Меткие высказывания баснописца живут и поныне, да столь прочно, что мы и не замечаем, как цитируем его. Ну кто из нас, даже в малокультурное сегодняшнее время, не говорит порой и, главное, ненароком: «медвежья услуга», «дразнить гусей», «как белка в колесе», «ларчик просто открывался», «не лучше ль на себя, кума, оборотиться», «а воз и ныне там», «тришкин кафтан», «мартышкин труд», «слона-то я и не приметил», «а Васька слушает, да ест», «услужливый дурак опаснее врага», «полают и отстанут», современные вариации фразы «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»…
Либеральные культуртрегеры всячески стремятся принизить и обузить русскую словесность, и для этого сокращают количество массовых библиотек, по-ихнему «оптимизируют», периодически изымают настоящую художественную литературу, особенно советскую, заменяют ее всяческими графоманскими поделками. Налицо и посягательство на основные фонды ведущих публичных библиотек, выразившееся недавно в попытке объединить Петербургскую национальную библиотеку с московской Российской государственной библиотекой, бывшей Государственной библиотекой СССР имени В.И. Ленина, которую читатели продолжают по привычке любовно называть Ленинкой, ибо знают, что благодаря Ленину и советской власти богатейшие частные библиотеки и книжные коллекции капиталистов, царских чиновников, антикваров-спекулянтов были национализированы и поступили в пользование всех трудящихся. Нынче экономические и культурные ценности не принадлежат народу, впрямь напоминая крыловскую басню «Крестьянин и Разбойник»:
Крестьянин,
заводясь домком,
Купил на ярмарке
подойник да корову
И с ними сквозь дуброву
Тихонько брел домой
проселочным путем,
Как вдруг Разбойнику
попался.
Разбойник Мужика
как липку ободрал.
«Помилуй, – всплачется
Крестьянин, – я пропал,
Меня совсем ты доконал!
Год целый я купить
коровушку сбирался:
Насилу этого
дождался дня», –
«Добро, не плачься
на меня, –
Сказал, разжалобясь,
Разбойник. –
И подлинно, ведь мне коровы
не доить;
Уж так и быть,
Возьми себе назад
подойник».
Для Ивана Андреевича Крылова Публичная библиотека являлась в полном смысле домом родным – здесь прослужил он без малого тридцать лет, сделав немало для расширения русского отдела. На мемориальной доске с его барельефом, установленной в 1956 году (архитектор Б.Ф. Егоров, скульптор. Н.А. Соколов) на площади Островского, 1, выгравировано: «В этом здании с 1812 г. по 1841 г. работал библиотекарем великий русский баснописец Иван Андреевич Крылов». Работа эта помогла ему стать образованнейшим человеком своего времени, хотя многое в его жизни тому препятствовало. Когда Ивану было десять лет, отец Андрей Прохорович, капитан в отставке, назначенный председателем Тверского губернского магистрата, неожиданно умер, пенсии семье не дали, и мальчика, где подрастал младший брат Лев, определили сюда же подканцеляристом. В 1782 году Крыловы переезжают в Санкт-Петербург, а Иван поступает в Петербургскую казенную палату. Служба канцеляристом помогла будущему писателю близко узнать быт мелкого чиновничества, унизительную зависимость от любого, чуть более высокого начальства, что нашло яркое отражение в создаваемых им произведениях различных жанров.
По приезде в столицу Иван Крылов сближается с рядом актеров и деятелей театра, прежде всего с П.А. Соймоновым, которому поначалу нравились переведенные им либретто итальянских опер и собственные оперные сочинения. Будучи директором театра, этот видный сановник испугался, однако, свободолюбивых и антикрепостнических тенденций в его творчестве и предпочел поддерживать более лояльного Я.Б. Княжнина. По этому поводу Крылов написал резкое письмо, где обличал преклонение перед иностранщиной и местной бездарщиной, пустой и откровенно развлекательной, далекой от каких-либо социальных мотивов, как у А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, Д.И. Фонвизина. Крыловская опера «Кофейница» не претендовала на широкие общественные обобщения и все-таки жизненная зоркость четырнадцатилетнего автора, помноженная на безусловный талант, говорили о его незаурядном будущем. В 1786–1788 годах Крылов пишет комедии «Бешеная семья», «Сочинитель в прихожей» и «Проказники», высмеивая представителей высшей аристократии, кто на низшие сословия смотрит свысока, противопоставляя им смышленых, находчивых слуг, но эти произведения, увы, не были поставлены. Пробует Крылов силы и в поэзии, написав ряд стихотворений лирико-иронического и философского плана – о пользе желаний и о пользе страстей, оды, сонеты и эпиграммы; в одной он едко раскритиковал рецензента поэмы А.С. Пушкина:
Напрасно говорят,
что критика легка,
Я критику читал
Руслана и Людмилы.
Хоть у меня довольно силы,
Но для меня она
ужасно как тяжка!
Весом и заметен вклад Ивана Андреевича Крылова в русскую журналистику, о чем нам, филологам-журналистам, на лекциях в Ленинградском университете имени А.А. Жданова обстоятельно рассказывали видные советские ученые Павел Наумович Берков и Георгий Пантелеймонович Макогоненко. В 1789 году он приступает, при помощи близкого к Радищеву издателя И.Г. Рахманинова, к выпуску журнала «Почта духов», где проводит идеи любви к родине и народу, неприятия космополитизма сановно-помещичьих кругов, преклонения перед любой иностранщиной. Строя журнал в виде переписки «духов» с «арабским философом Маликульмульком», Крылов под этим прикрытием разоблачал деспотическое своеволие царизма и тогдашней дворянской олигархии. В «письме Дальновида» речь идет о монархе, кто ради «непомерного своего честолюбия, разоряет свое государство и приводит в крайнюю погибель своих подданных»; придворные характеризуются «желанием приумножить свое могущество и страхом лишиться милости своего государя»; нелестно представлены там и «духовные особы», что неустанно помышляют о «приумножении своего богатства». О судьях же говорят уже их фамилии – Тихокрадовы, Чистобраловы, Хапкины. Решительно выступает Крылов и против любого порабощения других народов: «Весьма часто… оплакиваю я злополучие смертных, поработивших себя власти и своенравию таких людей, кои родились для их погибели. Львы и тигры менее причинили вреда людям, нежели некоторые государи и их министры».
Столь острый журнал не мог долго просуществовать. В августе того же 1789 года власти, напуганные революцией во Франции, взятием Бастилии, закрыли его. Чуть позже, в 1792–1793 годах, Иван Андреевич издает журналы «Зритель» и «Санкт-Петербургский Меркурий», организовав с актерами и драматургами И. Дмитревским, П. Плавильщиковым, молодым писателем А. Клушиным издательство «И. Крылов с товарищи», продолжая сатирическую линию. В «восточной повести» «Каиб» дается едва прикрытая критика самодержавной системы России. Правящий «просвещенный» калиф начинал речи так: «Господа! я хочу того-то; кто имеет на сие возражение, тот может свободно его объявить: в сию же минуту получит он пятьсот ударов воловьею жилою по пятам, а после мы рассмотрим его голос». В «Похвальной речи в память моему дедушке» сатирически прорисован образ провинциального помещика, на кого опиралась Екатерина II, увлеченного псовой охотой и вконец разорившего крепостных крестьян.
В «Мыслях философа о моде…» осмеяны «блистательные особы», что считаются таковыми из-за «грамот предков», «богатых одежд» да «причесок». И неудивительно, что императрица лично приказала провести обыск в типографии, а за Клушиным установили полицейский надзор. Обжегшись на данном журнале, Крылов повел в «Меркурии» политику более сдержанную, но недовольство императрицы не умерил. «Меркурий» отдали другим издателям, а сам Иван Андреевич вынужден был из Петербурга уехать – сначала в провинцию, а потом в Москву. Хотя и там он не оставлял свое перо, написав комедию – «шуто-трагедию» – «Подщипа» («Трумф»), где циничный немецкий принц Трумф доводит страну до полного разорения, на что глупый царь Вакула со своим окружением взирают со спокойствием. Об этой комедии с интересом отзывается А.С. Пушкин в стихотворении «Городок»: «Тут вижу я – с Чернавкой Подщипа слезы льет; Здесь князь дрожит под лавкой, Там дремлет весь совет». А публицист и мемуарист Д. Завалишин в «Записках декабриста» писал, что «ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство. Всё и все были беспощадно осмеяны, начиная с главы государства до государственных учреждений и негласных советников».
И все же основное в творчестве Крылова для нас сегодня являются басни. Возвратившись в Санкт-Петербург в 1806 году, он с новой энергией принимается за работу. Закончились екатерининские и павловские времена, на троне восседал Александр I, начав умеренные псевдолиберальные реформы, однако позволившие Ивану Андреевичу написать и весьма язвительные басни, принесшие ему непреходящую славу, и комедии «Модная лавка», «Урок дочкам», а также комическую оперу «Илья-Богатырь», обращение писателя к национальному самосознанию русского человека, сатира на подражание всему иностранному нашли живейший отклик в прогрессивных кругах тогдашнего общества, имели большой читательский и зрительский успех. Особенно высмеивает он тех, кто – ну словно нынешние деятели с их двойными стандартами – на словах патриот, а на деле выступает за «чужие краи». В «Пчеле и мухах» некие две мухи, которым попугаи насказали «о дальних сторонах большую похвалу», собираются лететь туда, приглашая с собой Пчелу, но получают непреклонный ответ:
Кто с пользою
отечеству трудится,
Тот с ним легко
не разлучится;
А кто полезным быть
способности лишен,
Чужая сторона тому
всегда приятна…
Вопреки расхожему чиновному самомнению, мол, на их «государственных стараниях» держится Россия, Крылов писал, что все богатства создаются народом. В басне «Листы и Корни» хвастающимся своей красотой «листам» дают отповедь «корни»: «Мы корни дерева, на коем вы цветете. Красуйтесь в добрый час! Да только помните ту разницу меж нас: Что с новою весной лист новый народится, А если корень иссушится, – Не станет дерева, ни вас». Тому же, кто думает, будто достиг служебных высот не родственными и корпоративными связями, а личными способностями, каких с гулькин нос, нелишне перечитать (или прочитать) басню «Лягушка и Вол», где маленькая лягушка возжелала быть размерами в Вола: «И кончила моя затейница на том, Что, не сравнявшися с Волом, С натуги лопнула и – околела». Похож на эту Лягушку и Вороненок из одноименной басни: наблюдая за Орлом, таскающим из стада ягнят, он пробовал подражать ему, «и кончил подвиг тем, что сам попал в полон», и писатель иронично предупреждает: «Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют».
Из подобных типов складываются подчас целые организации, как в «Квартете», когда «Проказница-Мартышка, Осел, Козел да косолапый Мишка затеяли сыграть квартет», затеяв споры о том, кому и как сидеть, отчего, по их мнениям, зависит успех, но Соловей ведь верно рассудил: «Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье и уши ваших понежней», отсюда и вывод: «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь». И разве не актуально предостережение из басни «Щука и Кот»: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник, и дело не пойдет на лад»? А сколько решений о провалившихся или проштрафившихся чиновниках и ныне принимается по принципу «и Щуку бросили в реку»? Не исчезли и руководители, за кого «грязную работу» делают подчиненные, наподобие Льва из басни «Пестрые овцы»: «Какие ж у зверей пошли на это толки? – Что Лев бы и хорош, да все злодеи волки»…
Патриотические чувства, вызванные в обществе победой в Отечественной войне 1812 года, Иван Андреевич передал в ряде басен, но особенно емко и выразительно в «Волке на псарне». Поводом для ее написания послужило известие, что Наполеон предложил М.И. Кутузову через своего посланника Жака Лористона начать мирные переговоры, но тот отверг их и вскоре нанес французским войскам в битве при Тарутине поражение. «Крылов собственною рукою переписал басню, отдал ее жене Кутузова, которая отправила ее в своем письме, – пишет А.И. Михайловский-Данилевский, автор первой официальной истории Отечественной войны 1812 года, генерал-лейтенант и военный историк. – Кутузов прочитал басню после сражения под Красным собравшимся вокруг него офицерам и при словах: «а я, приятель, сед», снял свою белую фуражку и потряс наклоненною головою». У Крылова Волк, «думая залезть в овчарню, попал на псарню» и говорит так псарям:
Пришел мириться к вам,
совсем не ради ссоры;
Забудем прошлое,
уставим общий лад!
А я, не только впредь
не трону здешних стад,
Но сам за них с другими
грызться рад
И волчьей клятвой
утверждаю,
Что я…» – «Послушай-ка,
сосед, –
Тут ловчий
перервал в ответ, –
Ты сер, а я, приятель, сед,
И волчью вашу я давно
натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе
не делай мировой,
Как снявши шкуру
с них долой».
И тут же выпустил на Волка
гончих стаю.
При советской власти крыловские басни изучали с начальной школы наряду с другими классиками. «Крылов истинно народный поэт», – говорил А.С. Пушкин. В том же направлении высказывался Н.В. Гоголь: «Его притчи достояние народное и составляет книгу мудрости самого народа». П.А. Вяземский прозорливо отмечал: «Россия радовалась и гордилась им и будет радоваться и гордиться им, доколе будет процветать наш народный язык и драгоценно будет русскому народу русское слово». Во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов издавали «книжки-малышки», которые можно было положить в нагрудный карман и читать на досуге, бойцам Красной Армии их тоже раздавали. Одну такую книжку привез мне отец с фронта – там крыловский текст оформлен был карикатурами на Гитлера и прочих фашистов. Советские поэты-баснописцы, опираясь на традиции Крылова, развивали их и приумножали. «Крылов… – пишет в 1936 году Демьян Бедный. – Не мне снижать его талант огромный: Я – ученик его почтительный и скромный, Но не восторженно-слепой…» «Предельная простота поэтического языка, совершенство литературной формы в сочетании с веселым и лукавством и глубиной народной мудрости сделали творчество Крылова подлинно национальным достоянием русской культуры», – отмечал Сергей Михалков. А Михаил Исаковский писал:
Бессмертные творения
Крылова
Мы с каждым годом
любим все сильней.
Со школьной парты
с ними мы сживались,
В те дни букварь
постигшие едва.
И в памяти навеки
оставались
Крылатые крыловские слова.
Остроумен был Крылов и в быту. Как-то в молодости пришлось ему снимать квартиру, а хозяин потребовал вместе с договором о найме подписать еще и обязательство уплатить в случае пожара 60 000 рублей. Иван Андреевич приписал к этой сумме два нуля и, улыбнувшись, сказал: «Мне все равно. Ни той, ни другой суммы у меня нет». А когда некий юнец в окружении приятелей, встретив Крылова на улице, попробовал посмеяться относительно его внушительных размеров фигуры: «Смотрите, какая туча идет!», так он, невозмутимо посмотрев на небо, бросил: «И вправду дождь собирается. То-то лягушки расквакались». Сочиняя басни, Крылов бывал не только в кругу образованных людей, в дворцах и особняках, но и в местах, где бывали простые люди, простолюдины, как их называли. На рынках, в трактирах, в кухмистерских он вслушивался в живую народную речь, запоминал острые слова и, что его особенно отличало, везде оставался самим собой, даже обласканный властями. Будучи приглашенным на обед к царице, Иван Андреевич сразу же сел за стол и принялся есть, «кушать», по «изячному» слогу теперешней «элиты», остроумно переименованной современной поэтессой в «ылиту». Увидев это, степенный Василий Андреевич Жуковский воскликнул: «Прекрати! Пусть царица тебя попотчует!», на что тот, не отрываясь от еды, возразил: «А вдруг не попотчует?»
Став общепризнанным поэтом-сатириком, с чем внешне смирились и разоблачаемые им чинуши, Крылов не забывал про них, то мягко советуя: «Чтоб там речей не тратить по-пустому, Где нужно власть употребить», а то и предостерегая: «Если голова пуста, То голове ума не придадут места». Избранный академиком Академии наук, по сути сохранившейся в незыблемости до ХХI века, пока ее не принялись ломать либералы в драке за имеющуюся у нее собственность, он не переставал думать прежде всего о народе, продолжая наставительно ставить в пример всем должностным лицам само Солнце: «Куда лишь луч его достанет, там оно Былинке ль, кедру ли благоволит равно, И радость по себе и счастье оставляет. Зато и вид его горит во всех сердцах, Как чистый луч в восточных хрусталях, И все его благословляют». Это свойство творчества Ивана Андреевича подчеркивал В.Г. Белинский: «В его баснях, как в чистом, полированном зеркале, отражается русский практический ум, с его кажущейся неторопливостью, но и острыми зубами, которые больно кусаются; с его сметливостью, остротою и добродушно-саркастической насмешливостью, с его природной верностью взгляда на предметы и способностью коротко, ясно и вместе кудряво выражаться».
Чувство юмора не покидало И.А. Крылова и перед кончиной, последовавшей после воспаления легких 21 (9) ноября 1844 года. В Петербурге на 1-й линии Васильевского острова, д. 8, установлена в 1955 году мемориальная доска: «В этом доме с 1811 г. жил и в 1844 г. умер великий баснописец Иван Андреевич Крылов». Составив заблаговременно завещание, он просил разослать его друзьям и некоторым не друзьям приглашение на свои похороны, присовокупив к оному последнее прижизненное собрание сочинений почившего автора. Ему же хорошо было известно: «Не любит узнавать никто себя в сатире», и наверняка найдутся среди потомков такие, кто попытается предать забвению его мудрые, острые, насмешливые произведения, что и пытались сделать такие «минобразы», как Днепров с Фурсенко и Осмолов с Ливановым. Их имена мало кто помнит, а басни Крылова навсегда остались и живут в русской культуре. К его памятнику в Летнем саду приходят с цветами взрослые и дети. Сделал памятник выдающийся русский скульптор Петр Карлович Клодт тоже не без улыбки. Баснописец сидит с книгой в руках на постаменте, где изображены его персонажи, и смотрит вдаль, будто ожидая и веря, что осмеянные им пороки будут неуклонно изживаться. Да будет так!
***
Листы и корни
В прекрасный летний день,
Бросая по долине тень,
Листы на дереве с зефирами шептали,
Хвалились густотой, зеленостью своей
И вот как о себе зефирам толковали:
«Не правда ли, что мы краса долины всей?
Что нами дерево так пышно и кудряво,
Раскидисто и величаво?
Что б было в нем без нас? Ну, право,
Хвалить себя мы можем без греха!
Не мы ль от зноя пастуха
И странника в тени прохладной укрываем?
Не мы ль красивостью своей
Плясать сюда пастушек привлекаем?
У нас же раннею и позднею зарей
Насвистывает соловей.
Да вы, зефиры, сами
Почти не расстаетесь с нами».
«Примолвить можно бы спасибо тут и нам», –
Им голос отвечал из-под земли смиренно.
«Кто смеет говорить столь нагло и надменно!
Вы кто такие там,
Что дерзко так считаться с нами стали?» –
Листы, по дереву шумя, залепетали.
«Мы те, –
Им снизу отвечали, –
Которые, здесь роясь в темноте,
Питаем вас. Ужель не узнаете?
Мы корни дерева, на коем вы цветете.
Красуйтесь в добрый час!
Да только помните ту разницу меж нас:
Что с новою весной лист новый народится,
А если корень иссушится, –
Не станет дерева, ни вас».
Пестрые овцы
Лев пестрых невзлюбил овец.
Их просто бы ему перевести не трудно;
Но это было бы неправосудно –
Он не на то в лесах носил венец,
Чтоб подданных душить, но им давать расправу;
А видеть пеструю овцу терпенья нет!
Как сбыть их и сберечь свою на свете славу?
И вот к себе зовет
Медведя он с Лисою на совет –
И им за тайну открывает,
Что, видя пеструю овцу, он всякий раз
Глазами целый день страдает
И что придет ему совсем лишиться глаз,
И, как такой беде помочь, совсем не знает.
«Всесильный Лев! – сказал, насупяся, Медведь, –
На что тут много разговоров?
Вели без дальних сборов
Овец передушить. Кому о них жалеть?»
Лиса, увидевши, что Лев нахмурил брови,
Смиренно говорит: «О, царь! наш добрый царь!
Ты, верно, запретишь гнать эту бедну тварь –
И не прольешь невинной крови.
Осмелюсь я совет иной произнести:
Дай повеленье ты луга им отвести,
Где б был обильный корм для маток
И где бы поскакать, побегать для ягняток;
А так как в пастухах у нас здесь недостаток,
То прикажи овец волкам пасти.
Не знаю, как-то мне сдается,
Что род их сам собой переведется.
А между тем пускай блаженствуют оне;
И что б ни сделалось, ты будешь в стороне».
Лисицы мнение в совете силу взяло
И так удачно в ход пошло, что, наконец,
Не только пестрых там овец –
И гладких стало мало.
Какие ж у зверей пошли на это толки?
Что Лев бы и хорош, да все злодеи волки.
Фото: И.А. Крылов читает в «Беседе любителей русского слова» басню «Демьянова уха».
Среди слушателей: Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, А.С. Шишков, Н.И. Греч, А.Ф. Лабзин, А.С. Хвостов, А.А. Писарев и П.Ф. Карабанов
***