1.
Если на предыдущих выборах еще можно было говорить о фальсификациях, считает политолог, то теперь даже такая оценка бессмысленна. Фальсификации есть там, где идет какой-никакой подсчет голосов, хотя бы в некоторой мере соблюдается демократическая процедура. При фальсификациях есть хоть какая-то корреляция полученного результата и того, как голосовали граждане, результат пусть искаженно, но отражает некую реальность. В последний же раз избирательные комиссии просто «нарисовали» своим «фаворитам» столько процентов, сколько захотели. Результаты «ЕДГ-2020» вообще не связаны с политическими симпатиями и антипатиями россиян и указывают в целом лишь на желания и фантазии функционеров «Единой России».
В самом деле, ведь уже больше полугода все социологические опросы, включая проводимые провластными службами, показывают резкое падение рейтинга «Единой России». Число граждан, отдающих свои голоса за партию власти, вряд ли превышает 30% от общего числа избирателей. В августе ФОМ оценивал уровень доверия к «медведям» в 30%, ВЦИОМ – в 30,5%, Левада-центр – в 28%. Откуда же взялись сказочные, поистине «туркменские» проценты губернаторов-едроссов, превышающие даже путинские цифры? Р.Э. Гольдштейн (Еврейская автономная область) – 82,5%, В.И. Кондратьев (Краснодарский край) – 82,97%, А.Ю. Дрозденко (Ленинградская область) – 82,61%. Даже в Архангельской области, где почти год бушевал «пожар Шиеса» и где, по общему убеждению, обязательно должен был состояться второй тур, врио Цыбульский «получил» почти 70% (правда, на выборы пришли – или их подвезли на автобусах? – только 32% избирателей).
Секрет прост: «Единый день голосования» в этот раз растянули на три дня, якобы чтобы избежать толчеи на участках и дать возможность пораньше проголосовать инвалидам, больным и пожилым людям. Ну сколько у нас инвалидов и столь немощных стариков, что они не могут сами дойти до участка? Скажете, процента два или три? Но вот вам статистика, которую подготовили эксперты организации «Голос» на основе открытых источников: в Еврейской автономной области досрочно проголосовали 79,52% избирателей, в Тамбовской – 77,42%, в Белгородской – 75,53%, в Пензенской – 72,70%, в Татарстане – 68,54%. Любой эксперт по выборам вам подтвердит, что основная масса нарушений производится именно при досрочном голосовании, где наблюдателям труднее проследить за действиями членов комиссии и где члены комиссии, пришедшие домой с «ящиком», иногда прямо указывают бабушкам и дедушкам, «куда поставить галочку». А в этот раз еще и ящики с бюллетенями оставались на ночь в участковых комиссиях, и что с ними там делали под покровом ночной тьмы – одному Богу известно! Удивительно после всего этого, что тот же Гольдштейн не получил 120% голосов!
Долгое время нынешняя власть пыталась сохранять хоть какую-то видимость того, что в Российской Федерации есть «демократия», «конкурентные выборы», «оппозиция». Эту видимость надо было создавать в основном для политиков и общественности стран Запада. Там очень не любят режимы, которые являются откровенно авторитарными, и терпят их только в случае «очень большой дружбы» очередного диктатора с Европой и США (помните, американский президент говорил про латиноамериканского диктатора Сомосу, что он, конечно, «сукин сын», но «свой сукин сын»). В противном случае «недостаточно демократичных» правителей периферии ждут включение в «ось мирового зла», санкции, а иногда и кое-что похуже. Но после случая с Навальным стало понятно, что у Кремля исчез последний западный партнер, с которым Кремль пытался выстраивать какие-то особые отношения, – Германия Ангелы Меркель. Проект «Северный поток-2» фактически свернут, вводятся точечные санкции против близких к Кремлю олигархов. Хуже уже все равно не будет, так что можно разрешить губернаторам и «местным элитам» делать на выборах что угодно. Спектакль под названием «Российская демократия» завершен.А коли так, пришло время подвести кое-какие итоги и попытаться проанализировать судьбу этой «демократии» в перестроечной и постсоветской России.
2.
Под демократией мы, конечно, будем иметь в виду демократию западного типа, или буржуазную демократию, как называют ее марксисты. Если понимать демократию буквально, как власть народа, то демократия была и в СССР. Судите сами, большинство высших руководителей Советского Союза – членов Политбюро и Центрального комитета партии были выходцами из простого народа: рабочие, крестьяне, дети из трудовых семей. Сравните это с Соединенными Штатами, где в последний раз лесоруб был президентом в середине XIX века и где в Белом доме и конгрессе сидят преимущественно миллионеры, выпускники престижных дорогих университетов, выходцы из богатейших олигархических кланов. Если под демократией понимать не бюрократические и легкоуправляемые процедуры, а реальную возможность представителям народа не только оказывать влияние на власть, но и самим входить в эту власть, то какая страна более демократична – СССР или США? Но я еще раз повторю, что под демократией мы будем понимать исключительно режим, который так именуется в странах Запада и который предполагает выборы представителей корпуса избирателей в законодательные органы, выборность главы государства, а также гражданские свободы – свободу слова, собраний, партий и организаций. Впервые после 1920-х гг. (до 1924 года в выборах в Советы участвовали представители других социалистических партий, а до 1930 г. в ВКП(б) были разные фракции и велись свободные, внутрипартийные дискуссии). В Советском Союзе демократизация на западный манер была проведена при М.С. Горбачеве, в разгар «перестройки», одновременно с «рыночными реформами» в экономике и курсом на сближение с западными странами. М.С. Горбачев и его команда «реформаторов» уже к 1987 году стали чувствовать противостояние консервативной части общества и партии и решили ослабить идеологическую цензуру, разрешить плюрализм мнений, политических движений, альтернативные выборы в Советы, рассчитывая на то, что народ, получив от Горбачева «демократию», поддержит его и его курс. Однако это было серьезной политической ошибкой Горбачева.Развернувшаяся критика государства затронула и его самого (тем более что реформы создали кризис в экономике, который привел к падению дохода большинства населения), а «свободой выборов» воспользовались радикальные либерал-популисты вроде Ельцина и прорвались к власти, оттеснив самого Горбачева, все больше терявшего популярность. Все закончилось тем, что Ельцин и его команда развалили СССР в 1991 году и превратили Горбачева в «президента без страны».Ельцин, в отличие от своего велеречивого оппонента, обладал звериным политическим чутьем (вот уж кто воистину был достоин аристотелевского определения «животное политическое»!). Придя к власти как удачливый демагог, умеющий порадовать толпу своей театрализованной «борьбой с привилегиями», он развернул затем «шоковую терапию», кампанию приватизации и вскоре обнаружил, что те, кто восхищался «борцом с партократами», сегодня его уже искренне ненавидят. Оппозиционный демарш Верховного Совета окончательно уверил Ельцина, что демократия, которая привела его на вершину политического Олимпа, его же и уничтожит. И тогда он решительной рукой задушил эту демократию: Верховный Совет он велел ошельмовать как «коммунофашистов» и расстрелять парламент; оппозиционные издания – «Правду», «Советскую Россию», «День» – он запретил. Пользуясь админресурсом, он и его соратники на скорую руку создали и «протащили» новую Конституцию, по которой президент обладал фактически неограниченными полномочиями.
Известный нашему читателю крупный американский политолог Стивен Коэн считал, что эпоха демократии в России закончилась в 1993-м, а затем началась диктатура Ельцина и стоящей за его спиной «Семьи», которая плавно перетекла в нынешний авторитарный режим. В этом есть большая доля истины, но, по-моему, это все же слишком смелое допущение. Действительно, в сентябре 1993-го закончился этап «первой», начатой еще Горбачевым и продолженной ранним Ельциным «буржуазной демократии». 21 сентября Указом №1400 Ельцин распустил Верховный Совет, ликвидировал Съезд народных депутатов (высший орган власти по Конституции) и ввел «режим особого управления страной». Вплоть до созыва новой Думы страна была без демократического законодательного органа и даже без Конституции, управлялась единолично президентом Ельциным, опирающимся на силовые структуры на основе указов.
Период с сентября 1993-го по январь 1994-го был периодом первой постсоветской диктатуры («диктатуры Ельцина»). Но в январе собирается Дума 1-го созыва. Оппозиционные газеты уже открыты. Главная оппозиционная сила – КПРФ, запрещенная в 1991-м, не только возродилась, но и образовала в Думе внушительную фракцию. Разумеется, «вторая демократия», которую можно отсчитывать с 1994 года, была довольно ограниченной (как бы ни идеализировали ее сейчас либералы). Телевидение – важнейший инструмент пропаганды в стране, было полностью в руках либералов-западников. Левые патриоты – представители крупнейшей оппозиционной силы – не только не допускались на ТВ, где они могли бы ознакомить общество со своей программой, они безжалостно шельмовались либерал-пропагандистами (теми самыми, что повсюду клялись в верности свободе слова). Выборы 1996 года прошли с невиданными нарушениями и фальсификациями, больной, непопулярный Ельцин, который начал избирательную гонку с поддержки в 2%, во втором туре получил около 53% голосов.
Вместе с тем власть не пошла по пути отказа от выборов и перехода к прямому правлению военных, чего требовали от Ельцина силовики из его окружения. Рассказы о том, что в 1996 годы якобы «победил Зюганов, но отдал власть Ельцину» – не более чем провокация, направленная на очернение КПРФ и ее лидера. Были, конечно, фальсификации на выборах, но главное – власть нагнетала истерию, запугивала, что с приходом коммунистов начнутся голод и репрессии и, увы, некоторая часть политически наивных граждан поддалась пропаганде.
Ограниченная «вторая демократия» существовала до 1999 года, то есть до «транзита». К 1999-му окружение Ельцина пришло к выводу, что даже в таком урезанном виде терпеть демократию больше нельзя. Каждый новый состав Думы становился более оппозиционным, чем предыдущий. В 1996 г. «возвращение Компартии» удалось приостановить лишь неимоверным напряжением всего пропагандистского аппарата. В 1999 году Госдума чуть не проголосовала за импичмент Ельцина (не хватило немногих голосов до обвинения его в военных преступлениях на Кавказе).
В кругах либералов стали раздаваться голоса, что нужен «русский Пиночет», который установил бы авторитарный режим, дабы можно было закрепить власть олигархии, сделать необратимыми результаты приватизации и продолжить неолиберальные реформы в экономике. Ельцин в роли такого Пиночета выступить не мог, потому что он был уже болен и недееспособен, и потому, что ему было важно сохранить перед Западом имидж «демократа». И выбор олигархов из «Семьи» пал на мало кому известного бывшего офицера ФСБ, выходца из «петербургской мэрии», перебравшегося в Москву, – В.В. Путина. Его-то Ельцин и объявил своим «преемником», и ему-то олигархические телеканалы накачали рейтинг до достаточного, чтоб победить в президентской кампании 2000-го.
(Путин тогда получил примерно столько же, сколько и Ельцин в 1996-м – около 52%, видимо, это был максимум, который можно было выжать из машины пропаганды).
Принято считать, что с приходом к власти Путина началось последовательное сворачивание демократических механизмов в России, что достигло апогея во время «ЕДГ-2020», когда выдвиженцы партии с менее чем тридцатипроцентным рейтингом якобы получили до 80% голосов.
На деле все сложнее. Действительно, первый президентский срок Путина (2000–2004) отличался сворачиванием даже ограниченной демократии 90-х, усилением государственной «вертикали» и утверждением авторитаризма под маской демократии (впрочем, в обществе не было сопротивления этому, потому что демократия у него ассоциировалась с властью олигархов, хаосом и национальным унижением). Придя к власти, новый президент сразу же произвел реформу Совета Федерации. Вместо глав регионов в нем стали заседать их представители. Это значительно ослабило Совфед в политическом отношении и, скажем прямо, сделало его гораздо более управляемым, чем в «мятежные 90-е». В 2004-м прямые выборы губернаторов Кремль вообще упразднил и превратил региональных лидеров в президентских назначенцев.
В 2000–2003 гг. развернулось «дело НТВ», когда власть путем перемены собственника поставила под свой контроль телеканал, который был в 1990-е рупором радикальной либеральной оппозиции, критиковавшей Ельцина «справа», с позиций неолиберализма. Одновременно власть ужесточила «антиэкстремистское» законодательство, поставив определенные рамки для политиков и организаций, желавших существовать в легальном поле, и начала преследование сугубо политизированных, независимых олигархов, не желавших соблюдать «договор» с Кремлем – прежде всего, Березовского, Гусинского и Ходорковского.
Наконец, на 2000-е пришлась и «партийная реформа». В 2001 году Путин подписал «Закон о партиях», который фактически запретил иные формы политических организаций кроме партий, установил нижнюю границу численности партий – 10 000 человек и потребовал, чтобы в каждом регионе партии имели отделения хотя бы по 100 человек. Таким образом, Кремль покончил с непредсказуемыми движениями и мелкопартийнной вольницей 90-х.
Тогда же были смонтированы две крупные провластные партии: «Единая Россия» и «Справедливая Россия», которые должны были стать опорой «двухпартийной системы» на манер британской или американской. Дирижеры из АП предприняли даже хитрые, подспудные попытки «свалить» Компартию России – самое сильное звено оппозиции, ставшее «головной болью» режима в 1990-е. Во время Десятого съезда КПРФ (2004 год) «засланные казачки» попытались подмять под себя партию, дабы потом превратить ее, по замыслу президента, в беззубую «социал-демократическую». Засланцы провели даже свой, альтернативный, съезд, но операция не удалась.
Как видим, правы те, кто говорит о наступлении на демократию сразу же после прихода к власти второго президента РФ. Но утверждать, что второй президент, выстраивая сильную вертикаль власти, сознательно хотел покончить с демократическими институтами в России, и тем более что он покончил с ними навсегда, также нельзя.
В начале второго срока Путина период авторитаризма фактически заканчивается. Отстроив постсоветское государство и его внутреннюю иерархию, приняв необходимый пакет законов, задав, так сказать, «правила игры», команда Путина заявила, что она вовсе не против своеобразной ограниченной, управляемой демократии. Кремлевский идеолог Владислав Сурков объявляет, что никакого «вечного авторитаризма во имя капитализма» в России не будет, и что президент Путин и его команда остаются приверженцами демократии, но особой, «суверенной», отражающей особенности нашего национального менталитета. Власть сознательно сохранила некоторые СМИ оппозиции, в частности «Новую газету» и радио «Эхо Москвы», дабы после «разгрома НТВ» не быть обвиненной в том, что со свободой слова в России покончено. На левом фланге продолжали существовать «Советская Россия», «Правда», «Завтра», где левые критики режима тоже могли высказывать свои точки зрения. Таких грубых наездов на КПРФ, как в июле 2004 года, уже не было. Более того, новый закон о партиях с его принципом госфинансирования парламентских партий позволил даже несколько укрепиться им, в том числе и Компартии.
И самое главное – в 2007 году Путин подчеркнуто отказался от поста «пожизненного президента», который ему предлагали такие радикальные его сторонники-консерваторы, как философ Александр Дугин. Правда, этот отказ оказался «подмоченным» тем, что на президентское место Путин предложил своего преданного помощника Медведева, так что все поняли: бразды власти Владимир Путин отпускать не собирается. Тем не менее президент сохранил саму выборность главы государства и не пошел тогда по «туркменскому пути». Все это можно было расценить как приверженность надуманной «суверенной демократии».
Президентство Медведева (2008–2012) прошло именно под флагом «суверенной демократии». Пожалуй, одно время можно было констатировать даже ее смягчение. При Медведеве улучшились отношения с западными странами, что вошло в историю как «эпоха перезагрузки», был подписан новый договор о СНВ. Реформа милиции, которую Медведев превратил в полицию, может рассматриваться как попытка возвращения хотя бы части силовиков в жесткое правовое поле (тем более что толчком к ней был поразивший всех расстрел мирных граждан, устроенный майором милиции Евсюковым). При Медведеве были возвращены прямые выбора губернаторов (хоть и обставленные барьерными условиями). Был упрощен порядок регистрации малых политических партий, созданы Совет по борьбе с коррупцией при президенте, Следственный комитет, который замысливался как первый независимый следственный орган.
Однако «медведевскую демократизацию» ждала судьба горбачевской. Некоторое ослабление авторитарных скреп, установление ограниченной демократии привело лишь к тому, что усиливающееся недовольство общественности вырвалось наружу. Перестройка Горбачева кончилась его смещением, крахом СССР и победой Ельцина. Скромная и робкая попытка перестройки при Медведеве закончилась Болотной площадью.
Неудавшаяся Болотная, или «белоленточная революция», так напугала правителей, что они фактически свернули даже ограниченную «суверенную демократию». В 2012 году начался новый период авторитаризма («третий постсоветский авторитаризм»), который продолжается до сих пор. Причем с каждым годом он только усиливается.
Сначала было ужесточение законодательства о митингах и «посадки» отдельных активистов Болотной. Затем законы об иностранных агентах и нежелательных организациях, «законы Клишаса», поставившие в очень жесткие рамки критику режима в СМИ, наконец, усиление власти президента и возможность для ее пролонгации до 2032 года в результате поправок в Конституцию. Апогеем стал постковидный авторитаризм, принесший «трехдневные голосования», обессмыслившие выборы любого уровня.
Итак, этот обзор истории демократии в перестроечной и постсоветской России показал одну любопытную закономерность. Всякая попытка ввести в России пусть даже очень ограниченную демократию приводила к росту оппозиционных настроений в обществе, к сворачиванию этой демократии сверху и к установлению авторитарного режима. Введенная Горбачевым перестройка и гласность (1987–1990), плавно переросшая в буржуазную демократию раннего Ельцина (1991–1992), закончилась протестами против приватизации и «шоковой терапии», «московской гражданской войной 1993-го» и военно-полицейской диктатурой Ельцина (сентябрь 1993-го – январь 1994-го). «Вторая буржуазная демократия Ельцина» (1994–1999) чуть было не закончилась возвращением во власть Компартии в 1996 году и импичментом Ельцина в 1999-м. Власть отвечает установлением «авторитаризма раннего Путина» (2000–2004). После того как опасность для олигархии ослабевает, она допускает «суверенную демократию Путина–Медведева» (2005–2012). Но и она заканчивается попыткой «болотного майдана». После этого режим переходит к «новому авторитаризму», который после пенсионной реформы (2018) постепенно перестает быть электоральным, популистским и становится «силовым».
В чем причина этой закономерности?
3.
Известный американский ученый Адам Пшеворский в 1992 году издал труд, который стал классикой современной западной политологии. Он называется «Демократия и рынок. Политические экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке». В нем Пшеворский, опираясь на опыт неолиберальных реформ в различных странах – от Бразилии до Польши, обосновал тезис, согласно которому демократия остается стабильной лишь в обществах, где уровень материального благосостояния достаточно высок и где наличествует долговременная тенденция к экономическому росту. Если же экономическая ситуация в стране нестабильна и тем более ухудшается, средний класс тает, число бедных увеличивается, то велика вероятность перехода от демократии к авторитаризму.
Американский политолог предлагает ряд заумных объяснений этого феномена, но тем, кто вынес должные уроки из чтения классиков марксизма, механизм этой закономерности понятен. Ведь перед нами не какая-нибудь, а буржуазная демократия. Иными словами, речь идет о странах, где реальная (необязательно публичная) власть принадлежит крупной буржуазии, олигархии. А уж легализовать свою реальную власть она может при помощи институтов представительной демократии и гражданских свобод, а может и авторитарными институциями, зажимая демократию и отодвигая на второй план свободы (случаи полного или почти полного отказа от нее редки, но бывает и так – вспомним Чили времен Пиночета).
Пока в такой стране наблюдается экономический рост, трудящиеся, а также мелкая и средняя буржуазия подкуплены «дарами общества потребления», и комитет крупных буржуа, стоящих за фасадом официальной публичной власти, вполне доволен институтом демократии. Ведь большинство голосует за капиталистические порядки, за господство частной собственности, за поддержку корпораций. Но как только наступает экономический кризис, положение масс ухудшается, они начинают беднеть, и настроение их тоже резко меняется. Они начинают возмущаться политикой государства, направленной на поддержку крупной буржуазии, они желают умерить аппетиты корпораций, они используют гражданские свободы, институты выборов для осуществления радикальной антиолигархической повестки (необязательно левой, ведь правые, националистические, радикальные силы тоже порой используют антикапиталистические лозунги). И тогда крупная буржуазия стремится свернуть демократию, ограничить свободы, перейти к авторитарным методам управления.
Так происходит везде – посмотрите на жестокие разгоны «желтых жилетов» во Франции во время мирового экономического кризиса, но особенно это касается стран полупериферии глобального капитализма, таких как ельцинско-путинская Россия. Сопоставьте картину развития «демократии» в позднесоветской и постсоветской России с картиной экономического развития нашего государства и вы увидите удивительную корреляцию двух этих картин, объясняющую чередование периодов демократии и авторитаризма в постсоветской России.
Диктатура Ельцина 1993-го – реакция на крах экономических реформ Гайдара, на резкое снижение материального уровня широких масс. К 1992 году доходы населения упали более чем вдвое по сравнению с 1991 годом (здесь и далее – данные Росстата, взятые из интернета). Сменив Гайдара на Черномырдина и немного затормозив реформы, Ельцин и его команда добились пусть слабой, но стабилизации экономической обстановки. К 1994 году доходы населения в среднем уже составляли 60% от уровня 1991 года, в 1995-м и 1996-м сохранялись на том же уровне, а в 1997-м стали приближаться к 70% от цифр до начала «шоковой терапии». В результате олигархи немного успокоились, решив, что «красного реванша» можно избежать, и согласились на очень ограниченную и умеренную демократию.
Дефолт 1998 года снова заставил олигархическую закулису российской власти озаботиться полевением настроений масс (в 1998 году реальные доходы населения сократились на 14,6% по сравнению с цифрой предыдущего, 1997 года, и уже через год парламент потребовал импичмента президента), и на сцену истории вышел авторитаризм «раннего Путина».
Рост цен на нефть на мировом рынке в 2000-е позволил властям немного «подбросить на жизнь» массам. Доходы населения начиная с 2000 года стабильно растут, достигнув пика в 2006 году (рост на 13,5%). В 1999 году средняя сумма ежемесячных доходов россиянина составляла 70 долларов США, в 2007-м – 530 долларов. И, точно по Пшеворскому, в Россию возвращается демократия, пусть и в урезанном, «суверенном» виде.
Кризис 2008–2009 гг. (падение фондового рынка и отток капиталов из страны, а вслед за ними – спад промышленного производства на 16%, какового не было с 1994 года) вызвал соответствующие изменения в сфере доходов россиян. На первом году кризиса, в 2008-м, доходы выросли за год всего лишь на 2,4%, в 2007-м – на 13,1%, в 2009-м – на 3%, в 2010-м наметилось улучшение, среднегодовой рост доходов – 59%. Но в следующем, в 2011-м, – снова спад – 0,5%. В конце 2011-го начинается «белоленточная революция», после неудачи которой режим поворачивается в сторону усиления авторитарных тенденций.
И поскольку после 2014 года цифры ежегодного роста доходов переходят в область отрицательных величин, то есть, проще говоря, доходы не растут, а падают, можно предположить, что курс на авторитаризм будет только укрепляться. Во всяком случае, до нового скачка цен на нефть, который создаст условия для установления новой ограниченной модели буржуазной демократии (возможно, уже при гипотетическом преемнике, которого объявят «восстановителем демократии» после «ужасных лет авторитаризма»). Разумеется, при этом подразумевается, что реальная власть все равно будет в руках олигархической закулисы («Олигархбюро»), которая будет трясти перед носом у впечатлительной «мелкой буржуазии» морковкой «подлинной демократии».
Возможен и иной исход событий, но это только если народ проснется, «отодвинет» олигархию и возьмет власть в свои руки.
