ВОТ они, первые дни Октябрьской революции. Город в волнении. Все чего-то ждут. Смольный кипит народом.
Семьдесят первая комната Смольного. Здесь расположился главный штаб большевиков Военно-революционный комитет. Сюда же 24 октября (6 ноября) ночью прибыл Владимир Ильич. Он приветливо и радостно здоровался с приходящими товарищами, расспрашивая их обо всех событиях дня и более всего о том, что делается там, у Зимнего дворца и на подступах к нему. Владимир Ильич был еще в парике, не все его сразу узнавали. Но весть о том, что Ленин в Смольном, разнеслась быстро. Многие наши товарищи хотели его видеть и приходили сюда. В соседнюю комнату стали заглядывать и посторонние. Особенно стремились туда корреспонденты различных газет, в том числе и иностранных; очевидно, они заметили, что в 71-ю комнату идет особенно много народу, и стали догадываться, что здесь руководящий центр восстания.
Появились и меньшевики, эсеры и другие нежелательные для нас члены Совета рабочих депутатов. Вот прошмыгнул меньшевик Дан, пристально вглядываясь мышиными глазками в таинственного незнакомца, находящегося там, во второй комнате. На секунду он остановился у дверей, прошелся, потом опять заглянул в соседнюю комнату и поспешно ушел куда-то.
«Узнает? Предаст?» – промелькнуло у меня в голове.
Мы посоветовались с товарищами и решили взять комнату под присмотр, организовать надежную охрану. Я пошел вниз, в комнату Красной гвардии. Туда постепенно, незаметно, одиночками и группами мы собрали более пятисот красногвардейцев – своих, проверенных рабочих. В черных кожаных куртках, вооруженные с ног до головы, это были в большинстве своем выборжцы. Говорю начальнику отряда, что необходимо выбрать 75 особо надежных красногвардейцев, готовых выполнить приказ хотя бы ценой жизни.
Молодой, лет тридцати, красавец рабочий, с выбивающимися из-под шапки кудрями, улыбаясь, спокойно отдает команду:
– Стройся!
Мгновенно все на местах. Тишина: ни шороха, ни звука. У дверей замерли часовые.
– Так что нужно семьдесят пять человек, готовых на все, даже на смерть, но выполнить приказ… – говорит он. – Желающие, шаг вперед… Марш!
Весь отряд сделал шаг вперед и замер. Начальник улыбается. Страсть как доволен… Смотрит в мою сторону
– Прошу вас, товарищ начальник, отберите людей по вашему усмотрению, – говорю я.
Тогда он проходит по фронту и тычет пальцем в грудь:
– Ты, ты, ты!.. Отходи, стройся!
Отобрал. Назначил начальника и двух помощников на смену. «В случае чего…» – хмуро заметил он и умолк.
– Отряд в вашем распоряжении! – отрапортовал он мне, взяв под козырек.
Я прошу начальника этой группы незаметно и быстро сосредоточиться в комнате №71 для «тайного дела».
Я там буду, – добавил я, – и все расскажу…
Я вернулся в 71-ю комнату. Следом за мной стали собираться красногвардейцы. Первым пришел начальник. Я попросил его немедленно выставить караул к дверям и никого не впускать без пропуска.
Пока отряд сосредоточивался, я вошел в соседнюю комнату, где был Владимир Ильич, заготовил пропуска из папок, подписал их, поставил печать комитета, занумеровал и завел тетрадь для регистрации. Пропуск №1 я выдал Владимиру Ильичу.
Владимир Ильич выглянул за дверь и увидел отряд, стоявший в безукоризненном военном строю.
– Какие молодцы! Приятно смотреть, – радостно сказал Владимир Ильич.
Подойдя к начальнику отряда, я передал ему образец пропуска, указав на маленький, чуть заметный значок, точку под моим росчерком.
По ней-то и надо проверять пропуска, – сказал я ему.
Просил никого, кто бы он ни был, без пропуска не впускать, а в случае, ежели кто захочет проникнуть силой, – арестовать. Если же произойдет нападение, лечь всем, но не пропустить никого туда, и головой показал на соседнюю комнату.
Все содержать в тайне, – прибавил я, обращаясь ко всем.
Красногвардейцы встрепенулись, сгрудились у входа в коридор; часовые встали по обе стороны входной двери. Начальник сейчас же установил связь с центральным отрядом.
В коридоре я увидел Я.М. Свердлова. Его не пускали в 71-ю комнату, требуя предъявить пропуск. Тут же стояли и другие наши товарищи.
Я объяснил, в чем дело, и выдал всем пропуска.
Владимир Ильич был взволнован встречей с товарищами.
Утром 25 октября (7 ноября) Владимир Ильич сел писать первый документ Октябрьской революции. Надо было написать кратко, сжато и все сказать в нем. Владимир Ильич быстро писал и перечеркивал и вновь писал. Вскоре он закончил и прочел нам вслух это первое обращение к широким народным массам от Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.
Я сейчас же переписал обращение, дал его еще раз прочесть Владимиру Ильичу и отвез в типографию. «К гражданам России!» – под этим названием оно было напечатано в №8 нашей газеты «Рабочий и солдат» в среду 25 октября (7 ноября) 1917 года, датированное: «25 октября 1917 г. 10 ч утра».
Этот номер нашей газеты мы выпустили к полудню 25 октября (7 ноября) 1917 года. Из типографии по телефону текст воззвания передали в другие газеты. Деятели меньшевистских «Известий» шипели и не хотели печатать это обращение, провозглашавшее победу социалистической революции, но типографские рабочие настояли на помещении всех документов Октябрьской революции и в «Известиях».
Подлинник этого исторического документа, написанный на четвертушке писчей бумаги рукою В.И. Ленина, я тогда оставил у себя, чтобы сохранить его в целости для будущих поколений.
Владимир Ильич был очень недоволен тем, что мешкают со взятием Зимнего дворца. Он не видел там сил, которые могли бы оказать значительное сопротивление.
Почему так долго? Что делают наши военачальники? – спрашивал Владимир Ильич. – Затеяли настоящую войну! Зачем это? Окружение, переброски, цепи, перебежки, развертывание… Разве это война с достойным противником? Быстрей! В атаку! Хороший отряд матросов, роту пехоты и все там! И он наскоро написал приказ в полевой штаб о немедленном наступлении.
Этот приказ передали гвардейскому Павловскому полку, присоединившемуся к революционным войскам. Полк залег около самого дворца.
К Зимнему подошли матросы. Тотчас же сориентировавшись в обстановке, они не остановились перед дворцом, а быстрыми перебежками через площадь накопились на подступах к Зимнему, увлекая за собой солдат Павловского полка и красногвардейцев. Лихим ударом матросы раскрыли огромные двери дворца и ворвались во внутренние помещения.
В 2 часа 10 минут в ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) Временное правительство было арестовано и препровождено под караулом в Петропавловскую крепость. Керенский тайным ходом вышел из Зимнего дворца и бежал в автомобиле американского посольства, бросив на произвол судьбы своих соратников по Временному правительству. (Спустя три дня он появился в Царском Селе, где тщетно пытался поднять восстание среди казаков и пехоты и двинуть их на Петроград через Пулковские высоты.)
Этой же ночью самокатчик привез в Смольный донесение главнокомандующего Подвойского о взятии Зимнего дворца и об аресте Временного правительства. Владимир Ильич находился в то время в комнате Военно-революционного комитета. Тут были Сталин, Дзержинский, Свердлов и некоторые другие товарищи. Узнав о победе, все закричали «ура», дружно подхваченное сотней красногвардейцев, находившихся в соседней комнате.
Через минуту крики «ура» уже неслись отовсюду.
– Туда, к массам! – сказал Владимир Ильич.
И мы двинулись цепочкой по широкому коридору Смольного, до отказа набитому людьми. Ленин, Сталин, Свердлов, Дзержинский, Молотов и другие старые товарищи…
Снимите парик, – шепнул я Владимиру Ильичу.
И вот он тот же, что всегда, наш привычный, наш любимый Владимир Ильич, лишь с сильно окороченной эспаньолкой.
– Давайте спрячу, – предложил я, видя, что Владимир Ильич держит парик в руке. – Может, еще пригодится! Почем знать?
– Ну, положим, – хитро подмигнул мне Владимир Ильич. – Мы власть берем всерьез и надолго…
В зале заседаний Смольного собирается митинг. За столом президиума Ленин, Сталин, Свердлов, Дзержинский, Молотов, еще и еще, все десятилетиями сработавшиеся товарищи, единомышленники, друзья.
На трибуну поднимается Владимир Ильич. Все замерло.
– Ленин… – пронеслось полушепотом по залу.
– Владимир Ильич!.. – раздался сильный восторженный возглас.
Кто-то крикнул громко-громко: Ура-а-а! и бросил солдатскую шапку кверху.
Загремело, понеслось оно могучим кликом, закрутилось и полилось, запело, сливаясь с несмолкаемой бурей аплодисментов.
Ленин, заложив руки в карманы, слегка приподнял голову и пристально вглядывался в битком набитый ликовавший зал. Вглядывался, точно подсчитывал, взвешивал, определял. Да, победим 35 тысяч помещиков и буржуазию, вон с теми, вон с ними, с этими пылающими и рвущимися в бой людьми, готовыми положить жизнь свою за дело рабочего класса!..
Он уже недоволен. Машет руками, выказывает нетерпение.
«Что это вы там? Покричали и довольно…» – говорит весь его облик.
Энергично и нетерпеливо машет рукой, даже крикнул «Довольно!», приложив ладонь трубкой ко рту, оглянулся на президиум: что это, мол, у вас какой беспорядок здесь? И заговорил.
Все стихло, смолкло, замерло.
***
Часа в четыре ночи, утомленные и возбужденные, мы стали расходиться из Смольного.
Я предложил Владимиру Ильичу ехать ночевать ко мне. Заранее позвонив в Рождественский райком партии, секретарем которого я был, я поручил боевой дружине немедленно охватить разведкой улицы, прилегающие к Херсонской, зорко следить за всеми прохожими.
Мы вышли из Смольного запасным ходом, прошли на темную улицу, где в условленном месте стоял автомобиль с испытанным шофером матросом Рябовым, и окольными улицами двинулись ко мне.
Владимир Ильич, видимо, очень устал и подремывал в автомобиле. Приехав, поужинали кое-чем. Я постарался предоставить все для отдыха Владимира Ильича; еле уговорил его занять мою комнату, причем подействовал лишь аргумент, что в этой отдельной небольшой комнате к его услугам письменный стол, бумага, чернила, книги.
Наконец Владимир Ильич согласился. Я запер входные двери на все цепочки, крючки и замки, привел в боевую готовность револьверы и на всякий случай записал на отдельной бумажке все известные мне телефоны нашего района, Смольного, соседних районных рабочих комитетов и профсоюзов, чтобы впопыхах в случае чего не перезабыть… Затем потушил электрическую лампочку и улегся на диване в соседней комнате. Владимир Ильич у себя еще раньше погасил свет. Прислушиваюсь: спит ли? Ничего не слышно, значит, спит. Начинаю дремать, и вдруг блеснул свет там, у Ленина. Я насторожился. Слышу, встал он с кровати, тихонько заглянул ко мне и, решив, что я сплю, еле слышными шагами на цыпочках подошел к письменному столу. Он сел за стол, открыл чернильницу и, опершись на локти, углубился в работу.
Конечно, я не спал более.
А он писал, перечеркивал, читал, опять писал и, наконец, видимо, стал переписывать начисто. Уже наступило позднее петроградское осеннее утро, когда Владимир Ильич потушил огонь, лег в постель и тихо-тихо заснул, так что его совсем не было слышно. Забылся и я.
Утром я предупредил домашних, чтобы они не шумели, так как Владимир Ильич работал всю ночь и, несомненно, крайне утомлен. И вдруг открылась дверь, и он вышел из комнаты, как всегда, энергичный и свежий, бодрый и радостный.
– С первым днем социалистической революции! – поздравил он всех.
Подошли товарищи, вышла Надежда Константиновна, также ночевавшая у нас. Когда все собрались пить чай, Владимир Ильич вынул из кармана переписанные листки и прочел нам свой Декрет о земле.
– Вот только бы объявить его, широко распубликовать и распространить. Пускай попробуют тогда взять его назад! Нет, никакая власть не в состоянии была бы отнять этот декрет у крестьян и вернуть земли помещикам. Это – важнейшее завоевание нашей Октябрьской революции. Аграрная революция будет совершена и закреплена сегодня же, – радуясь, говорил Владимир Ильич.
И он стал подробно рассказывать, что в основу этого декрета положены требования всех крестьянских сходов своим депутатам, которые отсылались в общих наказах на съезд Советов, и что поэтому крестьяне сами будут бороться за его проведение в жизнь.
– Да, но ведь это были требования эсеров, вот и скажут, что мы от них заимствуем, – заметил кто-то.
Владимир Ильич улыбнулся:
– Пускай скажут. Не все ли равно! Крестьяне поймут, что все их справедливые требования мы всегда поддержим. Мы должны вплотную подойти к крестьянам, к их жизни, к их желаниям. А если будут смеяться какие-либо дурачки, пускай смеются. Монополию на крестьян мы эсерам никогда не собирались давать!
Владимир Ильич хотел как можно скорее провозгласить на съезде этот декрет. Решили сейчас же переписать его на машинке в нескольких экземплярах и тотчас сдать в набор в наши газеты, чтобы завтра же утром он был распубликован. А после принятия декрета на съезде Советов немедленно разослать его по всем газетам страны с указанием «напечатать в ближайшем номере».
Я предложил также отпечатать Декрет о земле отдельной книжечкой тиражом не менее 50 тысяч экземпляров и раздавать его прежде всего солдатам, возвращающимся в деревни, ибо через них-то декрет быстрей всего дойдет до самых широких масс. Владимир Ильич согласился с этим. В дальнейшем декрет был отпечатан и, как афиша, расклеен по городу, а также на паровозах и вагонах отходящих поездов, чтобы его всюду читали.
Вскоре мы пешком двинулись в Смольный.
26 октября (8 ноября) после принятия Декрета о мире II съезд Советов решил земельный вопрос. С речью выступил Ленин. Декрет о земле был принят единогласно.
– Пускай попробуют теперь отнять у крестьян землю! – повторил свои утренние слова Владимир Ильич. – Аграрная революция совершилась! Крестьянство теперь будет с нами, и диктатура пролетариата упрочится и сделается непобедимой.
После двух часов ночи Владимир Ильич, радостный и бодрый, простившись со всеми ближайшими товарищами, поехал со мной на квартиру. Поужинав, он лег спать и отдыхал до утра.
Владимир Ильич> еще долгое время интересовался, сколько экземпляров Декрета о земле распространено среди солдат, среди крестьян, придавая этому декрету особое значение. Мы перепечатывали Декрет о земле много раз книжечкой и бесплатно рассылали во множестве экземпляров не только в губернские и уездные города, но и во все волости России.
Декрет о земле стал действительно общеизвестен, всенароден, и, пожалуй, ни один закон не распубликовывался у нас так широко, как закон о земле – один из самых основных законов нашего нового, социалистического законодательства, которому Владимир Ильич придавал такое огромное значение и отдал так много сил и энергии.
Вот когда раздаете демобилизованным Декрет о земле, надо каждому хорошо объяснить его смысл и значение и не забыть сказать, что, если помещики и кулаки еще сидят на конфискованных землях, обязательно гнать их и землю передавать в распоряжение крестьянских комитетов. Поставьте для всего этого смышленого матроса, чтобы он смотрел, куда положит солдат декрет: надо поглубже в сумку, под вещи, чтобы не утерял, а с десяток держал бы поближе для чтения и раздачи в вагоне…
И вдруг он задумался, улыбнулся и говорит:
– Ведь вот беда, бумаги-то, газет нет, а покурить надо, сейчас и свернет из декрета козью ножку. – Владимир Ильич пальцами показал, какая эта ножка… – Пока доедет до дома, так все декреты и раскурит с товарищами… Обязательно раскурит…
Владимир Ильич примолк, а через минуту хитро улыбнулся и, обращаясь ко мне, сказал:
– А знаете что, Владимир Дмитриевич, поезжайте-ка в магазин Сытина и спросите там, нет ли у них старых отрывных календарей. Пусть дадут… А вот, когда декреты будете подальше в солдатский мешок укладывать, – мол, до деревни не тронь! – на раскурку и дадите каждому календарь. Удобно, календарь ведь отрывной, бумага подходящая, мягкая и как раз на одну козью ножку с махорочкой. Всего-то триста шестьдесят пять страничек, и самому, и товарищам хватит… А декреты вези, мол, до деревни… – говорил Владимир Ильич, как бы рассказывая все это солдату. – Вот мы декреты-то и спасем, – тихонько засмеялся он, улыбаясь тому, что нашел выход из поистине затруднительного положения.
Я съездил на Невский в магазин Сытина. Заведующий охотно отдал нам все старые нераспроданные отрывные календари за 1917 год. Мы привезли их в Смольный и каждого солдата, заходившего к нам, наделяли Декретом о земле и сверх того давали ему отрывной сытинский календарь «на раскурку». Солдаты были очень довольны, говоря, что это «даже очень способно», а Декрет о земле обещали беречь и обязательно раздать и прочитать крестьянам в деревнях.
В.Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ
