Сорокалетний Фальков приехал из Тюмени, а это многим в кругах исполнительной власти не понравилось.
Юридическое образование Фалькова, кандидатская степень, опыт работы ректором Тюменского госуниверситета и народного представителя в городской думе не впечатлили недоброжелателей, приезжий, по их меркам, мало занимался наукой.
А тюменский юрист словно бы готовился в правительство РФ: вступил в «Единую Россию», прошел подготовку кадрового управленческого резерва госслужбы, курировал образовательную программу «Перспективы Тюменского региона», запущенную Московской школой управления «Сколково». Словом, обретал всё, что могло послужить карьерному продвижению. Но став министром, Фальков понял, что модель реформирования российского образования на базе болонской системы, ЕГЭ, хронического недофинансирования, «оптимизации», платного обучения – не способствует развитию важнейшей сферы.
На вопросы депутатов, станет ли дистанционное обучение студентов устойчивой формой образовательного процесса, министр ответил отрицательно. Опыт работы на удаленке показал не только возможности цифровых технологий, но и многочисленные ограничения. «Университетскую жизнь невозможно перенести в виртуальное пространство, …полная реализация программ высшего образования в дистанционном формате невозможна».
Не обошел Фальков проблемы, которые переходят от одного министра к другому. Застарелой, не решаемой проблемой остается социальная защита студентов. Депутаты вспоминали фразу великого Олега Смолина: в советское время мы учились и подрабатывали, а сейчас студенты работают и подучиваются. Крошечные стипендии, изношенные общежития, мало что ремонтируется и совсем незначительное строительство новых корпусов.
Депутаты и министр не раз вспоминали советское время, сравнивая, что было тогда в сфере образования, что стало при капитализме – никто не смог назвать ни одного плюса. Разделение на бедных и богатых произошло не только среди людей, но и среди вузов. Университеты в центре России финансируются и оснащаются лучше, а в регионах – по остаточному принципу. Произошло разделение в оплате труда, руководители вузов получают сотни тысяч рублей в месяц, а рядовые преподаватели довольствуются тем, что достанется после больших выплат. Несправедливость укоренилась везде.
…Министры образования меняются, а проблемы никуда не деваются. Такова реальность.
Российское образование утратило ведущие позиции в мире и за последние 20 лет опустилось на 34-е место…
– Кризисы закономерны для рыночно-капиталистического строя, – парирует депутат-коммунист Николай Иванович ОСАДЧИЙ, кандидат философских наук, вузовский преподаватель с многолетним стажем. – Но задачи модернизации и экономического прорыва никто не отменял, наоборот, они стали еще более актуальными. А без опоры на образование и науку их не решить.
– Что привело к упадку наши ведущие сферы?
– Прежде всего хроническое недофинансирование. Принятый в 2005 году 122-й закон «О монетизации» отменил нормативы расходов на образование – не менее 7% от ВВП, на науку – не менее 4% от расходной части федерального бюджета. В итоге затраты на образование в РФ составляют всего 3,6 процента от ВВП, в 2 раза меньше, чем нужно. На высшее образование тоже выделяется мало средств, в этом году – всего около 600 млрд рублей, или 0,5 процента от ВВП. На науку и того меньше, 0,44 процента от ВВП. Тогда как Япония, Германия, США, Китай, Франция, Швеция, Израиль расходуют 3–4 процента от ВВП.
В Минфине и Минобрнауки говорят, что за рубежом половину вложений дает бизнес, а в России расходуются главным образом бюджетные средства. Да, наш бизнес не вкладывается в будущее России. И что? Будем ждать, когда бизнес осознает значение научного прогресса? Такого мы себе позволить не можем. Необходимо увеличить бюджетное финансирование образования минимум до 7 процентов, науки – минимум до 1 процента от ВВП, тем более что такой уровень ассигнований предусмотрен Указом президента РФ от 1 декабря 2016 года «О стратегии научно-технологического развития Российской Федерации».
– Но он не выполняется…
– Этот вопрос Минобрнауки должно задать Минфину. Силуанов привык экономить на социальной сфере, равнодушен к тому, что Россия отстает в наукоемком производстве. У нас соотношение ежегодно устанавливаемых роботов в расчете на 10 тыс. работников всего 4, с 2017 года их количество не увеличивается. Тогда как в Южной Корее – 710 роботов, в Германии – 332.
– Что у нас не так с сетью вузовских и научных организаций, на что намекал глава Минобрнауки, выступая в Госдуме?
– «Оптимизация» наследила в образовании не меньше, чем в здравоохранении. Количество вузов, по данным Рособрнадзора, с января 2014 года по январь 2018-го значительно сократилось: государственных вузов стало меньше на 17% (с 567 до 484), количество филиалов государственных вузов сократилось в 2,1 раза (с 908 до 428), количество частных вузов уменьшилось в 2,1 раза (с 371 до 178), филиалов частных вузов – в 5,2 раза (с 422 до 81). Больше всего пострадали педагогические вузы. В советский период их было более 100, после «оптимизации» осталось всего 37, в 3 раза меньше. Как добиваться качества в школьном обучении и воспитания детей, если педагогов недостает?..
Почти не осталось философских факультетов, а ведь это мировоззренческая и методологическая основа для многих направлений научного и социокультурного развития!
Не хватает инженеров – ведущих специалистов, призванных двигать вперед научно-технический прогресс!..
Оптимизации подверглись научные организации. По данным РАН, академических научных институтов было 900, осталось 460. Возникла угроза утраты основных фондов научных организаций. КПРФ призывает остановить разбазаривание фондов, в том числе земель, отведенных научным учреждениям.
– Потому от нас и «утекают мозги»?
– В основном, да. В постсоветский период, как подсчитал Всемирный банк, из РФ уехали более 200 тыс. ученых и инженеров, около 1 млн научных сотрудников ушли из науки в бизнес или на госслужбу. Мы столкнулись с дефицитом научных кадров. Нужно готовить молодежь. А чтобы молодежь пошла в науку, нужно изменить оплату труда, размер аспирантской стипендии.
Сейчас у нас расчетная стипендия составляет 2921 руб., или 27% от прожиточного минимума трудоспособного населения. В СССР в 1988 году стипендия аспиранта составляла 1,8 прожиточного минимума, с тех пор она снизилась в 6 раз…
– В Минобрнауки говорят, что вузам полагаются гранты?
– В основном теоретически. Приведу пример. Есть программа Стратегического академического лидерства. Она предполагает базовые гранты объемом более 50 млрд рублей. Но чтобы вуз мог войти в эту программу, доля его доходов от НИОКР должна составлять не менее 5 процентов, или не менее 50 млн рублей в год. Этот критерий невыполним, особенно для гуманитарных или медицинских вузов, которые могут реализовать свои разработки и технологии через государственные организации. Можно войти в программу, получив поручительство регионов, но их финансовое положение не позволяет им становиться поручителями. Вот такие критерии придуманы. Их нужно немедленно корректировать, иначе усилится дальнейшее расслоение вузов.
– Нас убеждают, что в РФ высшее образование доступно, что в наших вузах много бюджетных мест.
– Сравним. В СССР в 1980 году было 220 бюджетных студентов на 10 тыс. населения. В РФ в 2000 году – оставалось 192, сейчас – 125–130, всего две трети от показателя советского времени. Представители Минобрнауки сообщают, что бюджетными местами в вузах обеспечены почти 60 процентов выпускников школ, и это подается как большое достижение. Но высшее образование хотели бы получать и те, кто после 9-го класса поступил в техникумы и колледжи, и это надо учитывать.
Сравним также возможности получения высшего образования в России и в странах-конкурентах. В государствах с социальной моделью экономики (Франция, Германия) доля бюджетных мест для студентов составляет 80–90 процентов. В странах с либеральной экономикой (США, Великобритания) доля студентов, не оплачивающих обучение, составляет около трети, но там есть еще развитая система образовательного кредита.
В Республике Беларусь, где возможности бюджета несравнимо ниже российских, создана смешанная система, при которой 51 процент студентов обучаются за бюджетные деньги, а любой из оставшихся 49 процентов может получить образовательный кредит по ставке, равной половине ставки рефинансирования Белорусского ЦБ. В России в кредит при поддержке государства обучалось, по данным Минобрнауки за 2018 год, менее 10 тыс. человек. Кредитование у нас накладное.
– Студенческая стипендия давно у нас не повышалась. Каков ее размер?
– Сейчас – не более 2–2,5 тыс. рублей, минимальная – 1,6 тыс., повышенная – 5–7 тыс. рублей. По сравнению с советскими временами сократилась примерно в 6 раз. Сумма, конечно, крайне маленькая, неслучайно студенты, как и аспиранты, вынуждены подрабатывать, чтобы как-то прожить. Но тогда остается меньше времени и сил на учебу.
– Возможен ли широкий переход на дистанционную форму обучения в вузах?
– Мнение нашей фракции КПРФ, основанное на экспертных оценках, таково: когда речь идет о каких-то чрезвычайных ситуациях, о санитарно-эпидемиологической обстановке – как в этом году, то дистанционное обучение оправданно. Хотя качество обучения при этом страдает. Преподаватели и учителя должны находить дополнительное время на проведение занятий в таких формах. Мы рассматриваем образование как всесторонний, полнокровный процесс, а не механическое наполнение голов некой информацией. «Дистанционка» не должна быть магистральным путем развития образовательных процессов ни в вузах, ни в школах, ни в колледжах…
– Что нужно, чтобы поднять уровень нашего образования, преодолеть накопившиеся проблемы?
– Нужно принять проект федерального закона «Об образовании для всех», разработанный нашими депутатами-учеными Ж.И. Алфёровым, О.Н. Смолиным, Г.А. Зюгановым, И.И. Мельниковым. В нем – решение всех системных проблем образования. К сожалению, его отвергло правительство и думское большинство. Но наша фракция снова его внесла в Госдуму на рассмотрение. Надеемся, что достоинства и перспективность нашего проекта будут, наконец, оценены, одобрены и образовательная сфера получит добротный закон.
– Спасибо, Николай Иванович.
Расспрашивала
Галина ПЛАТОВА
