Почтовое отделение Судоверфь. Деньги счастья не приносят
По телефону Шура отказывается брать меня с собой разносить почту: говорит, прошли дожди, грязи по колено, холодно и велосипеда у нее для меня нет. Но потом смягчается – при условии, что не буду лезть в душу и спрашивать про зарплату: «Мне хватает, за вредность корова молоко дает».
Я еду в Ярославль, затем в Рыбинск, оттуда в поселок Судоверфь, на почту, где работает Шура. Несмотря на раннее утро, Шура уже там, собранная и деятельная. Укладывает в почтовую сумку пять банок тушенки, макароны, конфеты, чай. В отдельный карман прячет пенсионные деньги и лотерейные билеты. Шура хватает с полки свое удостоверение. Для безопасности почтальонам еще выдают перцовые баллончики, свистки, фонарики, шумовые отпугиватели, а Шуре еще и спасательный жилет.
До причала около километра. Обвешанная сумками Шура идет быстро и легко. Стараюсь не отставать, хотя тащить объемную посылку неудобно. Спрашиваю, кто помогает тянуть сумки, когда заказов больше. Шура многозначительно улыбается.
«У нас инструкция, больше восьми килограммов носить я не должна и перевозить в лодке тоже никого не имею права, но бывает, что очень надо доставить большой заказ или бабулечку в город отвезти. Как отказать? Лодка моя, везу во внерабочее время. Или мужа прошу, когда сама уже не в силах».
На берегу Шура вычерпывает из лодки обрезанной пластиковой бутылкой воду. Под скамейкой спрятан совок – на всякий случай. Весла бы тоже спрятала: здесь, на чужой стороне, их уже уводили.
«Ветер сегодня маленечко попутный, доплывем быстрее. Тута всего один километр до причала, там на велосипеде или лыжах, если зимой. Лыжи у меня охотничьи, хорошие. Бывает, отворишь дверь поутру – а снегу навалило по пояс, и никто еще путь не проложил, тогда сама дорожку сделаешь. И бежишь по белому, нетронутому, как в раю!»
Тридцать три года назад Шура «вышла замуж на Юршинский». Расписались они с мужем Николаем по осени, но погоды тогда стояли морозные, поэтому запомнился день перехода на остров Шуре хорошо. Как шли они из Судоверфи пешком по первому льду. Подо льдом стояла черная вода, и каждый шаг отдавался в голове Шуры хрустом. Страшно было невероятно, чуть пройдет и бежит назад, к Большой земле, к людям. Коля догонит, схватит в охапку и обратно ведет на остров – так километр по льду и перешли. А как ступила Шура на юршинскую землю, стала как приговоренная. Поначалу еще в сторону Большой земли смотрела, а потом уже все. Не было тяги…
Я прошусь на весла. Шура соглашается, но лодка под моим руководством крутится на месте и причаливает обратно к берегу. Спина взмокла, руки дрожат от напряжения. Шура смеется, перехватывает весла – и в три гребка мы уже на глубокой воде.
– За такие тренировки, – говорю, – люди в фитнес-залах платят немалые деньги! У вас-то руки, ноги, наверное, как у спортсменки?
– Не жалуюсь, – щеки Шуры розовеют. – За зиму мышцы ослабнут, но весной возвернется форма. Я раньше очень наряжаться любила. Юбочки, туфельки. Дойду в резиновых сапогах до лодки, а на берегу переобуюсь в красивое. Свекровь надо мной подшучивала: «Шурка, у тебя уже дите взрослое, а ты все коленки показываешь!» Долго я так ходила, а теперь интерес к нарядам прошел: 54 года, уже возраст.
Весла окунаются в Югу мягко, почти неслышно. Шура шутит, что старается не тревожить водяного – тот в благодарность отводит от нее напасти. Три утонувших сотовых телефона не в счет.
Шура очень боится воды. И если метеослужба сообщит, что погода для плавания неподходящая, ни за что на весла не сядет. Был, правда, за 28 лет работы у нее один случай, когда погода испортилась уже во время переправы. Шура тогда сильно перетрухнула, но до берега доплыла. Больше не рискует: почта день-другой переждет, на крайний случай есть муж Коля. Он, конечно, ругается, что Шура постоянно вешает на него свои заботы. Но на Юршинском все так устроено, что даже соседское быстро становится твоим, а тут родная жена – не бросишь.
«Плыть нам минут двадцать, – объясняет Шура. – И все по красоте. Особенно ранней осенью, когда все золотое да багряное, наглядеться невозможно».
История Юршинского переплелась с историей Мологи – древнего и очень красивого города, который затопили при строительстве Рыбинского водохранилища в 1941 году.
Молога стояла в Молого-Шекснинской низине, там были заливные луга, которые кормили в то время треть России молоком, хлебом и мясом, и была очень развитым городом. Здесь работали спортивная школа и художественное училище, действовали несколько гимназий, больница, кинотеатр, аптека, две публичные библиотеки, детский приют и богадельня. На этих землях располагались усадьбы Верещагиных и Мусиных-Пушкиных, храмы, погосты и монастыри. Тут жили поэты и писатели. Своих детей мологжане посылали учиться в Петербург, получив образование, те возвращались работать на своей земле…
«Как-то утром плыву на работу, а чайки кричат и кричат. Смотрю: на островке, где птицы гнездуются, лось стоит, головой рогатой вертит. Как он туда попал? Я к нему тихо подгребла, а он прыг в воду – и поплыл! Выскочил на берег у Судоверфи и через колючую проволоку от страха перемахнул. Исцарапался, бедный!».
Мы плывем и плывем, Шура рассказывает, что в детстве мечтала быть трактористкой – нравились ей большие машины на полях. Но мама на «неженскую» работу не пустила, пришлось окончить кулинарный техникум, хотя готовить Шура так и не полюбила. После замужества поработала телятницей в колхозе, а когда родился сын, устроилась на почту.
«Начала я в 1992 году. Тогда в каждом доме еще что-то выписывали: «Огонек», «Работницу», «Крестьянку», детские журналы, газеты всякие. Я иду – громадная сумка на плече и по пакету в руке. Думаю: как я это все буду таскать? Но двор ото двора сумка худеет, люди своими бедами и радостями делятся, туда зашла, сюда зашла, день пролетел, как не бывало. Почтальон в деревне – важный человек, он все знает. Вон тот дом видите? Шура показывает на красивый резной фасад в самом конце острова. Там жила бабулька, ветеран Великой Отечественной, на военном аэродроме работала, потом метеорологом. Характер у нее был вредноватый маленько, ни с кем в Антоново не дружила. Каждый день бабулька эта ждала газету «Советская Россия». Зимой и в грязь отслеживала по следам моих сапог, пришла я в деревню или нет. Потом кризис наступил, газету стали выпускать реже. Она не верила, думала, что я ее кому-то не отдаю, ругалась. Я отчитывалась, как перед командиром, что доставляю ей каждый номер «Советской России» без задержек. Так мы и подружились. Бабульки уже нет, а я каждый раз, как прохожу мимо ее дома, вспоминаю…»
Причалили. Шура затягивает на берег лодку – на носу клеймо с датой выпуска: 1982 год. Спрашиваю, сколько стоит такое судно. Шура говорит, что не знает: это подарок мужа. До того у нее было еще три лодки. Как-то купил и поставил на мотор деревянную.
«Запах бензина я не переношу, не люблю, когда вещи и газеты им воняют. И для здоровья весельная лодка полезнее. Я же раньше, когда только сюда переехала, болела ангинами. А как побегала на лыжах пару лет, как погребла и в стужу, и в жару, даже не вспомню, когда и болела в последний раз. Пошли. Бабульки мои заждались, поди».
Дорога – сплошное месиво. Шура легко перескакивает с кочки на кочку. У крайнего дома подхватывает оставленный тут с утра велосипед. В жухлой траве замечаю музыкальный диск с надписью: «Рэп-лирика». Шура объясняет, что рэп тут никто не слушает – диски вешают на плодовые деревья, чтобы отпугивать наглых ворон. В некоторых садах можно найти целые музыкальные коллекции.
Останавливаемся у первого дома – сюда мы должны доставить посылку. В окне в обрамлении деревянной резьбы стоит малыш в подгузнике. Из другого окна выглядывает девочка постарше. Шура зовет хозяев. Ползет тяжелая дверь – и во двор выпрыгивает невысокая хрупкая женщина. Это Лена Кузнецова, у нее четверо детей – старшей 16 лет, младшему чуть больше года. Пока вода стоит, отец возит старших детей в школу на лодке. Когда придет непогода, младшие Кузнецовы осядут дома. Школьные задания им будут присылать по интернету.
– Учатся они нормально, к школе у нас вопросов нет. А вот дружить им тут не с кем – в деревне наши дети одни. Жалуются, рвутся к друзьям, в поселок. Хотя нам тут хорошо: воздух свежий, дом свой, печка натоплена, поесть есть – и слава Богу. Я сейчас в декрете, а до этого продавцом работала в поселке, муж у меня рыбак – мы к такой тихой жизни привыкли.
– А что мы вам в посылке привезли, если не секрет?
– Постельное белье. По интернету заказываю, так дешевле и быстрей. Когда до города доберешься, неизвестно, а тут заказал, Шура привезла. Спасибо ей. Всегда нас выручает.
Услышав шум, из дома напротив вышли Веселовы. Ждали Шуру.
– Мы здесь 18 лет живем безвылазно. Всю жизнь отработали на моторостроительном заводе, а как ушли на пенсию, так и осели. Шура нам продукты привезет, давление померит, а муж ее с дровами поможет. Выписали же нам дрова – так их и привезти бог знает откуда надо, и напилить. Как мы, старики, это делать будем? Звоним Шуре: помогите, палочки-выручалочки! Всегда помогают.
– А лекарства? Аптеки в Судоверфи нет, закрыли недавно! – присоединяется к разговору соседка Галина Саблина. – Так Шура ездит в город, чтоб наши заказы выполнить. И штанишки какие может прикупить, носки, галошки – все что хочешь. И денег ни копейки за доставку не возьмет – одно говорим: «Спасибо». С пенсии в 8 тысяч подарить особенно нечего, разве шоколадку к Новому году.
Шура слушает наши разговоры молча, протягивает Веселовым пачку газет и кроссворды, теть Гале достается пакетик с кремом для рук и сладости.
«Шур, ты свет-то мне посмотришь?» – просит старушка Саблина.
Шура прислоняет к забору велосипед и идет в сени к тетке Гале. Там встает на «тубуретку» и выписывает показания счетчика. Достает калькулятор, пересчитывает, потом тетя Галя просит положить ей денег на телефон и оплатить квитанцию.
В следующем доме нас не встречают, Шура достает из-под лавки черенок лопаты и выстукивает пароль. Откуда-то из глубины избы слышится ответный сигнал. «Заходи уже!» – кричит тетя Люся Рябинина. Она инвалид второй группы, отмороженные в телятниках ноги давно не слушаются.
Шура принесла пенсию, и, пока она разбирается с квитанциями, тетя Люся жалуется, что звонили какие-то люди, просили перевести деньги за услуги почты.
«Не вздумай ничего никуда слать! – Шура грозит пальцем. – Это мошенники. Если что такое предлагают, звони мне и спрашивай или жди, пока я приду. Разберемся».
Перед уходом Шура проверяет, вынесено ли у бабы Люси помойное ведро и хорошо ли работает телевизор. Когда телевидение переходило на цифровое вещание, настраивала новые приемники старикам тоже почтальон Шура.
Из Антоновки до Липняг два километра через лес и поле. В Липнягах отдаем газеты Виктору Брыкину. Виктор – одинокий крепкий мужчина средних лет. На мои вопросы Виктор отвечает неохотно, смущается.
«Хороший мужик, а живет один, – говорит Шура уже на улице.– Кто его знает почему. Ведь и не пьет. У нас на острове, удивительное дело, нет пьющих. Мужиков одиноких много, но все при деле: лодки чинят, дома строят – рукастые. В Обуховке Виктор Морозов есть. Из Питера к нам приехал, тещу досматривал, а потом, когда жена его умерла, он у нас остался. Живет один, хозяйство ведет аккуратно и судоку у меня постоянно заказывает. Единственный на всем острове любит судоку – умный».
Когда стоишь на острове Юршинском и смотришь на почерневшие от времени дома, воспоминания старожилов обретают плоть: садишься в лодку, плывешь немного, а под толщей воды уже затопленная деревня Новинки.
Или пойдешь по Липнягам, а там цел дом, в котором жил Ким Катунин – бывший заключенный Волголага (Волжский исправительно-трудовой лагерь). Накануне Великой Отечественной войны в лагере строили гидроузел около 100 тысяч человек. После самых крепких отправили на фронт, под Рыбинском остались только больные и старые. Катунин прибыл в лагерь с фронта. Забрали прямо с передовой – за то, что, когда сидел с товарищами у костра, обронил: «Может, и войны не было бы, если бы был жив Ленин». Семь лет Ким провел в рыболовецкой артели Мологского лагпункта. Чтобы не сойти с ума, писал на обрывках бумажных мешков из-под цемента стихи. А в середине 90-х архив УВД по Ярославской области возвратил автору стихи на мешках. Ким, уже старенький, когда получил свои пожелтевшие вирши, плакал.
В 1953 году с ним случилось еще одно чудо. Ночью должен был прибыть пароход, в топке которого планировали сжечь личные дела зэков. Пока ждали судно, архив складывали на причале. Катунин тогда вышел на ночную рыбалку с неводом. Улучив момент, он вынес 36 томов, среди которых были два тома, касающиеся строительства ГЭС в 1940–1941 годах. Сорок с лишним лет Ким хранил эти документы и только когда точно понял, что можно говорить, открыл тайну.
На Юршинском помнят Кима Катунина – как он, уже старый и больной, но все еще боролся за то, чтобы отрегулировать транспортное сообщение на остров, открыть хотя бы один магазин и восстановить фельдшерский пункт. А еще к Киму приходили письма от родственников бывших узников Волголага – письма эти приносила почтальон Шура. В них родственники бывших заключенных просили помощи в поиске сведений о своих близких. Ким никому не отказывал.
«Дядька был очень интересный, подшутить любил, с матерком дружил, всегда, как поговоришь с ним, настроение улучшится. Мы все удивлялись, через столько он прошел в жизни, а не потерял в себе что-то главное, человеческое», – вспоминает Шура возле дома Кима.
Мы пришли в Быково, самый дальний хутор на острове. На полянке перед двором застыла огромная красная бочка, чуть дальше – трактор и целая гора металлолома: старые кухонные плиты, остатки бочек и труб. В Шурином дворе разрываются огромные овчарки, под ноги нам бросаются кошки, где-то далеко протяжно мычат коровы. Шура звонит мужу: надо плыть в поселок за внуком, а Коли все нет и нет.
Тот отвечает, что он в лесу, пилит дрова на зиму, занят. Обогреваются на Юршинском только печкой, на ней же готовят. Стирают в машинке-полуавтомате. Было такое, что на острове порвались провода и на год пропало электричество. Шура мутузила белье в тазике, а если что надо было погладить, таскала на работу. Закупила керосиновые лампы и свечи, привозила своим старикам консервы и макароны. Кроссворды в тот год заказывали как никогда, и журналы тоже.
У печки Шура снимает куртку и шапку, и я почему-то впервые обращаю внимание на ее волосы: выбеленные по моде прошлых лет, они делают ее молодой и очень симпатичной. Я впервые вспоминаю, что Шура – финалист конкурса «Героям – быть!», ездила в Москву на какой-то прием. «Почта России» выделила деньги на парикмахерскую и новое платье, потому что для самой Шуры все эти поездки и конкурсы – траты и баловство.
– Мне когда сказали, что я какая-то там героиня, не поверила. Мы с мужем тут просто живем. Ну помогаем, а кто бы не помог, если больше некому?
– Но можно же было уехать, у вас же квартира в поселке.
– Квартиру мы сыну отдали, у него семья и дети. А сами уже решили: останемся здесь. У мужа в городе голова болит, а я люблю выйти поутру в лес, сесть на велосипед или встать на лыжи и поехать. Тут все по-настоящему. Понимаете?
