Приходили в редакцию старый газетчик Алексей Васильевич Шуваев, собкор «Калининской правды» по тому «кусту» Павел Иванович Федоров, и мы допоздна обсуждали васильевские публикации.
— Забористо он «пашет», – качал головой знаток крестьянской жизни Павел Иванович.
В размышлениях Ивана Афанасьевича отражались деревенские проблемы, о которых мало кто говорил на официальном уровне, но которые все настойчивее стучались в дверь. Образовалось много такого, что подлежало искоренению, обновлению. Ну, скажем, планирование от достигнутого сдерживало инициативу. Большие деньги вкладывались в окультуривание земель, а должной отдачи не было. По осени гибла значительная часть выращенного урожая. Как воспитать бережливость, рачительность? Что нового внедрить в межхозяйственные связи? Почему нарастают противоречия между потребностями практики и «уложениями» сверху? Васильев писал об этом просто, доходчиво, но так, что написанное брало за живое, находя отклик и у рядового крестьянина, и у высоких партийно-советских начальников.
Шли года, но интерес к его публикациям не ослабевал. Статьи, очерки Васильева в «Советской России», в журнале «Наш современник» воплощались в его книги – «Беру на себя», «Коренные и приезжие», «Я люблю эту землю», «В краю истоков», «Открытие человека», «Возвращение к земле»… Содержание их в наши дни не менее актуально, чем при его жизни. Спор материального и духовного, государственного и частного, ответственность руководителя, плановость и инициатива, предательство интеллигенции, сохранение памяти о прошлом…
О важности, злободневности творчества Ивана Афанасьевича свидетельствовало то, что журналистка областной молодежной газеты «Смена» (меня перевели сюда редактором) Нина Алексеева защитила на факультете журналистики МГУ кандидатскую диссертацию «Публицист Иван Васильев (проблематика и метод творчества, особенности формы публицистических произведений)». Да, у него было и есть, чему поучиться. Знанию народной жизни. Умению философски выстраивать и обобщать факты. Сдержанной образности языка. Самоотверженности в поиске. И, конечно же, русскому бескорыстию, широте натуры.
На полученную Ленинскую премию и гонорары за книги Иван Васильев создал в Борках, под Великими Луками, Музей боевой славы с картинной галереей, Дом экологического просвещения. Для сравнения: Дом поэзии Андрея Дементьева в Твери обошелся в 70 миллионов рублей бюджетных средств. Между прочим, Васильев, в отличие от Дементьева, никогда бы не написал: «Я в Израиле, как дома…», не заявил бы, что тоскует по этой далекой, чуждой для него стране. Я, кстати, был в Израиле с православной делегацией в начале 90-х, и, несмотря на все очарование увиденными святынями, через неделю затосковал по погрязшей в ельцинской смуте Родине.
Эта же тоска по родному одолевала Ивана Афанасьевича: «…Я люблю эту землю. Неброскую березовую страну. Тихую мою Родину. Я люблю на ней все: грустные околицы деревень, грязные большаки и звенящие при первом морозце тропинки, серое чернолесье с багряным листом и затяжные дожди, голубые озерные дали и нивы-рушнички. Я люблю ее людей, трудолюбивых, радушных, отважных…» Как подтверждение этой любви длинный ряд их проходит перед нами в васильевских очерках и повестях. Старый солдат Мокеич – от него автор познавал на войне солдатскую науку. Столяр детского дома Пал Ваныч, который «резал правду-матку в глаза» («Земля русская»). Трудолюбивая Кирьяновна, которая «своим и обликом, и манерами, и речью напоминала о славе своей первой девки на селе» («Крестьянский сын»). Заступник «за родное и такое беззащитное» Мишка Молчун («В Топалках что-то случилось»)… Васильев с болью отмечает, что «демократия» сделала их «забытыми всеми» – и властью, и «новой культурной элитой».
Несмотря на то, что он был старше меня на целое поколение, нас многое роднило. Опыт районной газеты. Областная газета «Калининская правда», где Иван Афанасьевич отработал десять лет собственным корреспондентом по Ржевскому «кусту», и куда я пришел редакторствовать, когда он уже обосновался на «вольных хлебах» в Борках. Интерес к краеведению, наконец. Но была и разница во взглядах, что однажды дало себя знать. Последнее письмо от него повергло меня своей непререкаемой бескомпромиссностью если не в смятение, то в несомненное расстройство. Васильев откликнулся на мою статью «Синдром бамбуковой палки», напечатанную в «Тверской жизни» (бывшей «Калининской правде»). В статье шла речь о неспособности некоторых руководителей и политиков отрешиться от догматизма, по-новому взглянуть на прошлое. Иван Афанасьевич заподозрил меня в «отступничестве» и открыто написал об этом. Письмо, датированное 22 июня 1991 года, заканчивалось припиской «В день поминовения павших, но не отступивших».
«Как же так? – думал я. – Человек имеет право на переосмысление прожитого, пережитого». Об этом писал и сам Васильев: «Убеждения – штука динамичная. Они в постоянном движении…» Тогда почему, почему так вознегодовал он от моей статьи? Видимо, причиной было его прозрение. К тому времени писатель понял то, что еще предстояло понять мне, многим из нас. Он увидел, осознал, что за завесой бойкого трепа Горбачева о «новом мышлении», «обновленном социализме», «демократии» целенаправленно вершится дьявольское деяние. Тут уже речь не о «переосмыслении», корректировке прежних убеждений на основе житейского опыта, а об отказе от них в принципе. От социализма, коллективизма, социальной справедливости, всего того, что было традиционно близко, дорого русскому человеку.
А потому слово его наполнилось новым содержанием. Поздние публикации Ивана Васильева в «Советской России» – пронзительный крик отчаявшейся души. Но «перестройщики» его уже не слышали. Ни Горбачев, ни Яковлев, ни другие, звонившие ему в Борки, расточавшие комплименты, просившие совета… Дневники Ивана Афанасьевича «Только и всего» вообще не стали достоянием широкой общественности. Не стали потому что, как и все правдивое и талантливое, опасны для сделавшей опору на чистоган власти.
Какой неизбывной тревогой веет от васильевских записей:
«Страна, как загнанная лошадь, брошена. И на нее спущена стая шакалов, и своих, и забугорных. Ах, с каким вожделением, с какой жадностью и цинизмом кинулись они терзать еще живое тело! Ужасно видеть искаженные злобой и жадностью лица! Цинизм политиков передается народу, в людях исчезает всякое подобие совести. Таким букетом гадостей начинается капитализация России…»
«Воистину смутное время на Руси. Все перевернуто вверх дном. Чистое и доброе ушло вниз, отлеживается на дне, копится там, набирается сил, а дурное и поганое плещется наверху, орет, кривляется, смердит…»
И вот, как только произошло воплотившееся в страстные строки прозрение писателя, так на упоминание его имени сразу было наложено сверху негласное вето. Такой Иван Васильев не нужен власти. Но с народом русским он как был, так и остался. Остался даже после своей смерти. Пожалуй, наиболее сильно ощущаешь это, читая и перечитывая его «Раздумья». Вроде бы они о разном. Но объединяет их глубинная мысль – человек, оторвавшийся от своих корней, от памяти о деяниях своих предков, не способен творить, созидать, строить. Он быстро теряет стыд, поддается дурным влияниям, сдавая в угоду «сладкой» жизни то, что вершилось трудом предыдущих поколений:
«Если родители научили тебя всякое ребячье дело делать добросовестно, если внушили, что лень, неряшливость, небрежность есть непорядочность, то, когда станешь работником, у тебя не будет конфликтов с общественным требованием честной работы, оно воспринимается тобой как естественная необходимость и станет основой нетерпимости ко всякому плохо сделанному делу».
«Человек скорее всего срывается с нравственных якорей, когда уходит с родной земли».
«Мы так много говорим о любви к природе, что забываем: любовь – это, прежде всего, знание».
«Всякое равнодушие непохвально, равнодушие к талантам – отвратительно».
«Память, хранящая прошлое, возвышает душу над мелочами жизни».
«Истинная публицистика – это сжигание самого себя, своих чувств и нервов, души и разума».
«Боль заставляет страдать и зовет к действию, но она никогда не родит очарования. Очаровывает прекрасное».
«Наш путь тогда чего-то стоит, когда на проселки свои возвратясь, не стыдно людям в глаза посмотреть».
В 2004 году, на празднике фронтовой поэзии в Борках, разговорились мы с поэтом из Пскова Александром Бологовым, ранее часто встречавшимся с Васильевым. «А ведь Иван Афанасьевич тебя простил за ту статью, – обронил он. – И вообще, старик, он к тебе по-доброму относился. Просто не хотел, чтобы ты наступил на «старые грабли» русской доверчивости, как в свое время наступил он».
Однако намного раньше, еще до 1993-го, когда Ельцин со своей шайкой расстрелял Дом Советов, я уже не питал иллюзий относительно того, в чьих руках оказалась Россия и какое будущее уготовано ей алчной ратью «новых собственников». В том числе на областном уровне, где отдельные бывшие партийные и комсомольские аппаратчики, плюс понаехавшая московская нахрапистая публика, спешно прибирали к рукам земли, предприятия, склады, обогащались на левых поставках ГСМ, торговле спиртным. Вместо былого созидания тлетворный дух разграбления, присвоения, коммерции, наживы проникал и витал всюду, уродуя, корежа сознание, пожирая души.
К этой поре коллектив «Тверской жизни» уже не был сплоченным. Одни работали по совести, по сложившимся убеждениям, другие – по корысти. Последним, кажется, было все равно, кому служить. Главное, платили бы «бабки». «Когда же вы дадите нам пожить спокойно?!» – бросали они в глаза мне после очередной острой статьи. Просматривая свой дневник, нахожу запись, сделанную 28 ноября 2000 года, незадолго до того, как нас с писателем Михаилом Петровым, моим первым заместителем, изгнали из редакции: «Тверскую жизнь» погубит инстинкт самосохранения людей, которым не нужна идеология газеты. Они рассматривают ее как своего рода собес… Но газета без идеологии обречена. Все эти «сиси-миси», в которых нет нерва жизни, не интересны читателю…»
И что? Щедрое финансирование, повышение зарплат не помогли. Читателю ведь все равно, сколько журналист получает, хвалит его власть или нет, ему нужно, чтобы газета затрагивала созвучные струны, будила мысль и совесть.
Больше тридцати лет назад «Советская Россия» (№149 (10 000) от 30 июня 1989 года) напечатала статью Ивана Васильева (в ту пору народного депутата СССР) «Спрос на убежденных». «Спрос на убежденных сегодня велик. Им-то газеты и должны зажигать «зеленый», – размышлял Иван Афанасьевич. – К сожалению, не всегда так получается. Особенно в провинциальных газетах… Газету делают журналисты. Будем прямо говорить: люди они в большей части кабинетные. Ну выскочат в командировку, проедут по городам и весям, что-то увидят, что-то услышат – и гонят строчки в номер или эфир. И как же бывает досадно читать и слушать словесные побрякушки! Конечно, глубина познания действительности зависит от жизненного опыта, но не в меньшей степени и от позиции. Что исповедует сам пишущий, взявшийся оценивать людские дела? Нельзя сделать газету убедительной руками неубежденных журналистов. Не оттого ли кидает нас на примерку чужой одежки, что не убеждены в искусстве своего народа шить одежку по своему плечу?» В корень смотрел Иван Васильев.
Размытость убеждений, желание угодить чиновному люду, насаждение чужих стандартов, стремление к материальному комфорту оборачиваются отрывом от народной жизни, что, в свою очередь, порождает серость и скуку на газетных полосах. Это, думается, и случилось с «Тверской жизнью». И не только с ней. С появлением «новых ценностей» исчезло умение журналиста самостоятельно мыслить, анализировать, убеждать. Замечу: в тот период, когда появилась статья Васильева, это качество еще не было в столь остром дефиците, как в наши дни. На центральном уровне лишь газеты «Советская Россия», «Завтра», «Слово», «Аргументы недели», журнал «Наш современник» да еще несколько газет и журналов его сохранили. Что уж говорить о региональной прессе?
Истекло уже несколько лет с той поры, как «Тверская жизнь» перестала существовать. Коллектив газеты публично этим не возмутился. Тверская «новая интеллигенция» не прореагировала. Между тем с этой газетой, выходившей в разнее годы под разными названиями, связаны более ста лет областной истории. И когда первые лица обладминистрации в День российской прессы рассуждают о «продолжении славных газетных традиций», я мысленно задаюсь вопросом: «Что это, господа? Дилетантизм ваш? Или лукавство ваше? Как можно говорить о «сохранении славных традиций» после уничтожения главного носителя традиций?»
Какие труженики пера работали в «Калининской правде» («Тверской жизни»)! Иван Васильев, Павел Иванов, Алексей Матвеев, Сергей Душенков, Василий Быковский, Семен Флигельман, Александр Смирнов, Борис Лапченко, Юрий Красавин, Виктор Липин, Юрий Батасов, Марина Мотузка, Надежда Нестерова, Геннадий Сазонов, Михаил Петров, Нина Алексеева… Даже в войну газета (под названием «Пролетарская правда») выходила для оккупированных западных районов Калининской области. Доставлялась курьерами, с риском для их жизни, через линию фронта. Одним из редакторов, третьим по счету, был мой земляк, друг моего отца (вместе сражались в партизанском отряде) Иван Иванович Капустников. А тут, в относительно благополучное время, холодным росчерком вынесли ей смертный приговор.
Впрочем, задолго до этого прекратился выход патриотических газет «Позиция», «Тверской собор», редактируемого Михаилом Петровым журнала «Русская провинция». Как говорил тогда Михаил Григорьевич, ему поставили условие: переименуй журнал в «Российскую провинцию», он отказался – финансирование прекратили. А что осталось-то на тверском информационном пространстве из областных печатных СМИ? Скучные, заполненные официозом «Тверские ведомости» (орган Законодательного собрания). Ну и созданные в 90-е годы частные «свободные» газетки, где основные темы – слухи, придуманные сенсации, трагические происшествия. К слову, свободными они никогда не были, ибо ориентированы на обслуживание местных кланов.
Клановость – болезнь заразная и ныне укоренившаяся. Поскольку между кланами происходит, явно или тайно, соперничество за власть, за бюджетные потоки, то оно выливается на страницы этих частных газеток, особенно в период предвыборных кампаний. Ничего нового. Россия это проходила в начале прошлого века, когда Василий Розанов сравнивал буржуазного журналиста с «идиотическим унтером», засевшим в окопе с пулеметом в руках, а Константин Победоносцев – с «уличной торговкой», зазывающей купить ее товар. А как же насущные, беспокоящие народ темы? Демографический кризис? Запустение земли? Истребление лесов? Нравственное обнищание? Снижение интеллектуального уровня чиновничьего аппарата? Упадок провинциальной медицины и образования? Где пропаганда святости таких понятий, как Родина, Государство, Труд, Достоинство? Эти темы остаются вне поля зрения или на втором плане.
Борьба с коррупцией, если и затрагивается, то преимущественно с точки зрения клановых интересов. Главное, что связывает кланы, – круговая порука их членов на основе личной заинтересованности, выгоды, кумовства. Без чиновничества тут, понятно, не обойтись. Посему актуальны и сейчас слова Ивана Афанасьевича: «Чем больше я, неся в себе веру в добро и правду, и, имея целью служение добру и правде, входил в мир чиновный, вникал в его заповеди, тем больше убеждался в его перерождении. И убеждали меня в этом вы, беспринципные «выгодники». Вас становилось все гуще и гуще, вы пожирали мир правды и веры, как гусеницы капусту. Меня отвратило от вашего мира…»
Конечно, в этом «мире» разные люди. Есть среди них и уважаемые простыми людьми, толковые руководители. Стремящиеся использовать любую возможность на общее благо. Не боящиеся сказать правду-матку. Но в целом это «клановый мир», с общей буржуазной идеологией, всеохватный и всевластный. Доминирующие кланы путем межклановых договоренностей определяют, кого и куда ставить, кого сместить, наградить, выдвинуть в депутаты. На мой взгляд, ими основательно дискредитированы областные награды, почетные звания, литературные премии, само понятие профессионализма. Похоже, нынешнему тверскому губернатору Игорю Рудене удалось ослабить клановое влияние. Правда, лишь отчасти. Об этом свидетельствует хотя бы затянувшаяся неразбериха с назначением глав муниципалитетов в ряде западных районов области.
Смена районного руководства, как правило, ведет к смене «команды» и нередко оборачивается проблемами для редакторов местных газет. Недавно на родине Героя Советского Союза Лизы Чайкиной в поселке Пено вынудили уволиться (с приходом новой муниципальной власти) опытного редактора газеты «Звезда» Валентину Никанорову. Я ее неплохо знаю. Валентина человек твердых убеждений, патриот родного края, редактор и журналистка по призванию. Но что чиновникам до этого? Сдается, им нужно прежде всего послушание, а не профессионализм убежденных. Теперь мать двоих детей стоит на бирже труда. Где же так называемое журналистское сообщество? Почему помалкивает в тряпочку, не защитило коллегу? Да потому, что сообщества давно нет. Каждый себе на уме и выживает в одиночку.
На излете прошлого года в Твери умер замечательный журналист, член Союза писателей России Александр Харченко. Почти сорок лет он самоотверженно служил в ИТАР-ТАСС. Полсотни раз этот геройский человек был в горячих точках, в том числе больше двадцати командировок совершено им в Чечню. Отмечен государственными наградами. Написал я о нем очерк. Задумался, где бы напечатать, и пришел к выводу: в Твери негде! Уж слишком не соответствует патриотический облик Александра Антоновича Харченко содержанию «свободных» «чужих одежек». Скрепя сердце послал очерк в одну из них. Как и предполагал, она его не напечатала. Зато без проблем очерк увидел свет в «Советской России».
Под многолетним началом подвижника русской журналистики Валентина Васильевича Чикина (он знал Ивана Афанасьевича, приезжал к нему в Борки), близкая, своя по духу когда-то для Васильева, «Советская Россия» по-прежнему авторитетное, уважаемое в народе издание. Не грешно бы и кремлевцам нашим, гораздым обряжать Россию в «чужие одежки», почаще брать народную газету в руки. Брать, чтобы размышлять, делать выводы. Ведь темы, которые она освещает, имеют государственное, национальное значение. С интересом читаю публикации Александра Фролова, Светланы Замлеловой, Александра Боброва, Валентина Катасонова, Юрия Емельянова, других постоянных авторов. Мой старинный товарищ, тверской профессор-историк Василий Степанович Папин говорит:
— Для меня выход каждого номера «Советской России» – событие.
И все же недостает нам и на ее страницах, и вообще в современной журналистике, литературе вдумчивых исследователей народной жизни, защитников земли русской, подобных Ивану Васильеву. Я не за возврат к прошлому, нет. Но и отрываться от него негоже, оно – опора настоящего и будущего. Вот приходится слышать: бег времени ускорился, людям некогда читать большие статьи, настала пора «клипового мышления» и надо, мол, писать кратко. Но что такое «клиповое мышление»? Это поделенное на части, фрагменты, рваное, без логической взаимосвязи частного и целого мышление, которое не позволяет человеку остановиться и задуматься, а что, собственно, происходит. С миром, страной, с каждым из нас. Где добро и где зло? Кто враг, а кто друг? Куда мы движемся? Какое общество строим? Для чего живем? Практически это – отсутствие мысли и мышления!
Однако умысел в этой «чужой одежке» есть. Хозяевам жизни не нужны думающие люди. Им нужны послушные человечки, «колесики» и «винтики», которые исправно крутились бы в заданном направлении, будучи не в состоянии понять причины и суть происходящего. Для «изготовления» таковых действует огромная информационная машина, устроенная по западному образцу. Она оглупляет, отвлекает от насущного, вводит в состояние депрессии. Но очень хочется верить: придет, обязательно придет тот день и час, когда и на государственном уровне востребуется умное, наполненное правдой жизни русское слово. Тогда и будет по-настоящему осознано подлинное, действительное значение Ивана Афанасьевича Васильева и сделанного им. Спрос на родные одежки, на убежденных патриотов можно на время пригасить, заглушить. А отменить или запретить его невозможно. Он, подобно ручейку из чистого деревенского родника, все равно вырвется наружу.
г. Андреаполь,
Тверская область
