Что происходит с Россией?
– Вы говорили о сломе российской цивилизации. Но никто на «святую Русь» и не замахивался. Задача была – разрушить коммунистического идола, выявить в каждой частице нашего общества коммунистическую компоненту и уничтожить ее. Разве не так?
– Благими намерениями вымощена дорога в ад. Сегодня уж и видный «разрушитель идола» признает: «Целили в коммунизм, а попали в Россию». В кого на самом деле делили, как говорят, «следствие покажет». Уж больно ловко попали. Давайте все же судить не по словам, а по делам.
– Разве так можно? В политике и слово много значит.
– Ладно. Тогда вот вам первые слова. Затеяв перестройку, партийная элита предупредила устами Горбачева: «Мы не знаем общества, в котором живем!». Это немудрено – от общества верхушка КПСС давно оторвалась. Но если не знаешь общества, в котором живешь,–уйди потихоньку в отставку, а на досуге почитай книжки про это общество или поговори с умными людьми. И уж во всяком случае не лезь перестраивать это общество.
Сделано все как раз наоборот – начали перестройку, да еще революционную, т. е. не через осторожные реформы, а через слом. И что поразительно – любой поостережется разбирать забарахливший телевизор, если не знает его устройства. А общество – да что его жалеть! Тем более такое неприятное. И попали мы в руки доброхоту, который решил полечить нам головную боль, сделав молотком трепанацию черепа. Колотит и приговаривает: «Эх. не знаю я анатомии! Не учился я медицине!».
– На ошибках учатся. Уж-больно Россия–загадочная страна.
– Это миф. Россия – одна из наиболее изученных стран и у нас, и на Западе. Советологам отпускались огромные деньги, и когда к ним обращаешься, то диву даёшься– до каких тонкостей доходили они в исследованиях. Пожалуй, сегодня-то и видно, что изучили нас досконально. Другое дело, что наш интеллигент, для которого светоч разума – журнал «Огонек», в отношении России полный невежда. Так давайте сами осмыслять наше общество. Оно еще не взорвалось, а только горит. Огонь остановить можно, а взрыв переживут немногие.
– Так вы считаете, что перестройка и реформы были не стихийным процессом, какая-то логика в них была?
– Если бы процесс был стихийным, то иной раз получалось бы и удачно – как при стрельбе наобум. Но если стреляешь наобум, да еще заведомо не в ту сторону, то уж никак не попадешь. Будем исходить из результата. Ведь как хвалит демпресса нашего последнего генсека: «Горбачев обеспечил перелом хребта самой мощной фашистской империи». Да, «обеспечил перелом хребта» нашей страны, а как ее обзывать–дело вкуса.
Поучительно такое сравнение. В конце XX в. в мире реализуется два крупных проекта по переходу от авторитарного режима к открытому обществу и рыночной экономике – в Испании после смерти Франко и в СССР. Над проектами работали лучшие мозговые центры мировой демократии. Но сколь различны оба проекта. Испанцам – бережный переход без разрыва с прошлым, без сведёния счетов и разрушения каких бы то ни было структур. Результат – быстрый выход из кризиса. России – революционная ломка всех систем жизнеобеспечения, раскол общества по всем его трещинам, маховик конфликтов. и братоубийство. Итог – национальная катастрофа. Опять европейские умы замыслили, а их ученики устроили в России революционный эксперимент.
И уже с первым криком: «Иного не дано!»–зародилась тревога. Этот крик предвещал… тоталитаризм революционного толка.
Уже говорится прямо: цель реформ – не замена социальных или политических механизмов, а цивилизационный слом. То есть признаны подлежащими уничтожению сами славянские и угро-финские этносы (народы), выросшие в православии, и тюркские народы, выросшие в исламе. Они, со своими «неправильными» мироощущением и этикой, должны исчезнуть, уступив место иной цивилизации, составленной, быть может, из «новых русских» и «новых татар» – то есть уже не русских и не татар.
Иногда либеральные интеллигенты даже сетуют на то, что перед ними не чистая доска, а цивилизация, так что приходится вести трудную «перестройку личности». С какой грустью им «из глубины» отвечает Есенин:
Человек в том мире не бревенчатый
дом.
Не всегда перестроишь наново…
Но кто слушает сегодня Есенина, когда есть Бурбулис.
– Да что уж такого особенного сегодня ломают?
– Нас заставляют отказаться от той этики религиозного братства, которая и обеспечила в России возможность тысячелетнего поразительно мирного сосуществования народов и социальных групп. Взамен нам предлагают объединяться в классы, ведущие между собой узаконенную борьбу за свои интересы. Первый раз народ поддался на этот призыв в начале века, когда Россию убедили отомстить за грех крепостничества, она «умылась кровью» и восстановила ту же этику религиозного братства, «переодетую» коммунистической идеологией (как сказал опять же Есенин, «и песни новые по-старому поем, как нас учили бабушки и деды»). Были те, кто пользовались этим. – номенклатура потихоньку получала к праздникам пакеты с продуктами. Но здравый смысл говорил, что это – ничтожная несправедливость по сравнению с ценностью социального мира.
– Но ведь зло номенклатурного крепостничества тоже было нестерпимым.
– Да, многие поверили, что хуже ничего и быть не может. Каким же образом убеждают людей революционеры в том, что «так жить нельзя»? Не обращением к реальности, а растравляя обиды и трещины в сознании. Эти обиды преувеличиваются до фантастических размеров, в души наливается яд – для того, чтобы раны раскрылись, а противоречия взорвались конфликтами. И если дело имеешь с народом доверчивым – «процесс пошел». Раздуй дело с пактом Риббентропа–Молотова, и уже имеешь моральное право нарушить все нормы, захватить союзную собственность, выкинуть останки Черняховского и лишить прав треть населения – вся «демократия» тебя поддержит. Еще бы – обида, нанесенная Молотовым, требует отмщения…
– Что же теперь, не восстанавливать истину? А это – всегда месть тому или иному деятелю.
– Неправда. Политики превращают ее в месть ныне живущим. Вспомните: главным оружием перестройки была идея исторической вины – государства, партии, народа. Казалось бы, дело историков, но с помощью этой идеи ввергли в саморазрушительную вакханалию нынешние поколения наших народов! Абсурдно разрушать свой дом из-за того, что дедушка был в чем-то виноват. Но стоило власти побить себя немного в грудь, а затем крикнуть: «Ломай, ребята, свой барак! Заживем красиво!» – и все бросились ломать, да еще среди зимы. И, уже замерзая, продолжают верить.
– Это все метафоры. А в чем осязаемо состоит тот цивилизационный слом, которым пугают патриоты?
– Это – разговор долгий и трудный. В левое ухо нашептывают умные соблазнители. Вот мы все были уверены, что существовала страна Россия – а нам шепчут, что никакая это не страна, а «паноптикум народов», какой-то «выкидыш цивилизации». А есть ли русский народ? – Да тоже нет, это-де выдумки красно-коричневых. Но если вы согласны довериться здравому смыслу, то начнем по порядку. Примем, что была такая страна – Россия, собравшая множество «языков».
Первое условие благополучия в такой стране – порядок жизни, когда ни один народ не чувствует угрозы своему существованию как этносу. К такому порядку идут по-разному. В основе всех обществ лежит определенное представление о человеке. Современная западная цивилизация возникла, восприняв атомизм, приложенной сначала к человечеству, а затем уже к ^неживой природе. Патриархальные оковы были сброшены: «человек – свободный атом человечества!». Это создало «этнические тигли» для переплавки малых народов.
В США «тигли» производят новую нацию. Остались еще «трудносплавляемые» компоненты (негры), но над этим усиленно работают. Кто сопротивлялся–исчез (индейцы). При становлении рыночной экономики в Европе возникли «нации-государства», и там, где доминировала одна нация, «тигли» растворяли малые этносы. Так, в немцев превратилось много славянских племен. Если же нация, которая хозяйничает в стране, не желает ни «сплавляться» с другими народами, ни растворять их в себе – проводится «этническая чистка» территорий и вводится апартеид.
–А Россия с ее православным шовинизмом разве не тем же занималась?
– Россия и СССР жили как традиционное, не «атомизированное» общество, в котором права индивидуума не имели приоритета над правами солидарных образований, в том числе этнических. Помните, как требовали демократы отмены графы «национальность» в паспорте. А эта графа очень важна. Человек был не просто гражданином СССР, а и полномочным представителем официально признанного этноса как субъекта права. А две палаты Верховного Совета? Одна представляла «равных граждан», а другая была Советом национальностей. И это – не просто символ, хотя и он важен. Общество строилось по метафоре семьи, рода, и в отношениях собственности (прежде всего земельной) было сильно общинное начало. Поэтому здесь не возникало «тиглей», и этносы не растворялись, а сохранялись (при всех обидах и даже преступлениях режима). Тофалары выжили как народность, хотя перед войной их было 500 человек и на фронте погибла 1/3 мужчин.
– Ну и пусть сохраняются дальше. При чем здесь реформа Гайдара?
– Это – большой вопрос. Давайте в следующий раз.
«Советская Россия», 23 декабря 1993 года
В чем же прегрешения коммунистов?
Перед выборами опять подняли тему покаяния коммунистов. Новые партийцы, вроде бы умывшие руки от грехов большевизма и оставшиеся с Жуковым да Гагариным, мнутся. Мы, мол, не против покаяния, но вообще-то мы в те годы маленькие были, нам мамка не говорила, что большевики («партия Ленина–Сталина») творят. Но Бог с ним и, с партийцами, у них свои заботы. Они в политике идут по лезвию ножа – то банкиров успокоить, то шахтеров. Пусть уж делают свое дело. Важ нее нам самим разобраться с больным и страшным вопросом.
Вообще-то будоражит тему вины и покаяния исключительно та часть интеллигенции, чье сознание было воспалено перестройкой. В этом вопросе ее отрыв от основной массы советского народа был очень велик. В 1989 г. «наследие сталинизма» как одну из основных причин наших трудностей назвали 13 проц. из случайной выборки населения и 34 проц. из числа читателей «Литературной газеты», в основном интеллигентов. И это расхождение со хранилось все эти годы – разбередить старые раны требует именно радикальная интеллигенция, ориентированная на Запад и рыночную реформу. Разве не странно: именно те, кто требовал «покаяния», уже в 1989 г. при опросах выступали за «частное предпринимательство». Высокая мораль под ручку с мамоной.
Кстати, даже если перейти на уровень мышления «демократов» с их цивилизацией и политической культурой, то нынешние крики о покаянии вообще неуместны. Поезд ушел, господа. Вы сами сняли вопрос, когда запретили КПСС. Запрет партии означает сдачу дела в архив, тем более что возбужденный вами же процесс в Конституционном суде закрыл это дело даже в рамках политического права. Компартия СССР преступной организацией не была, и формально ей каяться не в чем. А вопросы совести вас, воры и растлители, вообще не касаются, носом вы не доросли.
Но допустим на момент, что все эти солженицыны– ветровы и боровые – действительно «совесть нации» и имеют право требовать у кого-то покаяния. В конце концов, неважно, кто и почему поднял вопрос, – он важен сам по себе. Давайте его тронем между собой, осторожно – вещей касаемся хрупких.
Что для нас покаяние? Личная тайна каждого, дело тихое, сокровенное. Неслышный разговор с нашими мертвыми, без адвокатов и документов. Собеседники наши – без злобы и без страсти. Объясняют нам, где мы ошиблись, где смалодушничали, а где согрешили, пошли на поводу у зверя в нашей душе. Как же поправить, стереть, уничтожить совершенные нами зло и ошибки? Кому за платить штраф? Только потомкам – для них сделать добро, но не как милость и не за плату, а как покаяние – но так, чтобы они этого и не знали. И страну по мере сил укрепить – она нашим мертвым была дорога.
Но бывают такие потрясения в народе, такие обиды, что, кажется, тени наших мертвых вопиют о мщении, требуют стереть нанесенное им зло кровью их обидчиков. Думаю, это в нас самих бурлит страсть, неправильно мы понимаем невыражаемые просьбы дорогих нам теней – и совершаем еще один всплеск братоубийства. Тоже как покаяние, но за которое потом опять приходится каяться, по ка не утихнут страсти.
Когда говорят о большевиках, которые прошли 20–30-е годы, а за них как раз и требуют покаяния, каждый вспоминает свои образы. Ничтожная кучка вспоминает папаш и дядюшек – партийных боссов. Шаталин все сидел на коленях у секретарей ЦК, к секретарю обкома уже и не садился. Гайдар тоже, видно, на спецпайках подорвал себе обмен веществ. Но миллионы и миллионы семей знают большевиков из своих родных как людей, кто тянул лямку и за все себя чувствовал в ответе.
Мне, да и, думаю, почти всем, показалась бы смешной сама мысль требовать покаяния от Гайда ра и подобных ему – зря Зюганов этого от них ждет. Они совершенно чужды проблеме спасения души. Им – прокурора, адвоката и свидетелей. А нам остается думать о покаянии большевиков-трудяг, «революцией мобилизованных и призванных».
Тех, кто, как мобилизованный, шел не за славой и не за жирным куском, а именно потому, что мобилизован.
Будем считать, что мы примерно знаем, какие раны нанесли большевики стране, которую соби рали по косточкам, – после того, как ее разворовал и, растлили и рассыпали буржуи в паре с Распу тиным да демократы Керенского. После того как белые скликали на подмогу мародеров из четырнад цати стран (об этом наши патриоты вроде как заб ыли).
Нам все уши прожужжали о том, как Ленина везли в запломбированном вагоне с согласия германског о штаба. Тут бы и процитировать «Окаянные дни» Бунина – якобы самую разоблачительную книгу о революции. Кого же она разоблачает? По мне, так именно те круги либеральной буржуазной интеллигенции, в которых вращался Бунин. Это ведь они мечтали о сдаче России немцам, чтобы те рас правились с большевиками. Послушайте Бунина: «Вчера были у Б. Собралось порядочно народу – и все в один голос: немцы, слава Богу, продвига ются, взяли Смоленск и Бологое… Слухи о какихто польских легионах, которые тоже будто бы идут спасать нас… Немцы будто бы не идут, как обычно идут на войне, сражаясь, завоевывая, а «просто едут по железной дороге» – занимать Петербург… После вчерашних вечерних известий, что Петер бург уже взят немцами, газеты очень разочаровали».
Мы помним, что именно большевики собрали, что можно, из разваленной тогдашними демократами армии и отбили немцев – даже Ельцин не осмелился отменить праздник 23 февраля, день со здания Красной Армии. Но разве это была общенациональная победа? Для многих это был крах надежд на «спасение Западом». Уже тут возник раскол, глубину которого хорошо передал Бунин. Большевика он изобразил в виде «синеглазого рабочего», который на улице встрял в разговор с буржуазными дамами. Одна из них наивно вмешалась, стала говорить, что вот-вот немцы придут и всем придется расплачиваться за то, что натворил и.
– Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем, –холодно сказал рабочий и пошел прочь.
Солдаты подтвердили: «Вот это верно!» – и тоже отошли».
Так вот, речь ведут о покаянии этого «синеглазого рабочего» и этих солдат, а не наивной дамочки и не Б., приятеля Бунина. Помню, как я сам, тупой студент, вскормленный мирным хлебом в новеньком, с иголочки МГУ, уже тронутый ветрами XX съезда, приставал с требованием покаяния к двум моим дядьям-большевикам, которые были мне поближе и подоступнее, подобрее.
Кого же я травил? Оба коммунисты с «младых ногтей», оба потрепаны жизнью. Один имел большие способности к математике, приехал на крыше вагона, поступил на математический факультет. А тут призыв добровольцев в авиацию – ушел, стал летчиком классным, разработал новый прием выхода из штопора. В войну не раз в Москву приезжал – получать ордена. Помню, новый орден вешали над столом на нитке, окунали в водку. После окончил с отличием две академии, командовал полком, дома не бывал, днем и ночью на аэродроме. В сорок два года стал стариком, стаж службы в армии, с учетом налетанных часов, – сорок лет. Как бы с двух лет в армии. Уволили в запас, и он смог исполнить мечту – снова поступил в вуз, стал учителем математики. Пять лет назад ездил я его хоронить. Солдаты, присланные военкоматом, дали залп, а потом удивлялись, сколько у покойника орденов и какой старый, залатанный мундир. Больше у него собственности не было.
Другой «нераскаявшийся» с детства прибился в Средней Азии к армии, пятнадцать лет воевал с басмачами. Потом окончил два вуза и осваивал нефть Небит-Дага с туркменами-пастухами, по пояс в ледяной воде. Это партработник. Пролежал под руинами в Ашхабаде рядом с умирающими детьми, продолжал работать весь разбитый. И что меня еще с войны, ребенком, поражало в обоих – небывалая доброта к людям. В самых простых местах – в электричке, на базаре, на улице. Что бы они сделали сегодня, увидев на улице Москвы голодных и босых таджикских детей? Завернули бы в свой пиджак и куда-то понесли. Куда? И когда я в своем безгрешном самодовольстве заводил сорок лет назад свои речи о покаянии, то не понимал, почему они так волновались, так переживали. Почему, ни от чего не отрекаясь и ни на кого не сваливая вину за историю, им это в голову не приходило – они говорили что-то сбивчивое, нечленораздельное, вроде того как пишет Андрей Платонов.
Сейчас-то я понимаю, что они именно совершали – ежедневно и непрерывно – подвиг покаяния, они просто горели им, хотя эти слова были бы им противны. Может быть, они даже предчувствовали, что после их смерти придут и всем завладеют Гайдар и Боровой. И во мне, родной крови, видели глупого сообщника этих будущих душителей большевизма.
И вот, вспоминая сегодня дела и мысли этих принявших на себя вину большевиков – их бы ли миллионы, – я заявляю всем – и Солженицын у, и Яковлеву, и невинным лидерам КПРФ: те большевики в целом, как «орден меченосцев», приняли и совершили покаяние. И такое, до которого нынешняя дряблая мысль и не поднимется. И самое главное, что это покаяние было понято и принято народом – опять же без слов и без документов.
Это покаяние – в том, что три состава ВКП(б) было выбито за войну на передовой. Вот уровень ответственности, вот чем покрыто и стерто вольно или невольно причиненное народу зло. Кто скажет, что народ не принял этого покаяния? Откуда же тогда три состава? Чего вы требуете от Зюганов а после этого и по сравнению с этим?
А это не страшное ли покаяние, когда большевики положили под топор всю ленинскую гвардию? Когда отдали героя Тухачевского, стершего артиллерией с лица земли деревни Тамбовщины? Они же от него не отказались, а послали на плаху. Ах, нехорошо, необоснованные репрессии! А почем уже народ это принял, хотя сам нес от этого тяжелые потери? Такой у наскровожадный народ? Тогда перед кем же каяться – перед Новодворской? Нет, народ у нас не кровожадный, а просто то самобичевание ВКП(б) было воспринято как покаяние – и зачтено.
А вот совсем уж мелочи, о них и не вспоминаю т. Партмаксимум – чем же не покаяние? Да, большевики истязали народ, гнали его чистить зу бы и строить самолеты, измерять не вершками, а микронами. Но за это сразу брали на себя покаяние, как вериги. Моя мать, студенткой в первом университете Центральной Азии, в Ташкенте, как член партии обязана была взять на свой скудный паек на прокорм одного ребенка из Поволжья. Тог да она, из домостроевской казачьей семьи, и ста ла курить – табак заглушал голод.
А вот дела радостные, праздничные – но и в них покаяние, уже прощенного и успокоенного. Это ритуальные, выходящие за рамки экономической разумности послевоенные снижения цен. Какой Лившиц объяснит нам смысл тех сообщений?! А люди моего возраста помнят. Это был общий праздник – государства и простившего его грехи народа. Так кающийся и уже прощенный человек раздает свое добро, и люди берут с радостью, оказывая ему милость. Потому-то Советское государство с непонятным упорством держалось за буханку по 18 копеек. В этом была его тайная сила. Рухнула эта буханка – и убили СССР. Какого теперь покаяния вы хотите, политические клоуны? А покаяние горбачевской КПСС, угробившей страну, еще впереди. Тут уж я – подсудимый. Но и свидетель.
Грех новым коммунистам не только соглашаться на превращение потаенного дела покаяния большевиков в какое-то политическое шоу, но даже объясняться по этому поводу со всякими Сванидзе. Ведь их стандарт – Марк Захаров, сжигающий перед телекамерой какую-то корочку (может, даже свой партбилет, хотя вряд ли – бутафории у него хватит). Но нельзя даже шаг сделать в этом направлении, ведь все-таки разные у нас с ним культурные устои. Даже на самый простой, невинный акт покаяния – милостыню – накладывает Евангелие строжайший запрет: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми, чтобы они видели вас. Когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне».
Но надо еще напомнить всем тем, кто считает, что немцы уже заняли Петербург и «синеглазый рабочий» у них под каблуком. Русская история завещала нам еще один вид покаяния. Когда безжалостный, обманом одолевший враг припрет к последней черте, люди обязаны до глубины души покаяться – за то, что они сделают с этим врагом. Так каялось три дня войско Минина и Пожарского перед тем, как идти на Москву.
Не напрашивайтесь на такое покаяние. Оно ведь тоже потаенное, и вы его можете не заметить. А признаки уже начали появляться.
