного из важнейших пунктов программы демократических преобразований, выдвинутой в 1866 г. на Женевском конгрессе I Интернационала. «Исторический опыт показал антинародную сущность милитаристской системы, при которой армия отрывается от народа и используется против интересов трудящихся, для защиты привилегий господствующих классов, для подавления революционных выступлений и ведения захватнических войн». Постоянную армию Коммуна заменила всеобщим вооружением народа – национальной гвардией, состоявшей в основном из трудящихся. Обязанности охраны порядка и обеспечения безопасности граждан были возложены вместо полиции на резервные батальоны национальной гвардии.
Показательно, что новая русская буржуазия заменила народную милицию на полицию, чем доказала, кто хозяин в доме, и это было важное решение президента Медведева.
Твердая решимость коммунаров покончить с ненавистным прошлым угнетения и насилия нашла символическое выражение в декрете от 12 апреля о разрушении колонны со статуей Наполеона I на Вандомской площади, «памятника варварства, символа грубой силы и ложной славы, апологии милитаризма», – этот памятник противоречил праву и принципу братства народов. Декрет был приведен в исполнение 16 мая при большом стечении народа, горячо одобрившего эту меру Коммуны.
Полным разрывом с практикой всех буржуазных революций был принятый 1 апреля декрет об установлении максимального оклада государственным служащим (в том числе и членам Коммуны) в размере 6 тысяч франков в год, что равнялось заработной плате квалифицированного рабочего. Этот указ закрыл путь в государственный аппарат продажным чиновникам и карьеристам. В органы Коммуны вошли рабочие и представители революционной интеллигенции, показавшие пример бескорыстного служения революции.
В новой буржуазной России оклады чиновников несравнимы не только с рабочими окладами, а даже с академическими. В результате коридоры власти заполнились проходимцами, подпевалами, преступниками такого рода, что даже новая власть, породившая их, должна была наказать слишком зарвавшихся.
Отделив церковь от государства, Коммуна покончила с духовным угнетением масс, отстранила духовенство от руководства делом народного образования. В декрете Коммуны указывалось, что содержание духовенства за счет государственных средств противоречит принципу свободы совести, так как облагает налогом всех граждан, независимо от их отношения к религии.
Выборность, ответственность и сменяемость всех должностных лиц, коллегиальность управления – таковы были демократические принципы, положенные в основу нового государственного аппарата.
Опыт Парижской Коммуны подтвердил мысль Маркса о том, что рабочий класс не может просто овладеть буржуазной государственной машиной и пустить ее в ход для своих целей. Коммуна создала новый госаппарат, поставленный на службу народу. Впервые в истории образовалась подлинно демократическая власть, которая опиралась на силу вооруженного народа и в интересах народа.
Будучи сама составлена из выборных, сменяемых и ответственных перед избирателями членов, объединяя в своих руках функции законодательной, исполнительной и судебной власти, являясь, таким образом, не парламентом, а рабочим органом, Коммуна напоминает Советы. Маркс писал Кугельману 17 апреля 1871 года: «Как бы ни кончилось дело непосредственно на этот раз, новый исходный пункт всемирно-исторической важности все-таки завоеван». Партийный состав Коммуны после выборов отличался пестротой, отразив различные течения революционно-демократической и социалистической мысли, но в середине апреля наметилось деление на бланкистское большинство и прудонистское меньшинство. Отсутствие единой дисциплинированной рабочей партии, вооруженной передовой теорией и определенной программой, обрекало Коммуну на фракционные споры и борьбу, препятствуя во многих случаях принятию правильных и своевременных решений, а также их энергичному проведению в жизнь. Так, например, в социально-экономической сфере законодательство Коммуны носило робкий и половинчатый характер, а в области финансов допущен был серьезнейший просчет: Коммуна отказалась от захвата Французского банка, в котором хранились деньги и ценности на сумму около 3 млрд франков. За период существования Коммуны Французский банк выдал ей только 15 млн, лежавших на счету муниципалитета, а за это же время он перевел Версальскому правительству 257 млн франков. Захвату банка помешал делегат Коммуны при банке прудонист Белэ, лишив Коммуну средств для осуществления многих задуманных реформ. Коммуна показала пример всему последующему рабочему движению, как начинать подлинно пролетарскую революцию: не пользоваться готовой государственной машиной буржуазии, а разбить и заменить ее. Именно это делало Коммуну первым в истории правительством рабочего класса, которое должно было устранить не только монархическую форму классового господства, но и самое классовое господство. «Ее (Коммуны) настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правительством рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присваивающего. Она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда» (К. Маркс).
В.И. Ленин марксово учение продолжил и развил дальше, на опыте русской революции, открыв советскую власть как форму пролетарского государства. Защищая Советы как правительство революционных рабочих и крестьян, Ленин писал в октябре 1917 года: «Эта власть того же типа, какой была Коммуна 1871 года. Основные признаки этого типа 1) источник власти – не закон, предварительно обсужденный и проведенный парламентом, а прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение; 2) замена полиции и армии, как отделенных от народа и противопоставленных народу учреждений, прямым вооружением всего народа; 3) чиновничество, бюрократия либо заменяются опять-таки непосредственной властью своего народа, либо, по меньшей мере, ставятся под особый контроль, превращаются не только в выборных, но и сменяемых по первому требованию народа, сводятся на положение просто уполномоченных».
Разработанный план похода на Версаль осуществить было уже невозможно из-за огромного превосходства Версаля в численности войск и вооружения. Нерешительность и прекраснодушие коммунаров помешали сделать это раньше. Наступила «майская неделя», когда версальцы вошли в Париж и начали уничтожать коммунаров. Исторические документы дают яркое представление о стойкости и героизме, проявленных защитниками Коммуны в борьбе с версальцами. Женщины не уступали в храбрости мужчинам. Не отставали от взрослых дети и подростки.
Вот что говорилось в приказе от 14 мая по 6-му легиону о братьях Эрнесте и Феликсе Дюнанах, подростках 14 и 17 лет. «Оба мальчика, – писал начальник легиона, – проявили блестящую выдержку во время атаки парка Исси. Более часа они выдерживали огонь версальцев на расстоянии 100 метров, а затем вместе со своими товарищами по 1-й роте бросились в штыки и взяли баррикаду в Мулино; это было в понедельник 9 мая. Младший из братьев, Эрнест, пал, сраженный пулею в тот момент, когда он водружал знамя батальона на вершине баррикады. Феликс, бросившийся вперед, чтобы отбить знамя и унести тело своего брата, пал, в свою очередь, сраженный перед баррикадой».
На баррикаде
За баррикадами, на улице пустой,
Омытой кровью жертв, и грешной и святой,
Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний.
«Ты тоже коммунар?» – «Да, сударь, не последний!» –
«Что ж! – капитан решил. – Конец для всех – расстрел.
Жди, очередь дойдет!» И мальчуган смотрел
На вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.
Внезапно он сказал, отваги не утратив:
«Позвольте матери часы мне отнести!» –
«Сбежишь?» – «Нет, возвращусь!» – «Ага, как ни верти,
Ты струсил, сорванец! Где дом твой?» – «У фонтана».
И возвратиться он поклялся капитану.
«Ну живо, черт с тобой! Уловка не тонка!» –
Расхохотался взвод над бегством паренька.
С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.
Но смех умолк, когда внезапно мальчик бледный
Предстал им, гордости суровой не тая,
Сам подошел к стене и крикнул: «Вот и я!»
И устыдилась смерть, и был отпущен пленный.
Виктор ГЮГО
Уже 150 лет назад дети были вполне сознательными участниками классовых битв, а потому могли принимать собственные решения. У нас такими были оклеветанный подлецами Павлик Морозов и юные партизаны Марат Казей, Володя Дубинин, Леня Голиков… а сейчас почему-то подросткам отказывают в субъектности и понимании обстановки.
Из воззвания Генерального совета Международного общества рабочих по поводу гражданской войны во Франции 1871 г., написанного К. Марксом:
«Европейские правительства продемонстрировали перед лицом Парижа международный характер классового господства, а сами вопят на весь мир, что главной причиной всех бедствий является Международное Товарищество Рабочих, то есть международная организация труда против всемирного заговора капитала… Буржуазный рассудок, пропитанный полицейщиной, разумеется, представляет себе Международное Товарищество Рабочих в виде какого-то тайного заговорщического общества, центральное правление которого время от времени назначает восстания в разных странах. На самом же деле наше Товарищество есть лишь международный союз, объединяющий самых передовых рабочих разных стран цивилизованного мира. Где бы и при каких бы условиях ни проявлялась классовая борьба, какие бы формы она ни принимала, – везде на первом месте стоят, само собой разумеется, члены нашего Товарищества. Та почва, на которой вырастает это Товарищество, есть само современное общество. Это Товарищество не может быть искоренено, сколько бы крови ни было пролито. Чтобы искоренить его, правительства должны были бы искоренить деспотическое господство капитала над трудом, то есть искоренить основу своего собственного паразитического существования. Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов».
Версальский террор подавил Коммуну, сопроводив его кровавой расправой с трудящимися Парижа. Хватали и расстреливали не только участников Коммуны, но и людей, которые держались в стороне от нее, но по тем или иным причинам казались подозрительными. Поголовно убивали всех, кто носил обувь военного образца и мундир национального гвардейца. Зачастую людей осуждали на смерть за найденные при обыске кепи национального гвардейца, за сходство с кем-либо из деятелей Коммуны, за косой взгляд, брошенный на палачей, за неосторожное замечание по их адресу. Расстреливали женщин и даже детей.
Более трех тысяч человек были расстреляны во дворе казармы Лобо, сотни людей у кладбища Пер-Лашез; в тюрьме Ля-Рокетт за один день было умерщвлено почти 2 тысячи человек. Даже раненые в госпиталях и лечившие их врачи не были ограждены от репрессий. За руководящими деятелями Коммуны была организована настоящая охота. Члена Коммуны Э. Варлена в течение двух часов водили по улицам Монмартра под улюлюканье обывателей, полицейских и солдат, которые осыпали его ударами и плевками. Избитый до полусмерти, он уже не мог держаться на ногах. Э. Варлен умер с возгласом: «Да здравствует Коммуна!»
Казнен был версальцем видный публицист Ж.-Б. Мильер. «Я знаю вас лишь по имени, – заявил ему капитан Гарсен. – Я читал некоторые из ваших статей. Вы – гадина, которую следует раздавить. Вы ненавидите общество». – «О да. Это общество я ненавижу», – ответил Мильер. Его расстреляли на ступенях Пантеона, предварительно заставив опуститься на колени. Последними словами его были: «Да здравствует Республика! Да здравствует народ! Да здравствует человечество!» Без суда был расстрелян и прокурор Парижской коммуны Р. Риго. Он пал с возгласом: «Да здравствует Коммуна! Долой убийц!»
Оказывается, бывшие коммунисты – предатели советского строя, уничтожившие СССР и восстановившие власть буржуазии – изучали Парижскую Коммуну и взяли из нее то, что им было надо – «раздавите гадину!». Это провокаторы.
Одним из самых жестоких и циничных палачей Коммуны являлся генерал Галифе, ярый реакционер и бонапартист. По его приказу расстреляли более ста коммунаров.
К середине июня расстрелы без суда прекратились, но не потому, что победители почувствовали сострадание к побежденным, а потому, что дальнейшее нагромождение трупов, которые едва успевали зарывать в землю, грозило распространением эпидемий. Тысячи арестованных коммунаров томились в тюрьмах в ужасающих условиях, умирали от болезней, недоедания и побоев.
Всего в результате тюремного заключения, осуждения на каторгу, расстрелов, вынужденной эмиграции рабочее и демократическое население Парижа потеряло около ста тысяч своих лучших сынов и дочерей.
В 1880 году накануне парламентских выборов буржуазное правительство было вынуждено пойти на удовлетворение всенародного требования о всеобщей амнистии. Несломленными, полными решимости продолжать борьбу за дело рабочего класса, за социальную республику вернулись на родину из ссылки и эмиграции осужденные коммунары.
Вернулся из эмиграции девять лет спустя и французский поэт-рабочий Эжен Потье, автор знаменитой пролетарской песни «Интернационал». В.И. Ленин в газете «Правда» №2 от 1913 года писал: «Эта песня переведена на все европейские языки… В какую бы страну ни попал сознательный рабочий, куда бы ни забросила его судьба, каким бы чужаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, он может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву «Интернационала». Рабочие всех стран подхватили песню своего передового борца, пролетария-поэта, и сделали из этой песни всемирную пролетарскую песнь, которую знают теперь десятки миллионов пролетариев».
Вот как оценил значение Коммуны В.И. Ленин:
«Память борцов Коммуны чтится не только французскими рабочими, но и пролетариатом всего мира. Ибо Коммуна боролась не за какую-нибудь местную или узконациональную задачу, а за освобождение всего трудящегося человечества, всех униженных и оскорбленных. Как передовой боец за социальную революцию, Коммуна снискала симпатии всюду, где страдает и борется пролетариат. Картина ее жизни и смерти, вид рабочего правительства, захватившего и державшего в своих руках свыше двух месяцев столицу мира, зрелище геройской борьбы пролетариата и его страдания после поражения – все это подняло дух миллионов рабочих, возбудило их надежды и привлекло их симпатии на сторону социализма. Гром парижских пушек разбудил спавшие глубоким сном самые отсталые слои пролетариата и всюду дал толчок к усилению революционно-социалистической пропаганды. Вот почему дело Коммуны не умерло; оно до сих пор живет в каждом из нас.
Дело Коммуны – это дело социальной революции, дело полного политического и экономического освобождения трудящихся, это дело всесветного пролетариата. И в этом смысле оно бессмертно».
Парижские рабочие сохранили свой пассионарный дух и память о коммунарах. Они до сих пор выходят протестовать при малейшем покушении властей на их благополучие и права. Достаточно повысить цены или затеять пенсионные реформы, как весь Париж и другие города выходят на протестные демонстрации.
В отличие от французских рабочих, бывшие советские безропотно проглотили пенсионную реформу, притом что многие люди не доживают до пенсии. Впрочем, вот еще одна оценка нашей с вами пассионарности…
М.Е. Салтыков-Щедрин:
«– Мы люди привышные! – говорили одни, – мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить – мы и тогда противного слова не молвим!– Это что говорить! – прибавляли другие, – нам терпеть можно! потому мы знаем, что у нас есть начальники!– Ты думаешь как? – ободряли третьи, – ты думаешь, начальство-то спит? Нет, брат, оно одним глазком дремлет, а другим поди уж где видит!»
А. КУТЫРЕВА,
Д. КУТЫРЕВ
г. Нижний Новгород
