К 90-летию Станислава Юрьевича Куняева
Среди множества славянских имен, названных поэтом Юрием Кузнецовым – соратником и другом нашего юбиляра – в замечательном стихотворении «Вечерняя песня славянина», только для имени Станислав досталось многозначное родственное слово стан: «Там свет Святослава… Там мир Мирослава… Там боль Болеслава… Там стан Станислава».
Те, кто хорошо знаком с живым, великорусским языком, знают, что стан – не только стать и телосложение, но и место, где стали дорожные путники. Это и военный, ратный стан, бивак и лагерь. Стан – это место, которое выбирали мужики, выезжая пахать. Стан, наконец, – это еще и станок – ткацкий и скоропечатный, как говорит Владимир Даль.
Сегодня, погружаясь во множество значений, связанный с именем выдающегося русского советского поэта, критика, публициста и издателя Станислава Куняева, мы понимаем, что это все не случайно. Это все о нем: и стать, и ратный стан, и место вечной нашей русской пахоты.
Предваряя одну из многочисленных поэтических книг Ст. Куняева, Вадим Кожанов указал на главное условие, при котором только и может состояться поэт: «Понятие пути, – говорит он, – одно из важнейших при характеристике творчества поэта».
За долгие годы жизни и творчества Куняев не только не сбился с пути – он еще и ставил на нем свои станы, лагеря и биваки.
Яркому эстрадному успеху он предпочел трудные дороги Родины – большой, которую он исходил, объездил, проплыл по ее рекам, озерам и морям. И малой – Калуги – которую любил, и любит самозабвенно, и по-детски ревниво.
Тот, кто будет знакомиться с творчеством Ст. Куняева, с огромной пользой для себя убедится, как хорошо он знает Россию. Как чувствует ее и как понимает. Как, заглядывая в прошлое, провидит будущее.
Неизгладимое впечатление произвела на меня уже много лет назад статья Куняева «Русская и мировая», посвященная Александру Блоку. Вернувшись сейчас к ней в связи с юбилеем Станислава Юрьевича, я поразился тому, как помолодела тема этой статьи, как злободневны выводы автора в анализе не только творчества Блока, но и важнейших событий далекой русской истории. Не могу удержаться от возможности процитировать ее главные выводы, потому что считаю, что мысли выдающегося русского писателя будут полезнее нашим читателям, чем любые здравицы и славословия в его адрес.
Размышляя о Куликовской битве в контексте Блоковского цикла «На поле Куликовом», Куняев приходит к важнейшим выводам не только о национальном смысле битвы. Он утверждает, что Куликовская битва «готовила целую эпоху. Чтобы решиться на нее, надо было вырвать из сердца привычку к повиновению и рабскому покою… Куликовская битва была не просто битвой с иноземцами. Она… была еще актом внутреннего самосознания, внутренней воли, внутреннего освобождения… Недаром трагические колебания самых проницательных умов того времени предшествовали окончательному решению – бросить вызов Татарскому игу. Сергий Радонежский, как говорят летописи, не сразу дал Дмитрию благословение на бой. Он якобы сказал: «Но прежде пойди к татарам с правдой и покорностью»… Дмитрий отвечал, что он попробовал эти средства, но ничего не добился… Тогда Сергий благословил его.
Куликовская битва, – продолжает Куняев, – была замешана не только на национальном освобождении, но и на национально-духовном преобразовании… Душа нашла в себе волю для презрения, вырастающего от поколения к поколению… Недаром в статье Блока «Народ и интеллигенция» Куликовская битва получила такое истолкование: «Русский стан Донского – это «полуторастамиллионный народ», начинающий волноваться, а «за рекой поганая Орда» – это несколько сот тысяч «интеллигентов», не умеющих найти путь к душе народа».
Какая блистательная проекция в XXI век и его русскую тему! Какое умение смотреть вперед! Очень хотелось бы, чтобы современники и потомки усвоили урок той талантливой плеяды наших писателей, которая мужественно формировала сознание нескольких поколений советских людей именно на основе русской идеи справедливости, органично вписывая ее в полотно советского патриотизма.
Ближайшие соратники Куняева: Вадим Кожанов и Анатолий Передреев, Николай Рубцов и Юрий Кузнецов, Петр Палиевский и Василий Белов, Валентин Распутин и Виктор Лихоносов – никогда не называли себя назойливо безответственным словом элита, но всегда ответственно ощущали себя народной интеллигенцией, выросшей и сформировавшейся в атмосфере русской классики.
Именно с этих позиций в конце 70-х прошлого века многие из них вышли с поднятым забралом на дискуссию «Классика и мы» – широко известную в свое время в узких кругах, где с позиций советского патриотизма и преданности ценностям русской классики прозвучали их воинственные, приобретающие со временем все бо́льшее значение, речи. Это было первое серьезное сражение с либерализмом. Это была их Куликовская битва. Не случайно и Станислав Куняев, и Вадим Кожанов с таким пристальным вниманием обращались к этому историческому событию.
Именно с этих позиций было написано молодым Станиславом Куняевым тревожное письмо в ЦК КПСС по русскому вопросу.
Именно буквально ощущая себя «поэтом во стане русских воинов», защищал он в 90-е годы Союз писателей России.
И именно поэтому решился возглавить журнал «Наш современник», который и станет тем самым станом Станислава – его ратным станом, его русским полем и пашней, его скоропечатным станком.
У нашего юбиляра много наград – среди них и литературные, и государственные, начиная с Государственной премии РСФСР, которой, как мне кажется, он гордится более всего. Его мощные публицистические книги: «Поэзия. Судьба. Россия», «Шляхта и мы», «Умом Россию не понять» и многие-многие другие получили признание современной читающей России. Но мне кажется – я уверен – что впереди их ждет еще бо́льшее народное признание и благодарность. Их ждет слава!
Многая-многая лета Вам и Вашим книгам, дорогой Станислав Юрьевич!
Геннадий ЗЮГАНОВ
Председатель ЦК КПРФ
