«Да что ж вы все про эти цифры? Я их никогда не помню. И не только цифры. В Пенсионном был смешной случай. Нужно было записать отчества детей. И я стою, перебираю их в голове. «Вы что, отчества своих детей не знаете?» – «Так я никогда их по имени-отчеству не называю!» И точного количества с ходу не скажу. Иду в магазин покупать пирожные, загибаю пальцы – сколько сегодня у меня детей: восемь? десять?»
Так, на пальцах, мы все-таки посчитали: постоянных, юридически оформленных у Нины Андреевой сегодня шестеро. Плюс два внука. Плюс прибегают друзья детей, могут нагрянуть дети из прошлого. А через Нину Андрееву прошло минимум 500 человек. Это отказники – новорожденные, дети из домов малютки, приютов и детских домов. И всех их няня-мама Нина убаюкивала, водила по врачам и прижимала к себе, прижимать – это очень важно.
Нина Андреева – самая первая и самая известная в Новочеркасске больничная няня.
Как галчата
«Не знаю, что рассказать про биографию. Родилась 5 декабря 1964 года, мне 58 лет. Нас в семье четверо, я и брат-близнец – младшие. Мама работала диспетчером, папа был водителем автобуса на дальних рейсах. Когда мне было 16 лет, папа попал в аварию, погиб… И я сразу после школы пошла работать. Вначале выучилась на оператора ЭВМ, а потом устроилась в грибной комплекс, начинала с разнорабочей, но доросла до замначальника цеха. У меня тогда уже семья была, двое сыновей. Потом второй брак, и в 43 года у меня родилась дочка. Мы ее так долго ждали, что все родные стали засыпать ее подарками – Настя одежду носить не успевала, игрушек горы. И я решила поделиться тем, что нам дарят, из чего она выросла. А тут статья попалась на глаза: фонд «Доброе дело» собирал вещи малышам-отказникам. Малышей тогда сразу отправляли в больницу. Я принесла туда вещи и… Короче, я была в шоке».
У Нины Андреевой есть одна особенность: когда она нервничает, начинает кашлять. И тут, рассказывая, что она увидела в тот, первый, день, Нина то и дело прерывалась, чтобы откашляться, слова застревали у нее в горле.
«Больница тогда была старая, убитая, полы гнилые, щели, окна деревянные рассохлись, и из них дуло страшно. Дыры между палатами – из одной можно было увидеть, что происходит в другой.
Там, в палате, были два мальчика. В убогой комнате стояли кроватки. В одной был любимчик санитарок Артемка, очень контактный и улыбчивый мальчишечка. Второй – более замкнутый, бесконечно плакал. Обоим было где-то по полгода. По закону дети в больнице не должны находиться больше месяца, но у нас тогда была другая опека – это сейчас все руководство поменяли – и вот они забывали об этих отказниках.
Так вот, стоят эти детки, а у них ползунки привязаны веревками – веревки впиваются в плечики… Нам потом объяснили: это потому, что дети стягивают ползунки, а медсестры и санитарки не могут по сто раз на день забегать – и, чтобы голые не сидели, их так перевязывают.
Потом прибежала санитарка с тарелкой, начала их кормить. Но не так, как мы кормим детей, а сразу с одной ложки двоих, быстро-быстро. И они, как галчата, ловили эту ложку. И глотали, не прожевывая… Потом санитарка уходила, и они снова плакали, но у персонала много работы, к малышам уже никто не подходил».
В ту ночь Нина не смогла уснуть, перед глазами стояли раскачивающиеся в казенных кроватках малыши. Нина прокручивала в голове: они там живут уже полгода, за эти полгода ни разу не были на улице. С ними не играют, их не качают на руках, не дают поточить режущиеся зубки о баранку или прижаться к теплому маминому животу.
Нина стала приходить к отказникам чаще – просто переодеть, пообнимать, поиграть в «едем-едем». А когда в фонде «Доброе дело» договорились с Новочеркасской детской больницей о том, что к отказникам будет ходить няня, Нине предложили пойти на зарплату. Муж поддержал: «Ты давно вся уже там – иди». И вот 10 лет назад ранним летним утром Нина пришла к своим первым больничным детям и сказала: «Здравствуйте, я ваша няня!»
Четыре года белкой в колесе
«У нас не было детей из благополучных семей. Все со своей историей и с опытом, от которого порой волосы становились дыбом. Помню, привезли мальчика лет шести. Грязный-грязный! Санитарочка повела его купать, слышу дикий крик из ванной. Бегу. Санитарка испугалась: «Нина, давай сама!» Я только руку к нему тяну – истерика. Села напротив, на табуреточку, говорю: «Нам надо помыться, потом наденем вот этот новый костюмчик – смотри, какие тут уточки красивые нарисованы. Нравится?» Потихоньку-полегоньку успокоила, раздела – и осела: у этого мальчишки все тело было в болячках. Я сразу не поняла, что это за болезнь. А он говорит: «Это папа сигареты тушил».
«Нина кашляет.)
«Я его ладошкой мыла. Поливала издалека, по чуть-чуть…
После того как у нас сменили руководство в опеке, не было ни одного случая, когда ребенка бы забрали зря. И я уверена: из семей, где над детьми издеваются, забирать надо после первого звонка и искать такому ребенку приемную семью. У меня на памяти масса случаев, когда малыша отогревали, переформатировали – и он забывал прошлую жизнь».
С появлением в Новочеркасской детской больнице няни детей, которые раньше были разбросаны по девяти палатам, собрали в две: в одной жили малыши до четырех лет, во второй – от четырех до 16. В период сезонных заболеваний под опекой Нины было по 15 человек. И работа становилась круглосуточной: искупать, переодеть, укачать, дать лекарства, отвести на анализы, разобраться, кто виноват в драке или в очередном ЧП. Малышня ее называла мамой, подростки (между собой) – воспиталкой. А в фонде говорили «наша няня» – и, поскольку других тогда не было, все понимали, что речь именно о Нине Андреевой.
«Четыре года я крутилась как белка в колесе. Стала брать на работу дочку – она мне тоже помогала с малышами: кормила, играла. А когда Насте было уже восемь лет, предложила забрать к нам домой самую активную девочку, Галю. Гале тогда было 16, и она считалась авторитетом и у детдомовских, и у домашних детей. Так у нас появилась первая приемная дочь, красавица Галочка. Кстати, все мои девочки красивые и все почему-то похожи на моих родных детей. Хотя я их не выбирала по внешности, мне их приводила судьба».
Галя стала правой рукой Нины в работе с подростками. В больнице с ними было немало проблем: к примеру, детдомовские дети таскали еду из общего холодильника – то есть воровали. Няня Нина придумала завести отдельный холодильник с такими же вкусняшками, какие носят домашним детям. Закупку вкусняшек взяли на себя мамы из фонда: печенье, конфеты, пряники. Каждый день в палате взрослых детей мама-няня устраивала чаепитие. Воровство прекратилось. А если когда-никогда что-то пропадало, Нина была уверена: это не ее дети.
«Конечно, они могли набедокурить, шуметь, гонять по коридорам, нарушать порядок. Но я всегда становилась на их сторону, а уже потом, за закрытой дверью, мы разбирались. Главное правило в работе с детьми – не унижай, не оскорбляй и не кричи. Как бы ты ни был расстроен или зол, приходи к ним в хорошем настроении и разговаривай с улыбкой. Им и без тебя досталось от судьбы – и если ты взрослый умный человек, добавлять сверху уже не будешь…
Помню, у нас была девочка. Приемная мама ее вырастила, а в 16 лет вернула в детский дом. И вот у девочки день рождения, мы сидим в палате за праздничным столом, торт со свечками. И она звонит своей приемной маме. Та говорит: «Да, я помню про твой день рождения, мы за тебя сейчас шампанское пьем, надеюсь, все у тебя хорошо». И положила трубку. И эта уже взрослая девочка расплакалась – и все дети вместе с ней. Ну и я с ними. Я ж та еще… Впечатлительная… Даже после Ксюши, когда мы ее забрали, не раз рыдала».
Со словом «мама» плохие ассоциации
Ксения – самая младшая из четырех приемных дочерей Нины. Сейчас ей 12 лет. Девочка очень необычная – тонкая, звонкая, с длинными пшеничными волосами.
К Нине она впервые пришла в семь лет. И опять это было по просьбе родной дочки Насти: ей хотелось младшую сестру. Нина посчитала: вещи от старших есть, лишнюю тарелку супа она найдет – значит, прорвутся. Ксюша тоже была не против переехать из больницы в трехкомнатную квартиру с пушистым котом и игрушками.
– Все было хорошо, но вот с супом я как раз просчиталась, – рассказывает Нина. – Во время первого обеда Ксюша мой хваленый борщ отодвинула. Я сварила ей другой, на прозрачном говяжьем бульоне – тоже не стала есть. Но попросила геркулес. Я сварила, и вот эта маленькая девочка на моих глазах съела литровую кастрюльку овсянки…
– Мам, можно я сама расскажу?
Ксюша принесла нам кофе. Она его впервые увидела здесь, у Нины, но теперь варит не хуже бариста. Нина научила Ксюшу подметать, мыть посуду, держать иголку. А в школе, благодаря году постоянных занятий с Ниной, Ксюша из троечницы поднялась до отличницы. И даже получила грамоту за самый красивый почерк.
– У нас дома были такие чашки, как банки, – Ксения рисует в воздухе небольшую емкость. – Мама половинку брикета гречки клала мне в банку, половину себе и запаривала горячей водой. Это была наша еда. Каждый день одна и та же. Потом мы стали ходить в церковь, там я попробовала геркулес и просфоры. Когда при церкви начали печь хлеб, могла съесть целую булку сразу – хлеб я люблю до сих пор и ем его очень много… А суп я впервые увидела в больнице – он там на воде, мне понравился. У мамы Нины есть не смогла, потому что он был очень яркий по вкусу, меня это пугало и отталкивало.
– Я ей с полгода носила в баночках больничный суп. И мы начали вводить «прикорм» – на конец ложечки я клала крохотный кусочек колбасы, сыра, вареного мяса… Долгое время Ксюша прятала под подушку и под простыни печенье. Я купила несколько больших упаковок: «Ксюша, эта коробка будет стоять здесь, на столе, бери сколько хочешь. Когда на дне останется три печенья, я поставлю сюда же новую коробку. Прятать печенье больше не надо. Договорились?» Но она еще какое-то время его прятала. И сама пряталась под кроватью, когда оставалась одна, так она делала, когда ее мама уходила на ночь, – говорит Нина.
Ира, четвертая приемная дочь Нины, подсаживается к ней, обвивает маму руками, шепчет, чтобы та не плакала. У Иры в шесть лет умерла мама, в 12 – папа. Девочка жила с бабушкой, но она тяжело заболела и воспитывать внучку больше не могла. Сейчас Ире 17 лет, девушка учится в автотранспортном колледже, ходит в модной кожаной куртке и участвует в фотосессиях, которые для семьи устраивает еще одна приемная дочка, Галя. Нину на знакомство с Ирой пригласили органы опеки: знали, что обе друг другу понравятся и Нина уйдет домой не одна.
«Я никого не прошу называть меня мамой. Но как-то сами по себе дети меня так называют, кроме второй Гали. Это наша третья дочка. У нее со словом «мама» плохие ассоциации. Галю растил дедушка, мама сидела в тюрьме. Когда дедушка умер, она попала в детский дом. Оттуда ее забрали в хорошую семью, и она была счастлива. И вдруг выходит по УДО мама, и ей отдают Галю. Приемные родители возвращают дочь со слезами и полным набором приданого: одежда, гаджеты, золотые украшения, даже мебель привезли. Но не прошло и года, как родная мама Гали села на наркотики и все продала. Галя, отличница в школе, скатилась на тройки. А жить с мамой стало совсем невозможно, девочка сама пришла в органы опеки. Они снова позвонили мне, и я поехала…»
Сегодня обе Гали самостоятельные: у первой семья и двое детей, вторая окончила колледж при ВГИКе и работает фотографом. Но обе при каждом удобном случае приезжают к маме Нине и часто целым караваном ездят в Сочи: там у старшего сына Нины квартира, в которой постоянно живет кто-то из родных.
– Нина, я слышала, что вы – революционерка. Бились за отказников как за своих детей, требовали им нормальных условий в больнице. И наконец фонд нашел спонсоров и активистов, и две палаты с отказниками стали образцово-показательными.
– Да, мы сделали капитальный ремонт, все новое завезли и даже пригласили художников, которые ночами расписывали нам стены. Тут надо отдать должное руководству больницы – многие бы отмахнулись от активистов, но я находила во всем поддержку. Пока шел ремонт, жила тут: многое заставляла переделывать, ругалась. Когда же наши палаты стали похожи на сказку, к нам начали ходить мамочки домашних детей: «А почему каким-то детдомовцам такие шикарные условия?» Эх, как я злилась на такие заявления!
– Сколько вам платили за эту круглосуточную работу?
– Как и санитаркам, 10–12 тысяч рублей.
– ?
– Я знала, на что шла. И муж мой знал, что ему придется содержать семью. И что мы будем из дома носить в больницу вещи, покупать лекарства. Но это не так страшно, как мое отсутствие: я же несколько лет не могла найти себе сменщицу. Фонд посылал претенденток, но одни не могли психологически вывезти эту работу, другие не умели держать себя в руках, срывались, кричали на детей. Я начала искать человека из своего окружения и нашла свою куму. В паре мы прекрасно работали. А в 2019 году вышел указ президента, что детей, которых забирали из семей, надо везти не в больницы, а сразу в дом малютки, в детские дома. Работы стало мало, а потом совсем мало: в Новочеркасске детей очень быстро пристраивали.
Тогда меня перевели временной няней в семьи, которые попали в трудную жизненную ситуацию. И вот тут я на месте увидела, насколько важна поддержка фондов.
Многие мамы – воспитанницы детских домов, у них нет опыта жизни в семье. Они не знают, как купать ребенка, как варить кашу, как оформить детское пособие. И вот ты приезжаешь, чтобы сменить маму, которую ждут в администрации с бумажками – а у нее денег на дорогу нет. Даешь денег, варишь суп, занимаешься с детьми. И звонишь в фонд: «Девочки, привезите памперсы, теплое одеяло, шапочки, тапочки».
Была мама, у которой мы квартиру вычищали с волонтерами – настолько все было запущено. Были случаи, когда приезжал психолог и учил маму играть с ребенком. Да и просто ласково разговаривать…
И все это не зря. Человек в трудной ситуации должен понимать, что он не один, что есть телефон, на который он сможет позвонить – и ему помогут. В благополучных семьях эту функцию берут на себя родные. А сиротам звонить некуда, вот только в фонд или мне.
– Как найти общий язык со сложным ребенком?
– Я их никогда не обманываю. И люблю. И жалею. Когда они болеют, уложишь малышей так, чтобы самой между ними лечь и обнять, чтобы рук на всех хватило. Они успокаиваются и засыпают. А ты смотришь на них, спящих, и молишься: чтобы их взяли в семью, чтобы судьба была к ним добрее и чтобы они не поступили со своими детьми так, как поступили с ними. Вот этого только и прошу.
***
Сегодня в фонде «Доброе дело» работают пять нянь. Для такой большой области, как Ростовская, это очень мало. Особенно не хватает нянь в Таганроге, фонд сейчас ищет еще одного такого человека, как няня-мама Нина. Возможно, это вы.
Светлана ЛОМАКИНА
