Четыре километра до Марса
«Это как полет на Марс. На таких глубинах лед не бурил никто. Этому было посвящено 17 лет жизни». Валерий Лукин, начальник Российской антарктической экспедиции, «значительно» смотрит в камеру. Он говорит о «Востоке» как родитель о нечеловеческих достижениях ребенка-вундеркинда. На видео его голос звучит без надрыва, без раздражения, без отчаяния. Он еще не знает, что будет с его проектом дальше. А Екатерина по ту сторону камеры, режиссер фильма «Озеро Восток. Хребет безумия» о «космическом» озере, почти случайно оказавшемся под российской полярной станцией, не знает, что ждет ее фильм, на который ушли все те же 17 лет.
Глубины, до которых человечество дотянулось впервые, – это 3769 метров под российской научной станцией «Восток», где в 1993 году обнаружили самое большое в Антарктиде озеро. Его площадь – 15,5 тысячи квадратных километров, максимальная глубина – 1,2 километра (для сравнения: глубина озера Радок, которое раньше считалось самым глубоким в Антарктиде, – 362 метра). Озеро Восток произошло от горячих источников в разломе земной коры. От поверхности земли его уже более миллиона (по другим оценкам – от 5 до 30 миллионов) лет отделяет четырехкилометровый ледник. В толще Востока абсолютная темнота и очень много кислорода – в 50 раз больше, чем в обычной воде. Организмы, которые, возможно, обитают в такой воде, называют «внеземной жизнью на земле» – бактерий, которые выдерживают такие условия, нет ни в одном другом водоеме.
«Кислород в большой концентрации – это яд для живых организмов. [В озере Восток] уникальная экологическая обстановка. Поэтому если там какие-нибудь бактерии существуют, то они еще неизвестны науке, потому что в открытых озерах не может идти [такое] накопление кислорода по понятным причинам, – объясняет ведущий научный сотрудник Лабораторий климата и изменений окружающей среды Арктического и антарктического научно-исследовательского института Алексей Екайкин. – Фундаментальная научная задача [исследования озера Восток] – изучение пределов распространения жизни во всей Вселенной. [Понять] в каких экологических нишах могут выживать бактерии, было бы очень интересно. С практической точки зрения это отработка технологии изучения подледных океанов на других планетах Солнечной системы».
Единственная российская континентальная станция в одном из самых экстремальных мест на планете (давление – 460 миллиметров ртутного столба при норме 750, температурный рекорд – минус 89,2°C) – «Восток» появилась в 1957 году. В 70-х здесь началось бурение – российские, французские и американские ученые добывали на глубине лед и по его составу пытались понять, что происходило на Земле несколько миллионов лет назад. Чем глубже уходила буровая колонка, тем сильнее менялся лед: на 3,5 километра из атмосферного (образующегося из снежного покрова) он превратился в замерзшую жидкость. Сейсмо- и радиоволны подтвердили: под четырехкилометровым ледяным куполом действительно спрятано 6 с лишним тысяч кубических километров реликтовой воды. Воды, которую нужно добыть во что бы то ни стало – построить беспрецедентно глубокую скважину и взять пробы так, чтобы озеро осталось чистым.
«Сошел с ума, фильм так и не сделал»
«Я вам не советую заниматься этой темой. Странная судьба у тех, кто пытался это сделать. Был один немецкий товарищ, который уговорил пустить его в Антарктиду [снимать фильм о Востоке] и потом сошел с ума. А фильм так и не сделал», – пересказывает Екатерина Еременко один из своих первых разговоров с Лукиным. Они познакомились в конце 90-х, когда в российской науке царила полная разруха: НИИ опустели, ученые ушли в бизнес, чтобы прокормиться, а про амбициозный проект глубокого бурения в Антарктиде никто не снимал и не говорил. Еременко тогда училась во ВГИКе – могла одолжить на работе камеру и оператора и снимать то, что ей интересно. А интересно было поехать в Антарктиду и зафиксировать момент проникновения в озеро. Тогда это было «дорого, невозможно, даже заикнуться об этом нельзя», нужно было подождать. Еременко прождала 15 лет.
Полярники по-своему сходили с ума, пытаясь пробуриться к озеру: сначала скважину законсервировали из-за угрозы загрязнения, потом, когда технологию доработали, в стволе скважины застрял оторвавшийся от троса буровой снаряд. Еременко несколько раз встречала экспедиции в аэропорту, записывала интервью с учеными, искала деньги на фильм. Финансировать «непонятно что» никто не хотел, отправить съемочную группу могли только на открытие, на прорыв – на воду. Екатерина решила: раз попасть на Восток не получается, пусть поедет хотя бы камера – полярники два года подряд возили ее с собой в экспедиции с четкими инструкциями «поставьте и не трогайте». В первый раз на пленке не было ничего, кроме реалити-шоу о жизни полярников «Восток-56» (каждой антарктической экспедиции присваивается свой порядковый номер). А с 57-го сезона приехал «полет на Марс».
Смерть гуляет рядышком
«Снимай! Ура! Мы сделали это! А-а-а-а-а-а-а! Вот оно, ё-мое! После проникновения пошла вода. Это прекрасное…» – «Это не прекрасное. Показывать это никому нельзя». Камера трясется в чьих-то взволнованных руках: с обнимающихся полярников перескакивает на кусок стены, увешанный дряхлой электроникой, выхватывает потертую буровую лебедку, залитый водой пол, полное скепсиса лицо начальника бурового отряда Николая Васильева – того самого, который запрещает показывать. Тогда, в 2012 году, до озера действительно достали. В станцию, правда, полилась не вода, а заливочная жидкость из керосина и фреона – ей наполняют ствол скважины, чтобы он не схлопнулся под огромным давлением льда. Керосин – это органика, и смешанная с ним вода – слишком «грязная» для анализа на ДНК новых форм жизни.
Но проникновение, которого от Екатерины требовали инвесторы, было. Государственный комитет кинематографии, Минкульт и киностудия «Центрнаучфильм» наконец дали деньги, и в 2015 году Еременко с двумя камерами и оператором полетела к хребтам безумия.
Обезуметь можно было еще по дороге: 12 часов на самолете до Кейптауна, три недели на «Академике Федорове» до станции «Прогресс», еще четыре часа на маленьком канадском «Баслере», где на борту предлагают не воду и сок, а кислород. На Востоке очень низкое давление – там все время как будто нечем дышать. «В фильме есть эпизод – учебная тревога и перекличка [на судне], и я оператору говорю: «Ты снимай их всех, потому что, может быть, мы потом, в конце, кого-то недосчитаемся».
Практически у всех полярников на Востоке легкая форма отека мозга: тошнота, рвота, головные боли, из-за недостатка углекислого газа во сне может остановиться дыхание. «Становится ужасно плохо. Меня всю трясло – видимо, температура поднялась. Не можешь себя заставить даже разгрузить рюкзак. Мысли какие-то депрессивные: «Господи, эти люди хотя бы деньги зарабатывают, а я-то что, у меня дети маленькие остались дома». Я думала, что, когда пишут, что на станции «Восток» людям плохо, преувеличивают, а на самом деле преуменьшают. Люди столько здоровья положили на этот проект», – рассказывает Екатерина.
«Смерть в Антарктиде гуляет рядышком. Почти каждый год что-то случается. Человек же – очень тонкий инструмент. Чуть что – и его нет», – говорит начальник станции «Восток-60» Павел Тетерев. Спустя несколько кадров он уже стоит во главе стола, заставленного бутылками и тарелками с копченой колбасой и вырезанными из яблока лягушками. За ним на обшарпанной стене календарь, красный квадратик на 31 декабря. Вокруг стола, за частоколом обтянутых дерматином стульев, – полярники с рюмками в руках. «Какой у нас тут лозунг? – начальник бурового отряда Васильев ловко подставляет бокал под бутылку шампанского и хулигански стреляет глазами по залу. – Слабоумие и отвага! И безмерная любовь!»
«Не нашлось в России денег»
Проект бурения озера Восток финансировался в рамках федеральной целевой программы «Мировой океан», которая действовала до 2013 года. «Там были деньги на разработку технологий, на производство науки, – рассказывает Алексей Екайкин. – Сейчас у России такой целевой федеральной программы нет, как ни странно. Мы рассчитывали, что будет продление. Много об этом говорили, к Путину ездили. Он вроде даже давал какие-то распоряжения, но они не были выполнены [к примеру, концепция федеральной целевой программы «Мировой океан», которую правительство РФ утвердило в 2015 году]. Минфин не подписал какие-то документы. Не нашлось денег в России просто на это».
Деньги нужны на новую скважину, из которой можно было бы получить чистые пробы воды, – «отмыть» имеющийся ствол от керосина уже нельзя. А еще – на мобильную буровую, чтобы добывать древний лед и исследовать палеоклимат. «Это самое интересное, чем Россия в Антарктиде занимается, – говорит Екайкин. – Понятно, что такой проект будет стоить очень дорого, порядок цен – миллиард рублей в год. Такие деньги могли бы найтись у России, но по какой-то причине это не является приоритетом».
Сейчас полярники могут рассчитывать только на новый зимовочный комплекс, рассчитанный на 35 человек, – его модули с современным оборудованием и трехметровыми опорами (чтобы станцию не заносило снегом) отправят в Антарктиду 1 октября. По словам Лукина, исследования озера от этого не сдвинутся с мертвой точки, но полярникам жить и работать на «Востоке» станет удобнее и безопаснее.
«Это полный сюр, но это реально»
В этом году организаторы Фестиваля актуального научного кино выкупили права на показ фильма в российских вузах. Ученые с «Востока» ездят по конференциям с лекциями об озере. Слабоумие, отвага и безмерная любовь пока не побеждают, но хотя бы не лежат на полке.
«Была такая ситуация: по телевизору вдруг показывают, что какие-то бизнесмены русские в каких-то красных курточках собираются на лыжах куда-то там пойти [в Антарктиде] – и им устраивают телемост с Путиным, – вспоминает Еременко. – Полярники чувствовали себя совершенно оскорбленными, потому что они реально делают дело, а Путин почему-то устраивает телемост с какими-то бизнесменами в красных курточках. <…> То, как они живут, – это фантастика. Это полный сюр, но это всё реально. Это редкий проект, которым Россия может гордиться. Но нельзя все время гордиться героизмом. Им нужно помочь».
