Казалось, все делегаты вологодской партконференции ждали выхода к микрофону земляка – писателя, члена обкома Василия Белова. Все-таки не всякий день услышишь автора нашумевших повестей, человека крутого и откровенного. Их Василий Иванович всегда выступал и по существу.
Я сделал в блокноте некоторые пометки из речи Белова, будучи приглашенным на конференцию в качестве собкора центральной газеты.
Вначале он сказал о том, что «перестройка идет пока что только на словах». Но хорошо, что хоть на словах. Разрешили говорить – и то дело. Но ведь это странно: заседают в стране каждый день миллионы людей вместо того, чтобы засучив рукава делать эту самую перестройку.
После Василий Иванович выделил три, на его взгляд, важных момента.
Во-первых, о переброске северных рек на юг. Перебросчики фактически победили общественность, которая боролась с переброской рек. Сейчас они ведут работы на юге страны, а потом перейдут и на север. Так что борьба еще предстоит.
Во-вторых, говорил о своей «больной теме» – борьбе с алкоголизмом. Правительство, отмечал писатель, принимает постановление, которое противоречит ранее принятому решению от 1981 года. По существу, правительство сводит на нет то, что было раньше завоевано, то есть это отступление назад.
В– третьих, он ратовал за то, что необходимо приостановить строительство Костромской атомной станции в г. Буе, в трехстах километрах от Вологды. Иначе все мы будем заложниками этой АЭС.
Здесь же в своем выступлении писатель высказал собственные соображения по улучшению доли русского крестьянства.
– Деревню мы обездолили, разграбили, унизили, – сетовал он. – Сделали ее бесправной, а теперь требуем, чтобы она нас кормила. Ей долги нужно вернуть!
И он назвал ряд мер, как это сделать, на его взгляд.
Надо всех, кто желает и умеет работать в деревне, наделить землей. Затем следует принять закон, по которому дать крестьянам право передавать выделенную землю по наследству.
Беспокоился писатель и о том, что пора взять на учет пустующие дома в деревнях и селах и попытаться их сохранить…
В перерыве я встретил Василия Ивановича на лестнице, стали спускаться в фойе. Я сказал, что выступление у него было хорошее, но по некоторым пунктам уже есть и возражения…
Разговаривая, мы не заметили, как вокруг образовалась небольшая группа людей. Все с любопытством прислушивались…
– Василий Иванович, я собираю все ваши речи, – пооткровенничал высокий мужчина, делегат конференции. – И это выступление на конференции записал.
Он достал из кармана блокнот и показал записи.
– Пожалуйста, Василий Иванович, распишитесь здесь, – попросил он.
– Ну что вы, это же не книга! – возразил Белов.
– Какая разница! – настаивал собиратель беловских речей.
Белов скрепя сердце оставил размашистый автограф в блокноте.
– И мне автограф, вот здесь, – протянул красную карточку мандата другой делегат из окружавших нас.
Василий Иванович оставил автограф на мандате.
– И мне еще! – попросил другой делегат.
– Ребята, ну что вы, в самом деле? – взмолился писатель. – Я же не на какой– то встрече с читателями…
Чиркнув последний автограф, поспешил в зал…
В другой перерыв я наблюдал, как происходил оживленный диалог писателя с молодым председателем колхоза, приехавшим на конференцию из Шекснинского района. Он жаловался Белову, что на селе происходит утрата русской народности, духовных традиций. И отчасти пытался переложить вину за все это на писателей, не имея в виду конкретно Белова.
«В деревне не купить книги классиков… – Жаловался председатель. – Вот до чего мы дошли…»
– Ну, это уже не ко мне, – возразил писатель. – Эту претензию надо направить издателям.
В мимолетных эпизодах проявились доверие и любовь к честному, смелому писателю. И эти чувства, по большому счету, дороже похвал критиков или литературных наград.
«Я без Родины не могу…»
С дочкой – школьницей я возвращался вечером, где– то около семи часов, из больницы домой. Выпавший свежий снежок красиво разукрасил улицы, их было трудно узнать, будто мы вошли в незнакомый сказочный городок.
Во дворе своего дома я встретил Василия Ивановича Белова.
Остановились, поздоровались, разговорились.
– Не знаете ли, где здесь живет Раздрогин? – спросил он.
– Доктор, что ли? – уточнил я.
– Да, он самый.
– Не помню точно подъезд, Василий Иванович, – ответил я, – но вон в том доме, напротив, там он точно живет. Подъезд надо уточнить…
– Ладно, спасибо. А как у тебя дела?
Василий Иванович общался со мной иногда на «вы», а иногда на «ты».
Я рассказал, что иду от жены из больницы, где ей сделали операцию.
Василий Иванович выразил мне сочувствие.
– Моей тоже надо бы делать операцию, – обронил он, – да вот все откладываем…
Я догадался, что Белов и шел к Владимиру Александровичу Раздрогину, очевидно, посоветоваться насчет этого житейского вопроса.
Тут я вспомнил, что на днях читал справку о деятельности колхоза «Родина», где расположена Тимониха, родная деревня Василия Ивановича. Я также знал, что колхозники приезжали в Вологду к высокому начальству с единственным вопросом: «Что делать?» Грядет расформирование колхоза.
Об этом я и заговорил.
– Что делать? – запальчиво произнес Белов. – Работать надо! Коров доить. А работать не хотят. Я вот к ним, когда бываю в Тимонихе, приду в мастерскую, сорок мужиков сидят в домино забивают. А работать не хотят. Только за водку всё делают. Председатель плачется все время, что колхозники ничего делать не хотят… Вот ведь в чем беда-то! Корова отелится где-нибудь не на ферме или пропадет в лесу, так ее даже и не ищут. Спишут – и всё!
– А вы сам-то бываете зимой в деревне? – спросил я Белова.
– А как же! – ответил Василий Иванович.
И, чуть помолчав, добавил:
– Я без родины не могу! Вот и завтра опять поеду туда, – продолжал он. – А ты их пока не трогай, – попросил он за земляков, – не пиши пока.
– Хорошо, – пообещал я. – Погляжу, как ситуация будет складываться.
Слово за слово, перешли, как часто бывает у русских, «на политику». Василий Иванович вспомнил про «августовский путч» в Москве.
– Я тогда отдыхал в Сочи, – говорил он. – Но сразу же, на второй день, когда начались события, самолетом вылетел в Москву. Весь этот спектакль видел своими глазами…
– А кто вам ближе – «левые» или «правые»? – подзадорил я собеседника.
– Одинаковые – и те, и эти, – усмехнулся писатель.
Крест – он всегда тяжелый…
Жанр воспоминаний стоит в литературе особняком, поскольку требует от писателя не только творческого осмысления давно прошедших событий, но и одновременно строгой документалистики. Далеко не всякий художник слова рискует вынести на суд читателя какие-то воспоминания.
Часто перечитываю воспоминания Василия Белова «Тяжесть креста», посвященные другу и соратнику, прозаику, режиссеру, актеру Василию Макаровичу Шукшину. С ним Белов дружил, часто бывал у Шукшина дома в Москве. Да и Василий Макарович наведывался в Вологду и Тимониху, полюбил Вологодский край, снимал в окрестностях древнего Белозерска знаменитый фильм «Калина Красная». Из этих встреч и бесед и возникло повествование Белова о Шукшине.
Сам Василий Макарович Шукшин, его актерская, писательская, режиссерская деятельность воспринимались в обществе по-разному. Одни – с восторгом и поклонением, другие – с неприязнью и даже ненавистью.
Казалось бы, что нового можно сказать о Шукшине? Вроде бы всё о нем известно! И все же, зная, что Василий Белов и Василий Шукшин – друзья в самом высоком смысле слова, ожидаешь чего-то необычного.
И ожидания, к счастью, не напрасны.
С самого начала автор отступает от канонов жанра и излагает нам план рукописи воспоминаний, как бы приоткрывает дверь в собственную «творческую лабораторию», чтобы читатель мог соучаствовать в процессе написания воспоминаний.
Итак, повесть! Ее можно назвать документальной, но весьма условно, потому что элементы художественности в ней довлеют.
Белов старался показать главное действующее лицо – Василия Шукшина, что называется, без прикрас, крупным планом, открывая в нем светлые и не очень светлые стороны характера. Но не возникает ощущение, что автор использует модный ныне принцип: «Всё на продажу!»
Приравнивая Шукшина к символам своего поколения, Василий Иванович убедительно доказывает, что пробиться к вершинам творчества, к вершинам признания «человеку из народа», а именно таковыми были Шукшин и сам автор, неимоверно сложно без каких-то моральных потерь и потерь собственного здоровья.
Одну из причин автор видел в «сионизации культуры», то есть в том, что группы или кланы людей, мало имеющих отношения к подлинному творчеству в литературе и искусстве, определяли развитие национальной культуры, выстраивали по «собственному ранжиру» ее представителей, особенно русских деятелей.
Можно и поспорить с писателем, но сделать это будет очень трудно.
В последние годы Василий Белов активно выступал в печати как публицист, откликаясь на злобу дня. Его очерки, статьи, интервью печатали многие центральные и региональные издания. С точки зрения художественной в этих работах далеко не всё равноценно.
В повести же о В.М. Шукшине мы снова видим «классику» Белова – автора знаменитых повестей «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы».
Воспоминания, как признался однажды сам автор, писались долго, мучительно.
Но, как известно, легкого креста не бывает.
«Не бойтесь гласности …»
Бурно проходили встречи кандидатов в депутаты с избирателями. В 1989 году я был на одной такой встрече в Доме политического просвещения в центре Вологды, где обсуждали писателя В.И. Белова, кандидата от партии.
В зале полно людей. После краткого представления доверенным лицом на трибуну вышел Василий Иванович.
– Почему я не взял самоотвод… Я долго думал и пришел к выводу – не следует отказываться. Я согласился баллотироваться, чтобы защищать права наших людей. Если изберут, может, я успею сделать что-то, оказать влияние на ход событий в стране.
Скажу коротко о личных планах, – продолжал Белов. – Если меня изберут народным депутатом, я буду действовать, исходя из того, что произошло с нашей страной за последние пятьдесят лет.
Гласность у нас, к сожалению, еще неполноценная, полной гласности у нас нет. Не бойтесь гласности, она никому вреда не принесет. Что мы знаем, например, об экономике? По-прежнему ведомства и Госплан нам не подвластны, командуют страной, как им вздумается. Куда и за сколько продают лес, газ, нефть? Обидно, что экономика почти полностью ориентируется на помощь от Запада.
Все переключились на валюту и хотят с помощью западной техники восстановить народное хозяйство. Хотят все продать и все купить. Я считаю, что это неправильно, это губительно.
Надо самим создавать и технику, и технологию. Чем мы хуже других? Ориентируясь на Запад и на их технологии (а они продают нам все устаревшее), мы очень быстро превратимся в колонию Запада.
А вы знаете, что произошло с Югославией, которая жила в долг!
В одной из газет я недавно прочитал, что мы готовы каждый год продавать за границу большое количество экологически чистого меда. Да, кое-кто у нас желает все продать! Уже существуют кооперативы, страшно сказать, по продаже… крови человеческой. Все самое лучшее, все самое хорошее продаем.
Какая же может быть экономика?
Я сам видел в Молдавии, как огромное поле, красное от зрелых помидоров, запахивали тракторами. В то же время покупаем в банках помидоры и везем из Венгрии и Болгарии. Или вот привозим яблоки из Польши, а свои, гораздо лучшие по качеству, сгноим или свиньям скормим…
– Насчет деревни я уже многое говорил, и не раз. Месяца три назад я послал в Политбюро записку, в ней подробно высказал соображения о возрождении деревни, их можно считать частью моей предвыборной платформы. В записке много разных предложений. В том числе я просил создать в Москве специальную радиостанцию для сельских жителей, а на Центральном телевидении выделить сельский канал, не довольствоваться одним «Сельским часом».
Михаил Сергеевич Горбачев ознакомился с моей запиской, распространил ее среди членов Политбюро. Какие будут действия? Я пока не знаю!
– Несколько слов о молодежи. Сейчас многое делается, чтобы с помощью разных усыпляющих средств увести ее в сторону от главного. Я имею в виду нажим на телевидении и в кино на то, чтобы притупить у молодежи чувство стыда, чувство Родины, уменьшить ее тягу к трудолюбию. Всё поставлено на то, чтобы лишить ее самых корневых, самых основных нравственных ценностей. Вы можете судить об этом по нашим вологодским делам. Одурманивание происходит очень активно. Причем демагоги уверяют, что нельзя запрещать ничего, дескать, должна быть свобода. Свобода – это дело хорошее. Но когда она оборачивается несвободой для большинства и будущими бедами для страны, то, вероятно, это будет не свобода, а что-то другое.
«Ну, давайте разрешим наркотики?» – часто слышу такой вопрос. Его уже задают без всякого стыда. У нас активно пропагандируют дешевую музыкальную продукцию, эротическую продукцию, дело доходит до порнографии…
Я думаю, что все это ужасно!
В Америке в 1987 году свыше двухсот тысяч детей родились зараженными СПИДом. Такое связано в основном с нравственным состоянием людей, потерей ими нравственных ориентиров, моральным разложением самого общества. Видов одурманивания в нашей сегодняшней действительности очень много. Я вспомню лишь алкогольное одурманивание. То, что алкоголь – наркотик, признано всеми учеными мира. Но у нас в обществе почем-то не считают алкоголь наркотиком. Борьба со злом не ведется планомерно. Ну а что делается в итоге свободной продажи алкоголя? Почитайте хронику в газетах – где-то убивают друг друга, где-то гибнут в огне, где-то калечатся…
– Кстати, здесь есть кто-нибудь из горисполкома?– спросил Белов.
На этот вопрос Василия Ивановича поднялся исполняющий обязанности председателя горисполкома В. Карманов.
Белов попросил его подойти к трибуне и передал ему свои талоны на водку.
По залу прокатился одобрительный шум.
Правда, в некоторых частях зала раздались и недоуменные возгласы. Тогда писатель объяснил, почему так поступил.
– Если я непьющий, – продолжал он, – престарелая моя мать непьющая, непьющая дочь – девочка, жена непьющая, а нам приносят талоны. За квартал мы должны выпить девять бутылок водки. Представьте себе! Наш горисполком вручает талоны, как почетные грамоты. Я посылал письмо с предложением, чтобы талоны не вручали, а кому нужно, пусть придет и возьмет.
– Таковы, товарищи, мои взгляды по насущным вопросам жизни, – подвел итог Василий Иванович. – А теперь я отвечу на записки.
Записок кандидату поступило много. Ответы на них фактически превратились в дискуссию с аудиторией и заняли в два раза больше времени, чем само выступление писателя.
Воспроизведу некоторые моменты своеобразной дискуссии.
– Василий Иванович, является ли сегодня партия авангардом, если – да, то в чем?
– Я считаю – является. Всю перестройку затеяла именно партия, сняты многие запреты в идеологии… Уже одно то, что можно говорить открыто и смело с этой трибуны – любой может выйти и сказать, – я считаю, победа большая!
– Если Вас изберут, придется решать вопрос о передаче власти Советам. Каким бы Советам вы хотели передать власть – 1905 года, 1917 года или нынешним?
– Я не знаю тех Советов. Я предпочитаю отдать власть хорошим Советам. Но это от нас всех зависит. Каких туда выберем людей – такие Советы будут. Опыт у людей есть. Двигайте в Советы достойных, чтобы они представляли бы ваши интересы.
– Как вы относитесь к постановлению ЦК КПСС об обеспечении каждого жителя страны к 2000 году жильем – отдельной квартирой или домом, реально ли оно?
– Я считаю, что реально, но у нас многое не делается. Вот, скажем, в сельской местности тысячи домов гниют, тысячи домов брошены. Одновременно строят бараки из бруса, которые простоят 10–15 лет и разрушатся. Еще сложнее в городе, надо упорядочить квартиросъемочный закон. Недопустимо, когда, скажем, два пенсионера занимают трехкомнатную квартиру, а молодая семья ютится в комнатушке или в подвале. Хороший опыт имеется у наших соседей в социалистических странах, но мы его не используем.
– Что, на Ваш взгляд, надо сделать, чтобы общественное мнение обязательно учитывалось в деятельности органов власти и управления?
– Повторяю: не надо бояться гласности! Нужна гласность во всем огромная. У всех групп населения должна быть возможность высказаться в печати, на телевидении. У нас этого пока нет. Пока у нас, то есть у общественности, нет никакого рычага воздействия на власть. Я не вижу пока, как найти этот рычаг. Сколько я ни выступал в печати, по радио о каких-то больных проблемах, к моим словам мало прислушивались. Необходимо вместе искать эти рычаги – они в самоуправлении, в самостоятельности.
– Василий Иванович, являетесь ли вы миллионером?
– Нет, я не миллионер. У моего соседа в деревне денег на сберкнижке больше, чем у меня. Конечно, если бы я захотел стать миллионером, я бы им стал, особенно сейчас, когда многие издательства просят переиздавать уже вышедшее в свет. У меня издаются книги за рубежом, там платят валютой. Но государство забирает больше половины. Замечу: один выпуск «Роман-газеты» большим тиражом принес государству доход в несколько миллионов рублей. Так что я своим трудом даю стране и советские рубли, и доллары. Обижаться на заработки мне не следует. Если вы желаете, чтобы у меня была задача стать миллионером, то не стоит меня выбирать в депутаты…
– Была ли Вам взбучка за недавнее интервью по радио про вологодские небоскребы?
– А какую вы имеете в виду взбучку?.. Если я правду написал – какая же тут взбучка? Нет, времена у нас теперь не те…
– В романе Василия Гроссмана «Судьба» звучат явно русофобские мотивы. Как Вы оцениваете шумиху вокруг романа?
– Да, произведение называют гениальным. Я его не считаю таким. Роман, на мой взгляд, талантливый; талантливее, чем «Дети Арбата». Но мотивы русофобские, которые звучат в романе Гроссмана, характерны и для многих наших современных журналистов и писателей. Стоит только об этом сказать вслух, тебя тут же обвинят в шовинизме…
Вот недавно мне из Америки прислали две вырезки из газеты «Новое русское слово». Там написано: «Неожиданным для нас было выдвижение кандидатом в депутаты от КПСС В. Белова. Ведь он – один из главных руководителей в «Памяти». Я никакого отношения к «Памяти» не имел. А в Америке утверждают обратное. Да и не только там. По Вологде ходят слухи, что я субсидирую «Память» и так далее.
Я не знаю, как бороться со слухами. Единственный способ – это их игнорировать.
Ну, и еще что касается русофобии.
Огромный регион в центре страны называется не иначе как Нечерноземье. А ведь это – Россия. Почему мы стыдливо стесняемся произносить прекрасное название? Я не могу сказать про себя: «Я – нечерноземец». Но всегда скажу: «Я – русский!»
Были и другие вопросы, касающиеся литературного процесса, состояния нравственности в обществе, воспитания молодежи.
Собрание решило ходатайствовать в общественные организации об избрании В.И. Белова народным депутатом Верховного Совета СССР.
Чай в хмурый день
На моем рабочем столе несколько дней лежало письмо, присланное на имя В.И. Белова из Москвы, из какого-то издательства.
Хотя на улице Мальцева, в доме №19, он не жил уже шестой год, но не все и не везде, наверное, знали новый адрес на улице Октябрьской.
Я позвонил Белову:
– Василий Иванович, есть Вам письмо, хочу занести. В ящик бросить или зайти?
– Заходи, – ответил писатель.
Дверь открыл сам Василий Иванович. В прихожей очень просторно и полутемно.
– Я на минутку, – предупредил я, зная, что писатель очень занят и каждая минута у него в буквальном смысле на счету.
– Ничего-ничего, проходи, – пригласил Белов. – Попей хоть чайку.
Хозяин заварил чай и поставил маленький чайник на стол настаиваться.
Зашла речь об издательских делах. Разумеется, не о моих, а Василия Ивановича. В «Советском писателе», говорил он, отложили выход, повторный, романа «Всё впереди». Неизвестно кто и почему приостановил и выпуск пятитомника собрания сочинений, третьего тома до сих пор нет.
Такие вот, не очень веселые, новости рассказывал Василий Иванович.
– Всё вздорожало, – продолжал он. – Но всё это искусственно. Русскую культуру «притормаживают» совершенно сознательно. Завели дело в тупик. Да, впрочем, не только у нас. Во всем мире идет разложение национальных культур…
– Заменяют национальное достоинство псевдокультурой, массовой культурой, культурой, в которой культуры как таковой нет, – поддержал я Белова.
– Да, в том-то и дело! – кивнул он. – Но это ж, я говорю, искусственно делается.
Чтобы развеять грустное настроение писателя, я сказал, что все эти издательства что-то же издают: зайдите в книжный магазин в Вологде, там полки завалены «анжеликами», «голыми королями» и прочим ширпотребом, от него уже мутит. Мне, кстати, поступило предложение из Москвы написать в «пожарном порядке» детектив за большие деньги, то есть за гонорар, но я отказался от такой «удачи».
– Правильно сделал! – поддержал Белов. – Что до книжных полок, то и в Москве они завалены, книги не берут…
Еще писатель жаловался на то, что издатели очень мало платят…
– Толстая книга, – говорил Белов, – стоит 12 тысяч рублей. Ну что это за оплата?
Увы, интеллектуальный труд у нас никогда не ценился так, как это положено.
Обсудили мы еще и вологодские издательские дела.
– Я вот никак не понимаю, – сказал Белов. Как можно, чтобы за издание автор сам платил? Ему ведь должны платить за его труд, а не наоборот…
Да, «издательский маразм», воцарившийся у нас в 90-е годы и действующий до сих пор, трудно понять нормальному писателю.
Напоследок напомнил Белову, что некоторое время назад я просил его подготовить очерк или публицистическую статью для «Труда», где я тогда работал.
– Мне еще раньше заказали статью для газеты «Мы» в Америке, издающейся на русском и английском, я написал «Письмо американскому фермеру», – рассказывал Белов. – Но редактор без видимых причин отклонил письмо. Я передал письмо в газету «Россия» в Москве вроде бы нейтральную, продемократической ориентации. Но и там сказали, что, мол, надо бы подождать главного редактора, он в отъезде, а когда приедет, тогда все и решит. В общем, если и там откажут, то я предложу письмо вам, оно не большое, четыре странички.
Уже в прихожей Белов спросил меня о ближних планах. Я сказал, что намереваюсь поехать в Новгород и сделать беседу с Дмитрием Балашовым, который много и интересно пишет про Святую Русь.
Белов согласился, что это хороший писатель. Но заметил, что он не разделяет его пассионарности, ее Дмитрий Балашов, по мнению Белова, заимствовал у Льва Гумилева. Этот последний был сыном Анны Ахматовой и Николая Гумилева, татарина по происхождению. Поэтому их сын, Лев Гумилев, и пытался создать некую «теорию пассионарности»; заодно он высказывал предположение, что монгольское иго, как и монгольское завоевание, было благом для России.
– Это кака-то чушь! – горячился Василий Иванович. – Какой-то абсурд. Я эту теорию не разделяю.
Мне нечего было сказать в ответ, я не вникал в «этот вопрос» глубоко…
– Все же передай, – голос Белова потеплел, – большой привет от меня Дмитрию Михайловичу.
Впоследствии я это и сделал.
Я вышел на улицу, мне показалось, что никакой хмури нет, что с неба сеется свет, а вокруг идут самые добрые, самые лучшие люди.
Геннадий САЗОНОВ, г. Вологда
