На третьем году службы в том краю получил приказ идти в спецназ.
И надо заметить, что уже к середине срока нашего военного присутствия в Афганистане там многое удалось сделать для укрепления государственности республики. Были созданы институты власти. Революционный совет, правительство в центре и губернаторы в провинциях. Укреплялась Народно-демократическая партия Афганистана. Она насчитывала к тому времени до 220 тысяч человек, что не так уж мало для такой относительно небольшой по численности населения страны, к тому же отсталой с точки зрения общественного развития, где преобладали феодальные и даже в значительной степени дофеодальные, родо-племенные отношения. Набирала силу Демократическая организация молодежи Афганистана (ДОМА), аналог нашего комсомола. Около ста тысяч юношей и девушек стояли под ее знаменами.
Органы власти становились выразителями и защитниками интересов широких слоев афганского общества. Несмотря на высокую текучесть кадров, они повышали эффективность своей работы. Подразделения госбезопасности, МВД, армии приобретали способность самостоятельно вести борьбу с вооруженным противником.
Особенно это стало заметно с приходом к руководству страной Наджибуллы – молодого, энергичного и достаточно гибкого политика, возглавлявшего до этого ХАД, то есть Государственную службу безопасности.
ХАД тогда вместе с приданными ей воинскими подразделениями насчитывала около 80 тысяч человек, регулярная армия, включая отряды самообороны, – до 340 тысяч. Она имела на вооружении авиацию, танки, бронетранспортеры, артиллерию, многие другие виды современной боевой техники.
Ограниченный контингент советских войск выполнял задачи, связанные с тем, чтобы афганская военная машина работала как надо, безотказно.
Наши воинские подразделения стояли чаще всего на отшибе, в стороне от селений. Стояли открытыми и солнцу, и ветрам, и душманам. Солдаты и офицеры жили в палатках, спали по-походному, ели из котелков – какие там, к чертовой матери, полировки, тарелки на подносах! Почти девять лет так.
Кому-то эти подробности, может быть, покажутся неуместными сейчас. Но они нужны для беспристрастного восприятия прошлого, непростых событий тех лет. Нельзя согласиться с не нюхавшими порох пустобрехами и злопыхателями в том, что будто бы советские воины, не добившись своего, с позором ушли из Афганистана и потому, дескать, лучше не вспоминать о той тягостной поре.
А было очевидное: у тех, кто, выполняя приказ, там служил с риском для собственной жизни, кто терял здоровье и нередко – лучших друзей, твердо держалось в сознании, что они – не покорители чужих территорий, что у них иная, истинно благородная цель. Советский Союз оказывал народно-демократической власти Афганистана всестороннюю помощь, и она, свидетельствую, приносила успех и постепенно, по мере обретения той стороной уверенности в себе все явственнее, все настойчивее вызывала желание сделать все возможное, чтобы быстрее выполнить интернациональный долг.
В Ташкенте готовили часть кадров контрразведки Афганистана.
Большинство оправдывали надежды: служили добросовестно, показывали образцы мужества и героизма, умело предотвращали теракты, диверсии, попытки агентурного проникновения в госаппарат, в армию.
И часто находились рядом с чекистами-шурави (советскими сотрудниками), выявлявшими базы моджахедов, искавшими пути поставок и склады оружия. Но числа новоиспеченных контрразведчиков (и разведчиков тоже!) не хватало для нужд государства. Поэтому было решено открыть непосредственно в Кабуле центр подготовки национальных кадров.
Сменяя друг друга, мы летали туда организовывать и осуществлять учебный процесс. Наш самолет взмывал в безоблачное ташкентское небо, летел высоко-высоко и прямо над Кабулом круто, почти пикируя, нырял вниз, на аэродром. Вся опасность состояла в том, чтобы во время захода на посадку с какой-нибудь окрестной горы не подстерег «стингер». Приземлялись, пересаживались в бронетранспортер и под охраной по асфальтированной дороге мчались к советскому посольству. Там рядом располагалось общежитие для советников, а чуть дальше – учебные корпуса.
Почти ежемесячно туда совершали поездки наши руководители высокого ранга – начальник разведывательного управления, впоследствии председатель КГБ СССР Владимир Крючков, его первый заместитель Леонид Шебаршин, другие весьма влиятельные лица.
Там активно работала целая рать бойцов невидимого фронта. Настало время сменить тактику помощи этой стране. В результате решение все большего количества проблем было переложено на плечи самих афганцев. К 1986 году созрело мнение о необходимости полностью вывести войска. Оно основывалось на уверенности, что народный Афганистан выстоит, оппозиция не сможет объединиться, чтобы серьезно противостоять установленному режиму.
Три года ушло на то, чтобы принять политическое решение. Наконец, афганские лидеры согласились с такой оценкой обстановки. Правда, с одной оговоркой: если Москва не бросит их совсем.
Москва бросила. Она предала. Но это произошло позже. Ныне опубликовано достаточно много материалов о горбачевской «катастройке». Но надо все-таки ответить на вопрос: почему органы государственной безопасности СССР не уберегли страну от крушения?
Ответ с полным на то основанием: перестройка (даже само это слово!) – вовсе не самодеятельность последнего генсека. Ее идея впервые появилась не в голове Горбачева, а в документах американских спецслужб, конкретно – в плане операции, имевшей кодовое название «Гарвардский проект». Последняя корректировка плана была проведена в 1982 году с включением в него трех разделов: «Перестройка», «Реформы», «Завершение».
Заметим: Горбачев еще не взошел на политический олимп, а заготовленный для него блеф уже получил название. Это ли не свидетельство хорошо продуманной работы с так называемым агентом влияния? Это вовсе не означает, что его кто-то где-то вербовал и он давал подписку о сотрудничестве.
Налицо человек, который делал то, что ему говорили наши недруги, действовал в их интересах. А поскольку в силу своего положения человек может многое изменить именно по подсказке суфлеров, его именуют агентом влияния. Противником такие «фигуры» на поле брани приобретались на перспективу, из числа тех, кто занимал видное место в партийной иерархии и поэтому практически был недосягаем чекистскому оку.
Так что трудно удержаться, чтобы не сказать: в какие бы привлекательные обертки ни облекалась роль автора «перестройки» – главного идеолога Яковлева, министра иностранных дел Шеварднадзе и прочих партократов, они – оборотни, выполнившие заокеанский заказ.
Эта троица (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе) больше всех нанесла советскому Отечеству вреда. Они предатели, перебежчики и никакие не патриоты-демократы. Тому есть их собственные признания. И не вины, а того, как им удалось до основания разрушить великую страну.
Главная жертва XX века – Союз Советских Социалистических Республик. Не устаем говорить о потере. Суровая правда, которую мое поколение знает в лицо, – это правда о свершившейся социальной контрреволюции, инспирированной извне, правда в том, что не было никакого развала государства.
Имело место умышленное его расчленение, которое явилось самым страшным ударом по нашей военной мощи и международному престижу, по нашей экономике и уровню жизни, по правам наших граждан, по их свободе, по моральным ценностям и нравственной чистоте людей. Это была победа преступников над честными людьми, правящего меньшинства над большинством.
Где сейчас обитает вражеский агент влияния? Поезжайте в поселок Калчуга на Рублевке, там покажут его шикарную усадьбу. Живет припеваючи, повякивая от нечего делать. А чего не вякать? Это же не скулить, когда в желудке пусто. А у него пенсия ого-го какая! 750 тысяч рублей. Это 40 МРОТ в один рот. Подавиться можно. Он не давится. Вот что значит ловкий крот!
Благодарные Горбачеву жулики-прихватизаторы, слюнявые судьи времени, ветродуи чужих парусов возносят его до небес, до звезд Млечного Пути. «За что?» – спрашивают их недоуменно. Говорят: «Он – миротворец. Он вывел войска из Афганистана».
Но как? Через четыре года «перестройки» действительно наши солдаты и офицеры, выполнявшие интернациональный долг, наконец-то вернулись домой. Не все вернулись живыми и невредимыми. Тысячи вернулись в цинковых гробах или калеками. И печальнее всего, что немалые потери пришлись как раз на последние месяцы советского военного пребывания в Афганистане, и произошли они фактически по вине Горбачева и Шеварднадзе. Это не вымысел, не наговор.
Единственная дорога, по которой можно было попасть на Родину, проходила через Саланг – длинный-длинный тоннель, прорытый сквозь толщу горного перевала. Он находится в Панджшерском ущелье. А ущелье во всю его длину и ширину все время войны контролировали душманские отряды полевого командира Ахмад Шаха Масуда. На западе диктовал обстановку Исмаил-хан, на юге – лидер «Исламского общества Афганистана», доктор теологии Бурхануддин Раббани, на севере – Масуд, которого многие раньше знали как ученого Кабульского университета, а потом признали в нем талант военачальника.
Так вот, как ни пытались выбить стоявших под его командованием моджахедов оттуда, выкурить, оттеснить – ничего не получалось. Даже выжигать особыми бомбами пробовали, они все равно вскоре из каких-то щелей выползали и давали знать, кто здесь хозяин.
Наши ребята из спецподразделений КГБ, вступившие в оперативный контакт с Масудом, нашли общий язык и договорились, что он не будет препятствовать выводу советских войск из Афганистана. С ним они и до этого, бывало, якшались, и всякий раз убеждались: он слово свое умеет держать.
И вот вывод начался. Без какой-либо парадности, помаленьку, небольшими группами с боевым охранением. На всем пути к Салангу подразделения душманов обнаруживали себя, но огонь по шурави не открывали, нередко на ночлег уходили в кишлаки, оставляя на постах только наблюдателей. Настроение у наших бойцов было превосходное – никому не хотелось убивать и погибать напоследок.
Но 15 января 1989 года в Кабул прилетел Шеварднадзе и, собрав в посольстве генералов и офицеров Оперативной группы Министерства обороны СССР, объявил решение политического руководства страны (читай, Горбачева как верховного главнокомандующего советскими Вооруженными силами): «нанести по отрядам Ахмад Шаха Масуда такой массированный удар, который бы не позволил ему длительное время выступать на любом направлении…»
При этом никакие возражения, доводы и аргументы наших военных представителей, командования 40-й армии об ошибочности подобных действий в расчет не брались.
Главный военный советник в Республике Афганистан генерал-полковник Соцков послал шифровку в Москву: «Операцию проводить нельзя, она будет иметь тяжелые последствия». В ответ пришел приказ: «Операцию начать 23 января».
У меня в домашнем архиве сохранилась запись рассказа Героя Советского Союза генерала Востротина, командовавшего в Афганистане 345-м отдельным парашютно-десантным полком:
«Нам была поставлена задача – уничтожить группировку Ахмад Шаха перед самым уходом. Но это просто непорядочно, если у нас была договоренность. Участвовать в таком бое с людьми, с которыми договорились, никто из нас не хотел. Вероломно бить их воспринималось как проявление подлости, как нечестный вызов на дуэль. Ведь мы знали их график работы, места расположения их постов и места их ночной дислокации. Нам предлагалось: как только вылезут они из своих нор и станут пить чай, по всем точкам нанести сумасшедшие артиллерийские и авиационные удары…»
Майор Юрасов погиб в тот день из-за своего благородства. Одна из групп душманов осталась невредимой. Они подняли руки и шли ему навстречу сдаваться. Он был с двумя солдатами. И когда те подошли на близкое расстояние, из-за спины пустили пулеметную очередь, хотя видели, что до этого он спас в кишлаке мирных жителей».
Генерал Лев Серебров, находившийся тогда в Афганистане в составе Оперативной группы Министерства обороны СССР, с горечью рассказывал:
«Понимая, что мирные жители надежно защищают от ударов советских войск, Ахмад Шах Масуд приказал не выпускать из своих владений ни стариков, ни женщин, ни детей. Все выходы из ущелья оказались блокированы многочисленными кордонами. Но люди все-таки прорывались, часто не без помощи советских разведывательных подразделений…
Теперь почувствуйте моральное состояние тех воинов, кому за считаные дни до встречи с Родиной предстояло проливать кровь. Свою и чужую».
Мне, пишущему эти строки, остро врезались в память слова одного молодого офицера-политработника. Докладывая о настроениях своих подчиненных, он пытался получить ответ на мучивший его вопрос: «Зачем опять кровь?» Насколько мог, я растолковал ему, что командование делает все возможное, чтобы предотвратить трагедию.
Он ответил: «Я, конечно, все понимаю и постараюсь вселить боевой дух в офицеров и солдат своего батальона, но скажу откровенно: если мне прикажут стрелять, я приказ выполню, но себя прокляну». Вот с таким настроением люди шли в свой последний бой, и ничего с этим поделать было невозможно.
Операцию все-таки начали. На день раньше, и еще как! «Ураганы», БМ-21, «Гиацинты», «Буратино», сотни орудий и минометов обрушились на кишлаки, на позиции противоборствующей стороны афганцев, 400 авиаударов за три дня непрерывных бомбежек испытали селения, располагавшиеся в районе Саланга…
Потом, когда генерал Громов повел свою армию вновь по пути домой, стало тяжко всем: и шурави, и защитникам Апрельской революции. Через небольшой промежуток времени после этих событий власть в стране, из которой мы ушли проклятыми на веки веков, благодаря «миротворцу» Горбачеву и иже с ним агентам влияния, взяли талибы.
Вслед за талибами объявились американцы. Первым, кого повесили стражи нового порядка, был Наджибулла. Афганистан накрыла очередная волна репрессий. Большинство из тех, кого мы так старательно заряжали вечно живыми идеями социальной справедливости, погибли. Выпускник МГУ Бешар чудом уцелел. К чести моих коллег-чекистов, работавших с ним у него на родине, они помогли ему вовремя «пропасть», чтобы оказаться в Союзе, получить советское гражданство, стать счастливым отцом семейства, сложившегося еще в студенческие годы. Красавица Люба из Пензы еще сына ему родила.
Вскоре после такого события он нежданно, волшебным образом объявился в Ташкенте. Я уже был отрезанным ломтем, учебный центр прекратил свое существование. Но Бешар меня разыскал. Встретились, сообразили скромный праздничный стол, каждый стал рассказывать о себе, он первым делом подчеркнуто сообщил:
– Я постоянно находился в контакте с вашими товарищами.
– Хорошо. Молодец, – сказал я, пожав руку.
– Однажды меня включили в группу, перед которой поставили задачу.
Я навострил слух, брови домиком. Он поведал:
– Из Пешаварской тюрьмы в Пакистане требовалось освободить советских пленных. Их туда горными тропами переправляли душманы по заказу американцев. От Джелалабада до Пешавара километров двести. Туда мы прошли с караваном торговцев во главе с вождем пуштунского племени. Вождь этот добивался освобождения брата, который раньше был захвачен нами как главарь банды. Ему сказали: «Хорошо, мы отпустим брата, но на таких-то условиях». Вот он и включил нас в караван. Нам дали деньги. Много денег. На деньги в Пакистане, как и в Афганистане, можно купить всё и всех. Мы «купили» там охранника, оружие, полицейскую форму, документы и небольшой, с брезентовым верхом, грузовик.
С охранником договорились: во время пятничного утреннего намаза, когда все тюремщики соберутся в мечети и будут просить Аллаха услышать их молитву, он выпустит русских из камер и выведет за ворота, которые в такой час оставались без охраны, запирались изнутри на висячий замок. Он так и сделал. Вывел. Бросил у ворот связку ключей. Сам вернулся в караульное помещение и должен был со следами отчаянной борьбы «впасть» в бессознательное состояние. Что с ним потом стало, не знаю. Но мы быстро ваших ребят посадили в машину и ушли с глаз долой. По асфальту в сторону Джелалабада. На ходу переодели всех в полицейскую форму. Теперь мы изображали из себя погоню за только что исчезнувшими из тюрьмы беглецами. Мы и пограничный пост благополучно проскочили под этой маркой. Часовые сообразить толком не успели, что к чему, а мы уже оказались на своей территории. Тринадцать человек вывезли…
– Тринадцать? Неужели? – восхитился я числом и умением. – Из чужой страны, из-под стражи выкрасть столько людей – невероятно.
– Но факт, – продолжил Бешар. – Нам удалось.
– Я верю. В средствах массовой информации сообщалось о дерзком побеге из Пешавара наших узников. Называлось именно это число – 13. Оказывается, вон как было дело! Спасибо.
– Вам спасибо, учитель. Но я почему рассказал про тот случай? – Обратил мое внимание он. – Не для того, чтобы похвастаться, мол, вот какой ваш ученик. Я рассказал, чтобы вы знали, кого мы спасли. Среди них был Александр Руцкой, который, как слышал по радио «Маяк», стал Героем Советского Союза.
– Вы уверены, что среди освобожденных пленников находился он, Руцкой? Ему ведь после другой приключившейся с ним истории присвоили столь высокое звание, – поспешил я уточнить.
Бешар стоял на своем:
– Знаю, учитель, знаю, я же ваши газеты читаю. Как увидел портрет, сразу сказал себе: «Это тот, кто был тогда с нами». Теперь приятно вспомнить.
Признаться, мне тоже было приятно видеть реальные плоды своего труда. Но так долго тянется время ожидания конечного результата! И так скверно становится на душе, когда враги народа уничтожают этот результат.
Выпускается с июля 1956 года
