Как раз в их повестке дня – выяснение: каково влияние фундаментальной экономической науки на современные процессы развития страны? Есть ли содержательные рекомендации? Услышаны ли они во властных структурах? Отчего столь ничтожны результаты нынешней российской экономики?
Юрий Юрьевич Болдырев в роли ведущего выстраивает тематику, Сергей Юрьевич Глазьев представляет академический анализ. Мы расшифровали значительную часть обширной беседы и представили ее читателю.
С. Глазьев:…Наука призвана всегда говорить правду. В этом отличие, скажем, науки от политики, от других сфер общественного сознания, и говоря правду, наука называет вещи своими именами. Что вызывает огромное раздражение. Если говорить о российской академической мысли, она всегда была очень критично настроена в отношении проводимой в нашей стране экономической политики. Весь период, начиная с шоковой терапии. Академия наук ежегодно выступала с разгромной критикой шоковой терапии. И не просто с критикой, но и с обоснованием предложений, как выстроить разумную экономическую политику в интересах подъема благосостояния общества, используя рыночные механизмы. Китайская Народная Республика, собственно говоря, сделала то, что рекомендовала российская фундаментальная наука.
Я вспоминаю наши ежегодные доклады, когда руководителем секции экономики был академик Дмитрий Семенович Львов. Они представлялись правительству, президенту, обсуждались на президиуме Академии наук, вызывали большой резонанс. Но жизнь в России уходила все дальше и дальше от наших научно обоснованных предложений. А в Китае как раз реформы и регулирование экономики происходили и развивались в соответствии с нашими рекомендациями.
Я не беру на себя смелость утверждать, что мы этому учили китайцев. Они сами в общем-то всё сделали. Но очевидно, что наша теоретическая правота была практически подтверждена китайским экономическим чудом, а теперь уже и индийским экономическим чудом. Это не случайно, потому что искусство управлять развитием экономики основано на реальных закономерностях экономического развития. Вот учебник, собственно, раскрывает, в чем материальные закономерности заключаются.
Если мы говорим о развитии экономики, то мы должны отбросить мифологию рыночного равновесия. Так же, как мы должны отбросить мифологию политэкономии социализма, которая показала свою несостоятельность в силу краха Советского Союза.
Следует также заметить, что любая экономическая политика – это сумма экономических интересов. И всегда находятся люди, которые, называя себя учеными, на самом деле выступают как апологеты тех интересов, за которые хорошо платят, присваивают титулы и всё прочее. В таком случае экономическая мысль оказывается прислугой властно хозяйствующей элиты.
Ю. Болдырев: Так называемый мейнстрим…
С. Глазьев: Да. Приходится признать, что после того как мы перешли к секулярному обществу, наука вытеснила религию в общественном сознании как некий критерий истинности, власть стала остро нуждаться в научном, в кавычках, обосновании правильности своей политики. И вот значительная часть экономической мысли, вы правильно говорите, – мейнстрим, по сути, главное течение экономической мысли, наиболее пропагандируемое, раскрученное, внедряется в сознание миллионов людей, в том числе во властвующей элите, по сути, является прислугой властвующей элиты.
При этом люди, которые занимаются апологетикой, очень легко перекрашиваются. Мы это видели, догматики-политэкономы, которые в советское время учили нас тому, что мы живем в самом передовом обществе, и планомерность эта, по определению, более эффективна, чем рынок. Что рынок – это хаус и постоянный кризис. А социалистический план – это исходные производственные отношения социализма… И вот эти профессора от политэкономии социализма (не хочу всех мазать одной краской) вдруг сразу после распада Советского Союза начали пропагандировать совершенно противоположное, мейнстрим западной экономической науки. Что планирование – это искажение рынка, что рыночные механизмы гарантированно обеспечивают оптимальное распределение ресурсов, и любое вмешательство государства в рынок – это всегда снижение эффективности… Мы должны понимать, что экономическая наука, к сожалению, находится под колоссальным политическим давлением. Власть поддерживает и продвигает тех экономистов, которые защищают интересы властвующей элиты.
Властвующая элита в Советском Союзе – это была партийная номенклатура, которая несла и политическую ответственность, в том числе через планирование. Сегодня властвующая элита – это олигархат. Олигархат, который подмял во многом государство, и почему олигархату нужна теория рыночного равновесия? Потому что она говорит: не нужно никакого государственного вмешательства. Для крупного капитала государственное вмешательство – это всегда покушение на их деньги. Поэтому они энергично поддерживают мейнстрим, основанный на теории рыночного равновесия. Хотя рыночного равновесия в природе никогда не было и не будет, его не существует просто в принципе… Догматика «рыночного равновесия» удобна тем, что позволяет апологетам крупного капитала критиковать государство. Ведь государство покушается, допустим, с прогрессивным налогообложением или с попытками ущемить интересы спекулянтов.
Так что, экономическая наука сегодня в мейнстриме представлена не наукой, а апологетикой частью идеологии, которая основана на вере в догматику соответствующую. А настоящая экономическая наука, которая изучает экономические процессы объективно, как физика, химия, биология, она оказывается все время на периферии мейнстрима… Сегодня это эволюционная экономика, которая изучает закономерности развития экономики как социальной системы и пользуется многими прикладными моделями, отработанными в механике, в биологии, в других естественных науках. Она находится как бы на обочине, ее не пропагандируют, но есть ученые, их много, которые работают исходя из любви к науке…
В защиту Академии наук я должен сказать, что в академии работают как раз настоящие ученые-экономисты, которые изучают экономику с научной точки зрения, а не как часть идеологии. Они постоянно и жестко критикуют проводимую в России экономическую политику в течение всего периода после распада Советского Союза, за исключением короткой эпохи Примакова, когда Академия наук была вовлечена в процесс планирования экономической политики.
Это было наше маленькое экономическое чудо. Когда за 9 месяцев объем промышленного производства вырос на 20 %. То есть промышленность поднималась больше чем на 1 % в месяц. Мы сегодня не можем за год добиться 2-х процентов. А в период правительства Примакова экономика росла на 2 % в месяц и, надо сказать, что это было сделано на основе рекомендации ученых Академии наук.
Это первый единственный такой эпизод, когда предложение Академии наук было реально востребовано властью, которая вынуждена была искать пути выхода из катастрофы, в которой мы оказались в результате шоковой терапии. Это была очень успешная политика. Ну, а затем возобладали интересы того самого олигархата, который до сих пор подминает под себя реализуемый реально экономический курс.
Вот мы как ученые рассматриваем экономическую политику как способ повышения народного благосостояния. Чтобы люди жили лучше. Со времен Аристотеля именно в этом задача экономической мысли, науки о хозяйстве, скажем так. Вот наука о хозяйстве должна помогать власти организовывать хозяйство так, чтобы люди жили все лучше, лучше и лучше. В материальном смысле. Но на реальную политику оказывается влияние тех, кто ближе к власти. На сегодняшний день это банкиры, прежде всего государственные банки. Они хоть и государственные, но они не очень-то отражают государственные интересы. Посмотрите на так называемые зарплаты, их даже невозможно назвать зарплатами. Это огромные бонусы, которые присваивают себе руководители государственных банков, они себя ведут как собственники государственных денег, и реализуют свои корпоративные интересы.
Один из корпоративных интересов банковской системы заключается в том, чтобы денег было мало. Когда денег мало, высокие проценты – раз, во-вторых, дефицит предопределяет господствующее положение в экономике. У кого дефицитный ресурс, тот и хозяин в экономике. Поэтому ситуация кредитного голода, банкиры – хозяева жизни. Они решают, какому предприятию жить, какому умереть, какое убрать, с какого получить процент, и на сегодняшний день они очень процветают на фоне проводимой экономической политики, вследствие которой уже пять лет идет падение уровня жизни народа…
Вторая группа заинтересантов, не менее могущественных, – это международные финансовые спекулянты. Они фактически доминируют на Московской бирже. Они получают сверхприбыли на раскачке курса рубля. Могу сказать, что только эпизод с обвалом курса рубля в 2014 году принес манипуляторам примерно 40 млрд долларов прибыли. Это один эпизод. Поэтому не удивляйтесь, что рубль самая волатильная валюта в странах двадцатки не потому, что у нас не хватает резервов, – у нас как раз резерва больше, чем у кого бы то ни было – рубль самая обеспеченная в мире на сегодняшний день валюта, с точки зрения резервов. Но Центральный банк не использует резервы, он перешел к политике свободного плавания курса рубля. Вследствие чего на рынке доминируют спекулянты и спекулянты манипулируют рынком фактически, извлекая огромные сверхприбыли на колебаниях курса рубля. Это крайне разрушительно для экономики, и то, и другое.
Банкиры получают сверхприбыли за счет завышения процентных ставок, и завышение процентных ставок сверх нормы рентабельности, сверх прибыльности реального сектора приводит к тому, что постепенно предприятия производственной сферы переходят под контроль банков… И процветание банка в данном случае основано на выкачивании капитала из производственной сферы. И дальше банки являются сегодня проводниками вывоза капитала за рубеж. Вследствие этой политики мы теряем примерно 100 млрд долларов – они каждый год уходят за рубеж. В совокупности – уже больше полутора триллионов.
Ю. Болдырев: Вот то, о чем Вы сейчас говорите, мне очень важно, чтобы Вы это подчеркнули, пояснили нашей аудитории, что это не точка зрения чиновника государственной организации, министра Глазьева, что это не точка зрения политика Глазьева. Что это некоторая единая позиция российской академической науки, которая именно в таких терминах, таких подходах критикует ныне проводимый курс, и это находит отражение в официальных документах российской науки, в том числе в докладах.
С. Глазьев: Безусловно, мы многократно, от имени Академии наук в целом, от секции экономики представляем доклады, монографии, проводим конференции, выступаем на форумах с системной критикой проводимой экономической политики как вредной для развития экономики и повышения благосостояния. Но эта политика приносит огромную прибыль финансовым спекулянтам, которые манипулируют курсом рубля.
Мы не просто критикуем, мы предлагаем конкретные меры и механизмы по переходу к опережающему развитию. То, о чем говорит наш президент, ставит задачи вывода экономики на опережающее развитие. Мы говорим о том, как выстроить механизм, финансирование этого опережающего развития. Многие инструменты, которые нам нужны для этого, уже созданы. Нельзя говорить, что наша риторика бесплодна. Вовсе нет. Опираясь на рекомендации фундаментальной науки, через серьезную полемику, мы добились, благодаря поддержке президента Путина, принятия закона о стратегическом планировании… Вот закон о стратегическом планировании принят. Он начал действовать. В том смысле, что разработано порядка 70 000 документов. Но в этом законе наши оппоненты выхолостили важный инструмент – механизм реализации. Получается, что закон выполняется, пишутся бумаги, они утверждаются, – вот 70 000 бумаг разного уровня написано под названием «Стратегические планы», начиная от сельских поселений и заканчивая отраслевыми политиками. Но механизмы реализации в законе не прописаны. Поэтому формально чиновники добились утверждения стратегии и положили на полку. «У вас стратегия есть?» «Да, у нас есть». «Вы ее реализуете?» Ответ на этот вопрос: нет.
На самом деле реальная управленческая практика идет совсем по другому пути. Например, национальные проекты. Про них нет в законе. Но реально они стали руководящим инструментом – централизация политической воли государства на решение определенных социально-экономических задач. Сейчас разрабатывается новая стратегия. До тридцатого года. Причем разрабатывают ее при опоре на американские консалтинговые компании, как ни странно McKinsey & Boston Group.
Ю. Болдырев: Это очень интересная информация. У нас есть ролик, который мы записывали отдельно на эту тему, назывался «Клиентоцентричное государство полуприцепов». Опираясь просто на перечень поручений председателя правительства, вынуждены были просто с печалью, со смехом сквозь слезы говорить о том, что они полные идиоты или прикидываются идиотами. Когда речь идет об агрессивном развитии инфраструктуры, о клиентоцентричном государстве, всё это при помощи семинара в формате дашборда. Это всё в официальном правительственном документе. То есть, Вы сейчас говорите о том, что наука предлагает, но дальше мы сталкиваемся с системным саботажем.
С. Глазьев: Я бы сказал, что реальные экономические интересы сегодня так распределились, что первую скрипку играет финансово-банковский сектор. И хотя он огосударствлен в значительной степени, но интересы крупных банковских корпораций в отсутствии. Почему они все против закона о планировании и сопротивлялись его принятию. Потому что закон о планировании порождает ответственность за исполнение планов.
Ю. Болдырев: И иное целеполагание, нежели просто чистая прибыль.
С. Глазьев: Да. Если у вас есть государственный банк, если мы посмотрим в учебнике, чем должны заниматься банки, они классически занимаются трансформациями сбережений в инвестиции. Чем наши банки занимаются? Инвестиции занимают всего 5 % от активов наших банков, включая государственные. Всего 5 %. То есть банки не занимаются трансформацией сбережений в инвестиции. Они вообще не отвечают за инвестиции. Хотя в этом их главное призвание – финансировать инвестиции.
…Возьмем период с девяносто пятого года, когда у нас уже прошла шоковая терапия, мы встали на нынешнюю модель управления. Что нам дала эта модель управления, по сути дела, за уже четверть века? Мы выросли где-то процентов на 10–15, причем выросли с деградацией структуры экономики…
Когда я говорю, что мы выросли, это не значит, что все лучше стали жить. Но вот есть такой показатель ВВП, по этому показателю мы выросли где-то на 15–20 процентов. Китай за это время вырос в 8 раз (!), на 800 % (!). Объем кредитов в Китае вырос в 12 (!) раз. У нас объем кредитов сегодня, по сравнению 95-м годом, вырос, наверное, на треть. Но если брать советский период, то мы сегодня кредитуем экономику в четыре раза меньше.
Это говорит о том, что именно создание целевого кредитования производственного сектора было главным инструментом финансирования экономического чуда в Китае. То же самое в Индии. Только там другая политическая система, но экономический механизм действует точно так же. Государство, концентрируя у себя функцию денежной эмиссии, создает кредит…
Я уж не буду говорить, что у нас сбережений в полтора раза больше, чем инвестиций. То есть этот резерв не используем. Банки не трансформируют сбережения в инвестиции. Но опыт Китая и других успешно развивающихся стран, а также опыт послевоенного восстановления Европы, и даже современный опыт преодоления глобального финансового кризиса на Западе говорит однозначно о том, что деньги – это инструмент экономического роста. И создание кредита является главным рычагом государства для реализации планов развития экономики. Все примеры экономических чудес 20 века – Российская империя, Юго-Восточная Азия, Советский Союз, та же самая Америка в период индустриализации – это всё примеры использования денег в качестве инструмента государственной политики. Государство создает деньги и целевым образом направляет их на решение социально-экономических задач финансирования инвестиций.
Ю. Болдырев: Какие механизмы (именно инструментально) предлагает современная наука, которые, к сожалению, не используются у нас сейчас?
С. Глазьев: Прежде всего мы исходим из того, что государство, современное, является главным субъектом развития экономики. Это связано с тем, что в основе экономического развития лежит научно-технический прогресс. 90 % экономического роста – новые технологии. Чтобы разработать новые технологии, нужно иметь фундаментальную науку, нужно поддерживать прикладную науку, и неслучайно чем выше уровень развития страны, тем выше доля расходов на науку и опытно-конструкторские разработки в структуре валового продукта. Сегодня норма является 4 %. У нас, к сожалению, около 1%.
Ю. Болдырев: В четыре раза меньше среднемирового уровня!.
Тут важно подчеркнуть, что речь не о том, что мы бедные, поэтому нас мало. Речь о том, насколько вы стараетесь, сколько в долях вы тратите от того, что имеете.
С. Глазьев: Конечно… Поскольку научно-технический прогресс является главным двигателем экономического развития, в основе новых знаний лежат умы человеческие, соответственно воспроизводство человеческого капитала и развитие интеллектуального потенциала – это еще одна функция государства. Частный бизнес не будет платить за образование людей, которых он не может превратить в рабов. Люди получают образование, а дальше работают, где хотят. Из этого вытекает фундаментальное значение государства для развития образования.
Наконец, современное качество человеческого капитала, которое предполагает пятнадцатилетнее, по сути, среднее образование, всеобщее высшее образование.
Ю. Болдырев: В среднем.
С. Глазьев: Да, в среднем. Очередная технологическая революция дает нам прорыв в продолжительности жизни человека, и это влечет непрерывное образование… В силу того, что человеческий капитал и интеллектуальный потенциал являются основой современного экономического развития, резко возрастает значение здравоохранения. Здравоохранение становится самой большой отраслью современной экономики. И вот получается – в совокупности наука, образование, здравоохранение, можем культуру сюда прибавить, занимают больше половины экономики, больше половины валового продукта. И всё это практически должно делать государство. Теперь, если мы посмотрим на механизмы технического прогресса…
Ю. Болдырев: Да, через какие инструменты, чтобы деньги, выделяемые на это, не уходили на биржу? Каковы инструменты?
С. Глазьев: Наука рождает новые технологии, но известно, что на 100 научно-технических идей приходится только один коммерчески успешный результат. Кто-то должен брать на себя риски. Риски – это кредиты. Поэтому государство является главным кредитором экономики. Если мы посмотрим, как устроено создание денег в современной экономике – первым придумали создавать деньги под рост производства в Советском Союзе – не будем забывать родоначальников.
Использование денег в качестве инструмента поддержки развития экономики – это советский финплан, который строился под госплан, а госплан основывался на балансе капитальных вложений. То есть планирование шло от необходимости наращивания капитальных вложений и под это выделялось соответствующее финансирование.
Ю. Болдырев: Но извините, тем же Кейнсом было показано, что это возможно и в западной рыночной экономике, при соответствующем целеполагании и инструментарии.
С. Глазьев: Когда западные страны, Европа прежде всего, оказались в руинах после Второй мировой войны, другого способа, кроме как печатать деньги под развитие производства для поднятия Европы из руин, не было. Я иногда шучу, что если бы наше руководство из Центрального банка пересадить в Германию и во Францию 46-го года, они бы до сих пор в руинах лежали. Просто лежали бы в руинах. Потому что сбережений не было, население потеряло всё имущество, огромная утечка капитала произошла, то есть всё было разрушено. И вот с нуля Эрхардом в Германии было создано экономическое чудо за два десятилетия.
В Германии деньги создавались под векселя предприятий. Государство занималось стратегическим планированием, была построена социально ориентированная рыночная экономика, где главная задача – рост производства. Причем форсированный рост производства. Восстановление экономики из руин. Государство формировало стратегический план, корпорации под него подстраивали свои производственные планы, дальше Центральный банк Германии и Франции кредитовал коммерческие банки для того, чтобы они кредитовали предприятия. Главный способ эмиссии денег заключался в том, что коммерческий банк дает кредит предприятию на рост производства, инвестиции приходят с векселем. У нас сейчас драконовское требование: «отдайте все свои активы, отдайте свои квартиры, самого себя лично заложить в рабство», тогда банк вам изволит выдать кредит. А тогда – только вексель. Вексель – это необеспеченное платежное обязательство. И вот под этот вексель центральные банки Германии и Франции выдавали кредиты. Это называлось «переучет векселей».
Ю. Болдырев: Но механизм контроля, чтобы деньги не ушли налево.
С. Глазьев: Разумеется. Этой схемой пользовались примерно по 5000 предприятий в каждой стране. Платежеспособность предприятия оценивалась центральными банками, и риски брали на себя центральные банки, риски невозврата кредитов. Но эти риски гарантировало правительство. Потому что оно держало все эти корпорации в поле зрения. Самая примитивная денежная модель сегодня в Америке. Там деньги печатаются просто для финансирования дефицита бюджета. Вот обратите внимание, Трамп потребовал 10 триллионов, американская ФРС ему эти 10 триллионов напечатала. Причем под процент, который Трамп согласился заплатить – 0,25. То есть, в Америке денежная система, начиная с 71-го года, когда Америка отказалась от золотой привязки доллара, перешла к необеспеченным деньгам. И на сегодняшний день эмиссия денег в США ведется под казначейские обязательства правительства, за которыми нет ничего, кроме гигантского американского долга, который никогда уже не будет погашен, и всем это понятно.
Иными словами, все страны мира, так или иначе, используют деньги как инструмент развития экономики с большей или меньшей эффективностью. Наиболее эффективная система создана в Китае, потому что она жестко привязана к стратегическим планам. В основе работают рыночные механизмы, то есть кредиты выдаются с возвратом, естественно…
Предприятие выстраивается под планы роста народного благосостояния. Приоритеты могут меняться. Скажем, если 20 лет назад китайцы ставили задачу обществу «всеобщая зажиточность», то есть чисто рост потребления, выход из нищеты. Сейчас эта задача решена. Они ставят задачу сегодня оздоровления окружающей среды. Они серьезно к этому продвинулись, и корпорации в убыток себе внедряли экологически чистые технологии.
Следующий этап – это переход к самодостаточности в области научно-технического потенциала, то есть упор на финансирование инновационных программных технологий. Корпорации китайские – это смешанная экономика, как любая другая сложная современная экономика, смешанная. Действует большой госсектор и действуют частные предприятия. Они работают в конкуренции друг с другом. Если госкорпорация, конечно, больше ориентируется на государственные стратегические установки, хотя никто не спускает им директив, как это было в Советском Союзе, даются только общие показатели, ориентировочные, они получают кредит не более чем под 2 процента годовых.
Если предприятия берут на себя обязательства реализовать то, что у нас называется «национальный проект», то есть, работает четко по стратегии, которая утверждена руководством страны, тогда они получают кредит под полпроцента, причем на 10–15 лет. И неважно частное или государственное предприятие. Huawei, например, всем известные, или Xiaomi – это частные компании, выросшие из небольшого коллектива инженеров. Они разрослись до гигантов, потому что государство, понимая, что эти предприятия работают на передовой технической основе, они стремятся производить как можно больше продукции, нужной населению, поднимают конкурентоспособность экономики, увеличивают экспортный потенциал, и, более того, они берут на себя социальные обязательства. Некоторые компании берут на себя обязательство не завышать цены. Они используют социалистический метод калькулирования цен, где себестоимость плюс нормативная рентабельность не более 5 %, надбавка на торговлю еще.
Если предприятие хочет получить кредит просто так, ему его выдают просто так, но под 4 %. Но вся эта огромная масса кредита, направляемая через государственную банковскую систему, работает только на производственный сектор. Стоит каким-то спекулянтам начать раскачивать рынок, тут же вступают в силу правоохранительные органы и пресекают попытки манипулирования рынком. Был финансовый пузырь на Шанхайской бирже… Все, кто этим занимался, сегодня работают в местах весьма отдаленных.
Ю. Болдырев: Хотелось бы сосредоточиться на инструментальных механизмах…
С. Глазьев: Я подробно сейчас расскажу. Возьмем пример Японии, капиталистическая страна. У меня есть друг, такой замечательный экономист, Катагава, который был замминистра финансов.
Ю. Болдырев: Он в Московском экономическом форуме принимал участие…
С. Глазьев: Вы его знаете, да. Он, когда приехал и узнал, как у нас устроена работа Московской биржи, был в шоке… У нас биржа работает в интересах спекулянтов. Спекулянты что хотят, то и творят. Раскачивают рынок. Рубль, будучи самой обеспеченной валютой, вдруг проваливается на 20–30 %. И он рассказал о своем опыте. Он говорит, что рынок всегда видит, кто занимается манипуляциями. Брокеры друг за другом следят и понимают, откуда идут деньги на финансовые спекулятивные атаки против национальной валюты. И тут мы знаем, что такие-то компании ведут себя плохо, пытаются манипулировать рынком. «Я, – говорит, – под телевизор приглашаю к себе прокурора, и мы ведем с ним беседу. Я прошу его обратить внимание на таких-то участников рынков, мы в их поведении видим элементы манипулирования рынком». И тут же всё прекращается. А кто продолжает, тот получает большие сроки. Причем, замечу, даже в либеральной Америке пару пожизненных можно легко получить за манипулирование рынком. У нас манипуляции, которые привели к падению курса рубля в четырнадцатом году в два раза, виновники этих манипуляций спокойно сегодня живут в Лондоне и в Америке и учат нас хорошей жизни.
Ю. Болдырев: Давайте констатируем. Что исходным является целеполагание на пресечение валютно-финансовых махинаций, что не оставит предпринимателю никакого другого способа извлечения прибыли, кроме как инвестирования в производство развития.
С. Глазьев: Конечно. Скажу, что пресечение – это негативный стимул, но есть же и позитивный стимул. Когда частный сектор ориентируется на научно обоснованные стратегические планы, где показаны приоритетные направления научно-технического прогресса…
Напоминаю, что главным фактором экономического роста является научно-технический прогресс. Это означает, что главным пряником в этой конкуренции является интеллектуальная рента. Борьба в мире идет не за природную ренту, на которую мы присели и как слаборазвитые страны проживаем наши недра, фактически проматываем. Весь мир борется за интеллектуальную ренту, за сверхприбыль, которая получается за счет технологического превосходства. Если у вас есть новая технология, которая позволяет производить продукцию там в два-три раза дешевле или она позволяет вам принципиально новый вид продукции выпустить на рынок, а другие конкуренты не могут это сделать, у вас получается временное превосходство. Вы получаете интеллектуальную ренту, а за счет этого сверхприбыль. Если вы ее вкладываете в дальнейшее наращивание конкурентных преимуществ, вы дальше отрывайтесь вперед. Huawei – типичный пример. Они начинали с маленького здания размером со среднюю школу.
Ю. Болдырев: Можно вернуться к инструментам? Мы констатируем, что исходным является целеполагание и существует набор инструментария, который при этом целеполагании позволяет правительству, президенту, парламенту, Центробанку согласованно ограничить финансовые спекуляции и перенаправить инвестиции в развитие, так? Значит, я видел в ваших публикациях, в том числе со ссылками на работу правительства Примакова–Маслюкова–Геращенко, прямо перечень этих мер… Удобно Вам сейчас именно об инструментарии рассказать?
С. Глазьев: Может быть, даже удивлю Вас, сказав, что все эти инструменты присутствуют в нашем правовом поле.
Ю. Болдырев: То есть, как возможность они есть?
С. Глазьев: Они внедрены через законодательство. Если мы разрабатываем стратегический план, – он у нас есть, и, кстати, неплохой, проблема в том, что совокупность документов стратегического планирования не имеет механизма реализации на практике.
Ю. Болдырев: Два полушария есть, а связки между ними нет…
С. Глазьев: Нет связки между головой и телом. Но инструменты у нас есть… В законе о промышленной политике прописан специальный инвестиционный контракт. Сейчас разработана правительством целая гамма таких контрактов. Поскольку мы живем в основном в частной экономике, то частный сектор не так-то просто убедить работать в соответствии со стратегическими планами государства. Для того чтобы это сделать, необходимо частному сектору дать прогноз видения будущего. Эта задача решается государством через долгосрочные прогнозы. Они у нас есть. У нас есть долгосрочный прогноз научно-технического развития. Они опять же неплохие. Академия наук регулярно выдает прогнозы, которые достаточно достоверны.
Мы примерно понимаем, что будет в мире происходить на 30-летнем горизонте. Дальше возникает вопрос долгосрочной стратегии. Такие документы опять же принимаются, где-то Советом безопасности, где-то их подписывает президент, где-то отраслевые министерства имеют многие свои стратегии. Как убедить корпорации работать по этим стратегиям? Есть механизм специального инвестиционного контракта. Когда государство в лице, допустим, Министерства промышленности, субъекта Федерации, допустим, Пермского края и города Перми, сейчас три субъекта, встречаются с корпорацией, ну скажем, «Пермские моторы», и говорят: вот мы захотим освоить новый авиадвигатель для нового самолета. Корпорация берет на себя обязательства освоить эту технологию, она у нее, в принципе, есть в заделе, государство гарантирует льготы определенные, в том числе по налогам, гарантирует стабильность условий функционирования, и если бы государство еще предоставляло под это долгосрочный кредит, считайте пазл, как модно говорить, сложился бы.
Но для того, чтобы реализовать инвестиционный проект, нужны большие деньги. Спроса пока нет, допустим, на этот продукт, нового самолета еще нет. Вопрос: кто даст деньги? Ну, есть банки развития, совокупная мощность наших банков развития смехотворна, она очень маленькая по сравнению с европейскими или азиатскими. То есть, первая задача: нужно создать полноценный институт развития. Их нужно наполнить кредитной массой. Для этого они должны не на рынке занимать деньги, а центральные банки их должны финансировать. Центральный банк должен выделять институтам развития кредиты дешевые под 0 % или под 0,2 %. Как в Китае делается. И этот целевой канал может направляться на финансирование этих проектов, через специнвестконтракт. Это первый механизм.
Но за последние пять лет, уже не 5, а с 14-го года седьмой год мы живём, Центральный банк России изъял из экономики примерно 12 трлн рублей. Этого в мире никто так не делает.
Ю. Болдырев: Вместо насыщения экономики…
С. Глазьев: Вместо того чтобы давать деньги, он их изымает. Изымает потому, что из-за политики высоких процентных ставок реальный сектор не может брать эти деньги, он их отдает обратно банкам, банкам их некуда девать, кроме как на спекуляции, либо на потребительские кредиты. И Центральный банк, чтобы эти деньги не уходили на валютный рынок, придумал способ абсорбирования этих денег через депозиты и облигации. То есть он платит ключевую ставку 7-8 % за то, что банки деньги просто не используют. Просто печатает эти 7 % для того, чтобы основная денежная масса, которую он аккумулировал сегодня, порядка 4 трлн, не уходила в экономику, не выходила на рынок.
По норме, Центральный банк должен создавать канал дешёвого целевого кредита для институтов развития, кстати, японская система, мы упоминали, она этот элемент использовала. В Японии все сберкассы, которые там функционировали, как в Советском Союзе, деньги сдавали в Минфин, а Минфин отдавал семи корпорациям развития. Включая банк развития, банк жилищного строительства, банк экспорта-импорта, и так далее. То есть, все сбережения населения под контролем Минфина через институты развития, через банки развития направлялись на финансирование инвестиций. Это механизм японского экономического чуда.
Второй канал. Когда коммерческие банки, включая государственные, естественно, в первую очередь, готовы взять на себя кредитование инвестиций. С моей точки зрения, они вообще должны отчитываться не прибылью, которую они сегодня получают на спекуляциях, в том числе валютным курсом, они должны отчитываться ростом объема инвестиций. В этом функция государственных банков. Если государственные банки подключаются к кредитованию производственных инвестиций, в соответствии со стратегическими планами, которые одобрены правительством и президентом, тогда Центральный банк должен их рефинансировать. То есть Центральный банк имеет механизм, называются специальные инструменты рефинансирования, которые позволяют целевым образом организовать кредитную эмиссию так, чтобы через коммерческие банки, которые берут на себя обязательство контролировать целевое использование денег, деньги шли именно на это. У нас до сих пор действует хороший пример: специальные инструменты рефинансирования поддержки малого и среднего бизнеса. Есть корпорация малого бизнеса, она рефинансируется Центральным банком через такой специальный инструмент, где процентная ставка немножко ниже. Немножко. А должна быть серьезно ниже. Если по банкам развития она должна быть в районе полпроцента, то здесь не более 1%.
Вот два канала финансирования планов стратегии развития. Эти стратегии развития формируются государством, но реализуются частным бизнесом. Ну или государственными корпорациями. То есть корпорациями, которые сами по себе хозяйствующие субъекты, самостоятельные, но они втягиваются в стратегическое планирование, в реализацию планов развития экономики, через механизмы частно-государственного партнерства.
Ю. Болдырев: Должны втягиваться.
С. Глазьев: Должны. Скажу, что они втягиваются. Всё-таки накоплен опыт, больше 1000 предприятий работают по таким контрактам сейчас. И специнструменты рефинансирования у нас были. То есть, у нас, в принципе, все инструменты созданы, нужно их собрать просто в систему.
Ю. Болдырев: То есть, инструментарий есть, не хватает целеполагания, ясной политической логики.
С. Глазьев: Не хватает системности, не хватает ответственности. Главное, чего боятся чиновники, конечно, ответственности. И не хватает, действительно, политической воли, которая бы объединила все государственные институты ради решения тех задач, которые ставит президент в своих целеполагающих указах. Могу сказать, что коль скоро мы находимся в Евразийской экономической комиссии, мы как раз все эти инструменты пытаемся связывать. Мы опираемся на научные рекомендации в нашей работе. У нас стоит задача повышения благосостояния государств, входящих в Евразийский экономический союз. В соответствии с рекомендациями фундаментальной науки, мы построили уже единое экономическое пространство. В этом пространстве действует научно обоснованная методика регулирования рынка, скажем, технические регламенты, которые у нас принимаются на основе научных разработок и предложений, санитарные, ветеринарные, фитосанитарные нормы, которые у нас по многим позициям более жесткие и современные, чем даже в Европе. У нас ведется мониторинг антимонопольного законодательства, ведется мониторинг госзакупок и гармонизируются системы госзакупок. Всё, что мы делаем в плане регулирования рынка, мы, естественно, основываемся на рекомендациях науки. Недавно главы государств Евразийского экономического союза приняли стратегию развития Евразийского союза до 25-го года, и в этой стратегии зафиксирована необходимость стратегического планирования. И сейчас мы вовлекаем нашу академическую науку в разработку стратегического плана…
Разумеется, все эти планы и нормы согласовываем с пятью государствами-членами. Это сложная задача, согласовать. Но в этих своих предложениях мы опираемся опять же на рекомендации ученых. Буквально на днях у нас был научно-технический совет, где мы рассматривали проекты, которые имеют большой интеграционный эффект, где мы рассматривали возможности подключения фундаментальной науки к реализации стратегических направлений, и все президенты академий наук национальных 5-ти государств участвовали активно в этой работе.
Ю. Болдырев: Спасибо за эту информацию, это большая интересная тема. Если вы не возражаете, мы как-то договоримся, и запишем отдельно передачу о Вашей работе именно здесь. О строительстве Таможенного союза, ЕвразЭС и так далее. Это большая тема.