Псковские коллеги написали, что в преддверии мартовского праздника он решил пойти за цветами для супруги. Выбрал, конечно же, лучший букет! И тот стал последним, что держал в руках большой русский писатель. До подъезда родного дома оставалось каких-нибудь сто-двести шагов. Увы, завершить этот путь ему было уже не дано: очередной его шаг стал шагом в вечность…
Валентин Яковлевич не просто дружил, а словно жил одной творческой жизнью с выдающимися русскими писателями. Нетающая переписка с Виктором Астафьевым, например, составила глубокую книгу «Крест бесконечный». Сам Валентин вспоминает о поездках к старшему другу так: «Астафьев у себя в Овсянке огород завел, на который тащил из леса все, что ему там нравилось – марьины коренья, стародубы, ветреницы – эта здоровая дикость лезла в огороды к соседям, грозила их урожаю. Соседки ругались. Приезжая к нему, я выпалывал все эти художества и приводил огород в порядок. А Виктор Петрович посмотрит вечером, непременно покачает головой и скажет Марье Семеновне: «Смотри, Маня, ничё у критика из рук не падат. Какой мужик мог бы выйти, какой крестьянин! Что со своей жизнью сделал?!» И махнет рукой». Но ироничный классик выражал так свое восхищение сноровистостью и жизнестойкостью собрата по судьбе.
Валентин Курбатов родился 29 сентября 1939 года в городе Салаван Куйбышевской области. В начале войны отец был призван в трудовую армию на Урал, а мать, оставшись одна, стала путевым обходчиком на железной дороге. После войны семья переехала в г. Чусовой, где они ходили по одним улицам с Виктором Астафьевым. В 1959 году был призван на службу во флот. Во время морской службы на Севере был радиотелеграфистом, типографским наборщиком, библиотекарем корабельной библиотеки. В 1962 году почти случайно приехал в Псков и остался там, работал грузчиком на чулочной фабрике, потом корректором районной газеты «Ленинская Искра», литературным сотрудником газеты «Молодой Ленинец». Поступил на факультет киноведения ВГИКа, который закончил с отличием в 1972 году и совершил огромный духовный труд самообразования, нравственного самостояния! Главные его книги – об Астафьеве, Пришвине, Белове, Гейченко, художнике Селивёрстове – о тех, кто хранил, лелеял, защищал царство Свободы и Света. Особые совместные дороги и нескончаемые беседы, перетекавшие в книги – с Валентином Распутиным…
Перед очередным Пушкинским праздником, который все больше превращается в заурядное филармоническое действо, отодвигая поэтов на задний план, Валентин Курбатов восклицал, вспоминая наши прошлые торжества, особенно при незабвенном домовом – Семене Гейченко: «Что была поэзия тогда, при начале Пушкинских праздников? Государство свободы. Не одной политической (хотя мы чувствовали и ее эхо), а высшей, редкой и незнающей национальности свободы света и Слова, которое было в начале. Это было видно по лицам испанцев, англичан, немцев, японцев (а тогда к нам ехали все). Псков на несколько дней становился республикой, вспоминал вечевые вольности и был счастлив». Вольность и счастье – утекают, а сегодня колокола и Пскова, и Святогорского монастыря скорбно звонят по рабу божьему Валентину – истинно православному русскому человеку с высшим даром – различать и возвеличивать все духовное и значительное.
В юбилейном интервью еще 2009 года он утверждал: «Мой возраст – это чувство восторга от ветра жизни и истории. От истории, которая в России всегда была смутой, даже в самые покойные годы. Как и Сергей Аверинцев, я констатирую: «Из мира ушла значительность». Но старость благословенна именно тем, что ты вспоминаешь эту значительность. Пытаешься в самом себе вернуть значимость и полноту каждого слова. И думаешь: «Господи, продли, продли, удержи, дай успеть…» Очень многое успел, но не всё. Не всё…
С Валентином Яковлевичем мы встречались чаще всего не за столами президиума или банкета (хотя и это бывало), а в гуще литературной жизни – то на Пушкинском празднике, то на совещании молодых, то в селенье Борки, в музее, который создал Иван Афанасьевич Васильев. На берегу озера Валя мне рассказывал про последнюю поездку к выдающемуся публицисту-деревенщику: «Пришла весть о награждении Васильева Ленинской премией, ну, я помчался к старшему другу-фронтовику. Выпили слегка за награду, легли спать, а Иван Афанасьевич ворочается, заснуть не может. Потом шумно вздохнул и сказал в голос: «Пропала жизнь!» Я включил свет и аж вскочил: «Да что с тобой, Афанасьич – Ленинская премия по праву?!» – «Ну, премия… А за что? Я ж боролся в книгах, чтобы русская деревня жила, чтобы лучшие колхозы по всему Нечернозёмью процветали, чтобы детишки талантливые и работящие росли. А мне ж за прощанье с этим дали…» Когда в июне 2020 ковидного года пришло известие о награждении Валентина Яковлевича Государственной премией Российской Федерации в области литературы и искусства за вклад в сохранение и развитие традиций русской литературы, я вдруг вспомнил тот разговор под шум великолукских сосен, и мелькнула мысль: а не вручили ли давно заслуженную Госпремию с высокой формулировкой за прощание с традициями русской убиваемой литературы?
Все чаще Валентин повторял к слову: «Если говорить о стилистике, то многие сегодня пишут «лучше», чем Астафьев и Распутин. Виртуозы, «Набоковы». «Набоковых» много, Распутиных мало». Собственно, ту же мысль он повторил и в последнем письме ко мне. Воспользовавшись давним и добрым знакомством, послал в Псков Валентину Яковлевичу как неизменному члену жюри премии «Ясная Поляна» статью моей студентки МГИК Анастасии Кобозевой, которую заметил, весомо поддержал на Всероссийском совещании молодых в Химках недавно ушедший выдающийся литературовед Петр Палиевский. Я Настю покритиковал за разбросанность, за несколько размытую оценку, за отсутствие сравнения с другими произведениями, а новый лауреат Государственной премии – горячо поддержал, написал в письме:
Дорогой Александр!
Игорь Смолькин переслал мне статью твоей студентки.
Девчонка молоток. И разложила все аккуратно, и похвалила в меру, и закончила верным: «Посмотрим»: как еще там будет, намекнув, что это не только «контур» будущей героини, но и пока только «контур» писателя.
У себя я про эту книжку нашел только (читал давно): «живо, подробно, талантливо, невыносимо». Там пропасть писательского кокетства: во как я умею, всё вижу! Ну и видь – хрен с тобой. Чего ко мне-то пристала с этой противной девчонкой.
Вырастет из твоей Анастасии хороший критик. Да уж и вырос. Петр Васильич Палиевский – это рекомендация серьезная. Можно смело печатать статью – может, этой кокетливой поэтессе с ее «Контуром» будет и на пользу, если она умеет читать чужие тексты, а не только смотреть в зеркало. А что не поглядела Анастасия других соискателей, не высмотрела контекста премии, так нет там никакого контекста, как почти во всех премиях – издатели валят кучей всё, что издали.
И хорошо, что не читала всего-то. Там соискателей больше сотни. И больше половины 18+. Да уж и соискатели хвалятся уже тем, что их «номинировали», а уж если в короткий список попали, то считай гении. Бедняги! Сегодня нет книги, не представленной на какую-нибудь премию – где-нибудь да хоть в долгий список попадут.
Обнимаю.
Твой В. Курбатов
Этой осенью Настя стала самым молодым членом нашего Союза…
Но в минуту горького прощания ощущается самое страшное, помимо недописанных книг и житейских радостных встреч: вот нужна будет поддержка, весомое необманное слово – оглянешься, а почти и нет никого. Если окинуть просторы России – ушел последний великий критик не просто из российской провинции, а из глубин народной жизни, из царства Свободы и Света.
