Говорят, что… а как на самом деле?
В редакцию поступают письма от читателей, в которых они выражают огорчение и возмущение по поводу всякого рода вымыслов и слухов, распространяемых за рубежом и охотно муссируемых западными радиостанциями. о советском актере Владимире Высоцком с целью исказить его взгляды и убеждения. «Мы знали и помним В. Высоцкого как талантливого актера, слушали его выразительные песни на эстраде, видели яркие роли в кино, – пишет москвич В. Балязин, – хотелось, чтобы на страницах газеты были отметены нелепые россказни о нем».
Своими воспоминаниями и размышлениями делится заслуженная артистка РСФСР Алла Демидова, много лет знавшая Владимира Высоцкого по совместной творческой работе.
Наверное, еще не пришло время для связного и подробного рассказа о Высоцком. Понадобится время, чтобы со стороны оглядеть, разобрать и оценить наше поколение, а Володя был одним из его ярких выразителей. У меня не получится, наверное, цельного рассказа. Я скажу о том, что чаще всего приходит теперь на память, что передумалось и перечувствовалось в эти дни.
В начале 60-х годов все мы начинали очень весело и беспечно, мало задумываясь о будущем. Весело карабкались по гладкой стене искусства, кто-то сходил с дистанции, кто-то удобно устраивался на выступах достигнутого. Но те, кого природа одарила талантом, продолжали взбираться по этой стене, которая не знает конца. Иногда не хватало физических сил, и люди срывались. Мы теряли друзей: Гену Шпаликова, Василия Шукшина, Ларису Шепитько… Но это было потом, а начало было легким и прекрасным.
***
В 217-й раз мы играем «Гамлета». Очень душно. И мы уже на излете сил – конец сезона, недавно прошли напряженные и ответственные гастроли в Польше. Там тоже играли «Гамлета». Володя плохо себя чувствует, выбегая со сцены, глотает лекарства. За кулисами дежурит врач скорой помощи… Во время спектакля даже забывает слова. В нашей сцене с Гертрудой после реплики Гамлета: «Вам надо исповедаться» тихо спрашивает меня: «Как дальше, забыл». Я подсказала, он продолжал. Играл хорошо.
***
Я вспоминаю Володю, когда он пришел в наш только что организованный Театр на Таганке. Он стоял на лестнице после спектакля «Десять дней, которые потрясли мир», стоял с неизменной своей гитарой и пел недавно сочиненную песню «На нейтральной полосе цветы»… Мы бежали мимо, торопясь по своим делам, а он стоял и пел. Пел просто от хорошего настроения, от молодости, от здоровья, от надежды, от легкой влюбленности, оттого, что не петь не мог, даже если слушатели пробегают мимо. Мне тогда не могло прийти в голову, что у Володи будет такой яркий и трудный путь. Мы все бежали, спешили тогда, не только по лестнице, но и в жизни, не очень оглядываясь друг на друга. Это потом Володя напишет: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…»
Когда мы стали взрослеть, подходить к профессии серьезнее – вернее, стали что-то постигать в ней, у Володи это совпало с большими, заметными работами в театре. Он прекрасно сыграл Хлопушу в есенинском «Пугачеве», брехтовского Галилея, стал репетировать Гамлета…
Гамлет – роль, требующая от актера полного самовыражения, отточенного профессионализма, глубоких человеческих качеств и точного адреса времени. За десять лет, прошедших с премьеры, я видела, как менялся Володя в этой роли, рос и профессионально мужал, взрослел человечески, вырастал в крупного актера, за плечами которого стояло время. Начинал он в Гамлете с узнаваемых мальчиков 60-х годов – в джинсах, с короткими крепкими шеями, спортивной, взрывной пластикой, для которых не существовало вопроса «не быть», а был только ответ «быть»… Закончил же он эту роль мудрым философом, с душевной болью, с глубокой ответственностью перед временем и людьми.
***
Опять «Гамлет». Володя внешне спокоен, не так возбужден, как 13-го. Сосредоточен. Текст не забывает. Хотя в сцене «мышеловки» опять убежал за кулисы – снова плохо с сердцем, вбежал на сцену очень бледный, но точно к своей реплике. Нашу сцену сыграли ровно. Опять очень жарко. Духота. Бедная публика! Мы-то время от времени выбегаем на воздух в театральный двор, а они сидят тихо и напряженно. Впрочем, они в легких, летних одеждах, а на нас – чистая шерсть, ручная работа – очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползаем от усталости. Кто-то сказал: «Фронтовые условия». Я пошутила: «А слабо, ребятки, сыграть еще раз?» Никто даже не засмеялся, и только Володя вдруг остро посмотрел на меня: «Слабо, говоришь. А ну, как – не слабо!» Понимая, что это всего лишь «слова, слова, слова…», но, зная Володин азарт, я на всякий случай отмежевываюсь: «Нет уж, Володя, сыграем 27-го»…
***
Сегодня часто сетуют и в газетах, и на страницах журналов, и просто в беседах, что женщины растеряли свою женственность, а мужчины переняли много женских черт: слабость, незащищенность, отсутствие воли и постоянное прислушивание к собственному состоянию и настроению. В характерах актеров эти черты времени проявляются, как в зеркале, укрупненно, особенно заметно. Актер – профессия «женского рода»: желание нравиться на сцене. А потом это переходит в быт.
Высоцкий – один из немногих актеров, а в моей практике – единственный партнер, который постоянно достойно вел мужскую тему. Вести женскую тему на его крепком фоне было легко. От его неудержимой силы, мужественности, темперамента сама собой у меня возникала тема незащищенности, слабости, растерянности… В такой расстановке сил у нас проходили дуэты и в «Гамлете» – Гертруда–Гамлет, и в «Вишневом саде» – Раневская–Лопахин. Таким же дуэтом мы хотели играть и в пьесе Уильямса «Игра для двоих», которую репетировали в последний год. Это был бы, кстати, и режиссерский дебют Высоцкого. Работа для нас была очень важной и нужной – она подводила определенную черту…
Вместе со спектаклями, которые ушли из репертуара нашего театра вместе со смертью Володи, для меня ушел лучший партнер, у которого я училась, как быть всегда в форме (а Володя не давал себе спуска даже в самые тяжелые дни, когда был нездоров); как читать стихи (Володя как поэт остро чувствовал ритм и строчку); как не уставать и приходить на репетицию утром в творческом состоянии; как работать, расширяя постоянно рамки своих возможностей; как быть безжалостным к себе во имя любимого дела…
Очень много людей пишут стихи. А поэтов мало. Научиться писать стихи – дело, наверное, нехитрое. Владеть размером, отработать безукоризненный стиль – тоже можно. Но услышать ритм своего времени, раствориться в этом музыкальном ритме, жить им – это уже может только поэт. Высоцкий – поэт. И жил как поэт (кто-то сказал, что поэт – это, прежде всего, судьба), и умер как поэт, сорвавшись на самой высокой ноте.
По сути, Высоцкий в чем-то похож на Шукшина. Та же многоплановость воплощения. Очень русское проявление – в одном не укладываюсь. Ищу себя в разном… Но во всех проявлениях несу людям свой мир.
Кем был в большей степени Высоцкий? Актером театра? Автором, исполнителем песен? (Написаны сотни песен!) Киноартистом? Писателем (остались его проза, сценарии, сказки)? Режиссер не успел снять фильм, над которым работал, а в театре – поставить пьесу Уильямса. Думаю, что здесь нельзя провести границы. В песнях он был актером, на сцене оставался поэтом. Разносторонность не мешала, а помогала. В театр некоторые шли «на Высоцкого», потому что любили его песни, песни облагораживали театр. Может быть, театр научил фактурности, образности в его песнях, которые Володя так прекрасно умел исполнять от лица тех, о ком он пел: он был то ЯКом-истребителем, то приобретал облик эдакого человека в надвинутой кепочке, с желваками и ложной романтикой, то становился каким-нибудь чудаком, сидящим дни и ночи у телевизора…
***
Если бы Володя не был чутким музыкантом, он, вероятно, не сыграл бы в театре (как это ни парадоксально звучит!) так многогранно и глубоко Лопахина в «Вишневом саде», например. Это одна из любимых мною ролей в Володином репертуаре. Лопахин – купец. Но не купец Островского. Это купец начала века, когда появились Морозовы и Мамонтовы. Из тех купцов, которые создавали МХАТ, картинные галереи, помогали революционерам, а в конце жизни вешались или стрелялись… Володя очень точно передавал эту трагическую ноту образа. Несмотря на то, что Лопахины приходят на смену обитателям вишневого сада, они, Лопахины, тоже обречены. Лопахин говорит: «Иной раз, когда не спится, я думаю: Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…» Как замирал зал, когда Володя произносил эти слова!
***
На осенних гастролях в Тбилиси за кулисы пришел молодой, нам неизвестный фотограф и стал показывать снимки Высоцкого, которые только что сделал. Он явно гордился своей работой. Володя плохо себя чувствовал, был в нервном, раздраженном состоянии и не очень внимательно перебирал эти фотографии. Последнее время он стал уставать от бесконечных писем, поклонников, самодеятельных фотографов, плохих записей его песен, любителей автографов. Иногда уже не делая в этом различия истинного от наносного. Фотограф попросил надписать одну из фотографий. Володя, насторожившись, спросил: «Зачем?» – «Я же автор!» Но Володя, уже не стесняясь меня, грубо выгнал этого автора. Я пыталась успокоить Володю, не очень понимая причины этой неожиданной грубости, но слышала только одно: «Надоели! Надоели!»
***
Вспоминаю наши гастроли на КамАЗе. Мы шли тогда по очень длинной прямой улице к гостинице. Было жарко, все окна настежь. И изо всех окон на полную громкость звучали песни Высоцкого. Володя шел по этой улице, как Спартак, как гладиатор, выигравший победу…
***
Истинное творчество народно. У Высоцкого-поэта слово приходило с улицы и, очистившись его талантом, на улицу уходило. В его творчестве – прорыв к каждому. Может быть, любили его и не все, но знали. Отцы и дети. Старики и молодежь. Космонавты, пионеры, шахтеры, студенты. Его интерес – жизнь всех. У него нет злых песен, хотя он касался разных, отнюдь не самых светлых сторон жизни… Он очень любил Человека!
А голос уникальный. Перевести фразу с голоса на мысль – осмыслить, осознать произносимое – не всегда успеваешь: плывешь по звукам. Голос – и чувство в ответ, вне словесного промежутка. Голос – не только как инструмент, но и как разум.
И неотъемлемая деталь – гитара. В записи с оркестром – это уже не Высоцкий. Володя воспринимался только с гитарой. Но гитара у него была не только средством аккомпанемента, но и жестом – поэтическим и духовным. Этот жест вошел и в его театральные работы: гитара есть и у Гамлета, и у Свидригайлова – последней театральной работе Высоцкого в спектакле «Преступление и наказание» по Достоевскому.
***
Дома у Володи. Длинный стол без стульев. Близкие друзья и родственники. Говорила мать о том, что Володя был хорошим сыном. Потом отец говорил, что с детства Володя всех звал по имени-отчеству, что его приняли сразу во все театральные институты… Они гордились сыном… Говорил его ближайший друг о том, какой непростой человек был Володя и как не надо сейчас об этом забывать. Человек сложный, иногда резкий, неуступчивый…
Потом говорил очень старинный друг Володи. Я знала, по Володиным рассказам, что у него есть друг, что этот друг живет на Байкале и что, когда Володе плохо, он всегда едет на Байкал к своему другу.
***
«Поспешай, не торопясь» – есть такая хорошая русская пословица. Какой он был? Нужно неторопливое, вдумчивое размышление о судьбе этого актера и человека.
