Нас два часа держат под обстрелом из крупнокалиберных пулеметов и автоматов. Стреляют со стороны мэрии. Трассирующие пули со свистом прошивают густеющие сумерки, мы жмемся гранитному парапету лестницы, пригибаемся до холодных каменных ступеней. Иногда сзади слышатся оглушительные взрывы, и мы, словно по команде, вздрагиваем: это от чудовищного жара лопаются стекла в огромных окнах и с треском падают вниз, где взметается стеклянный фонтан, разбрасывая вокруг сотни и тысячи осколков.
Все это продолжается около двух часов, в течение которых наши спасители из «Альфы» уверяют, что вот-вот подойдут автобусы и нас повезут к метро или куда мы пожелаем. Около семи, когда стало совсем темно, нам говорят, что, видимо, автобусы где-то заблокированы, придется добираться самим.
Короткими перебежками, пригибаясь к земле, сотни людей бегут по набережной направо. Пули «вжикают» над головой. Добежав до жилого дома, инстинктивно прижимаемся к стене, впечатываемся в нее в надежде укрыться от огня, потом сотрудники «Альфы» быстро проводят нас через магазин во двор, и тут мы оказываемся в мышеловке: с крыш домов начинается беспорядочная частая стрельба по живым мишеням. Люди, обезумев, мечутся по двору, забегают кто в подвалы, кто в подъезды, часть мчится через улицу в соседний двор.
Бабурин вместе с группой людей, зайдя в один из подъездов, напоролся на засаду омоновцев. Его тут же «вычислили»: «А, Бабурин!» Мол, тебя и нужно. Некие в масках с автоматами в руках набросились на депутатов. Началось их зверское избиение.
Вскоре его отделили от остальных, и он услышал: «Ну что, Бабурин, сейчас мы тебя шлепнем!» Кто-то скомандовал: «Бабурин, лицом к стене, руки за голову!»
К Сергею Николаевичу на помощь бросился его помощник Саша Ведерников, потом Владимир Борисович Исаков… И вот тут, по словам Бабурина, началось избиение тех, кто устремился к нему. «Им досталось гораздо больше, чем мне, потому что мои мучители ждали, когда меня наконец-то поставят к стенке. Но в этот момент один из старших группы приказал отвести меня в подъезд и присоединить к остальным. Пожалуй, это и спасло».
…Отгорели поминальные свечи. Жизнь продолжается, и долг живых – не только осмыслить уроки октября, но и рассказать правду о тех событиях. Ибо высшие должностные лица России и президентско-правительственная пресса все это время тиражируют чудовищную ложь. Например, о том, что будто бы Дом Советов был забит оружием. Но говорят это те, кто и близко не был там в те дни.
– Сколько все же оружия было в Доме Советов?
– На 3 октября у нас было 94 автомата. О том меня как председателя комитета Верховного Совета по вопросам судебной реформы и работы правоохранительных органов официально проинформировал генерал Ачалов. Оружие – табельное, управления охраны, и никакого бесконтрольного распределения его в природе не могло быть. Сейчас говорят, как о криминале, о том, что нашли документ, где Макашов расписался за выдачу оружия. Совершенно верно! За каждый пистолет расписывались, за каждый автомат! И тот, кто выдавал, и тот, кто получал, заступая на дежурство.
– Сергей Николаевич, но вы помните; когда нас из Дома Советов стала выводить «Альфа», она поставила условие: оружие сдать здесь. И те, у кого оно было, оставляли его при выходе.
– Вот это меня и тревожит.
Защитники Дома Советов, в соответствии с гарантиями, которые были им даны днем 4 октября, сложили оружие. Что с ним произошло дальше, кто из него стрелял потом и кто туда добавил или по крайней мере мог добавить оружие, которого в Доме Советов не было раньше? Вот что меня теперь волнует. Когда я слышал сообщения о том, будто там разминировали очередную – восьмую или девятую – мину, я приходил в изумление. О каких минах вообще может идти речь? Неужели кто-то всерьез может поверить, что мы там минировали самих себя?!
Однажды, помните, выступая на митинге с балкона Дома Советов, руководитель обороны генерал Макашов заявил, что мы будто бы заминировали подземные коммуникации. Я сразу же спросил у Ачалова и у самого Макашова: «Что это за заявление? Какие могут быть минирования? И зачем нам что-то минировать?» Они разъяснили мне: «Ну это так, для дезинформации, чтобы никто не пытался сюда проникнуть. Дом Советов ведь практически безоружен и беззащитен. Слух о минах пустили специально, это наша маленькая военная хитрость».
Поэтому я утверждаю: никаких мин не было в природе.
– Сергей Николаевич, вы были, видимо, близки к Руцкому, Хасбулатову. Скажите, вот такой исход они и вы предвидели?
– Сразу хочу выразить сожаление, что я не был близок ни к Руцкому, ни к Хасбулатову. Я никогда не был их сторонником, но могу сказать однозначно: их поведение 4 октября не могло вызывать ничего, кроме уважения. Разговоры о том, будто они струсили, вели себя недостойно, – злостная клевета. Они проявили личное мужество, и поэтому чисто субъективно за их поведение четвертого октября я многое простил им из тех претензий, которые у меня к ним были раньше.
А штурм действительно не был неожиданностью. Мы предполагали: что-то готовится, тем·более что несколькими днями раньше Полторанин на встрече с редакторами газет президентской ориентации выразил пожелание, чтобы они спокойно, должным образом восприняли события 3–4 числа.
Между тем уже было ясно, что, если все пойдет так, как оно шло с 21 сентября, то 4 октября Ельцин проиграет. На четвертое число было назначено заседание Совета Федерации, по существу, все представительные органы – активно главы администраций – молчаливо или даже сквозь зубы, но тем не менее высказались против Указа №1400, государственный переворот не поддержали.
Вообще все октябрьские события надо воспринимать через призму 21 сентября. Был совершен государственный переворот. Государственный переворот! Его зачинщики и организаторы должны были быть по закону немедленно арестованы и привлечены к ответственности. И Борис Николаевич Ельцин, и все, кто его поддержал. Но не вина наша, наверное, а беда в том, что те, кто должен был по долгу службы пресечь государственный переворот, а именно Министерства внутренних дел, обороны, безопасности, Генеральная прокуратура, или поддержали, или дистанцировались от него. Лишь Конституционный суд и представительные органы выступили за защиту Конституции и конституционного строя. Что они могли сделать?
И когда власти обвиняют защитников Конституции в том, что они стали вооружаться, когда предъявляют обвинение тому же Терехову и Руцкому, Хасбулатову и другим, меня потрясает этот их двойной стандарт. Как можно обвинять людей в том, что они берут в руки оружие, чтобы защитить свой конституционный строй, в то время как те, у кого оружие в руках и кто должен защищать этот строй и Конституцию, сначала бездействуют, а потом становятся пособниками переворотчиков?!
Трагедия нашей ситуации и ее парадокс в том, что Верховный Совет, Съезд народных депутатов и вице-президент делали всё для того, чтобы оружие не было использовано никем.
Я неоднократно разговаривал с министром безопасности Баранниковым, и, знаете, на протяжении всех дней осады он категорически заявлял: главная его задача – не допустить вовлечения Министерства безопасности в политику. Я не хочу это комментировать. Но именно так он видел свою задачу, именно в этом направлении действовал.
Министр обороны Ачалов делал все, чтобы воинские части остались на местах, в казармах. Только в последние дни, может, буквально 3 и 4 числа, он и Руцкой предпринимали попытки к тому, чтобы какие-то воинские части пришли к Дому Советов и встали между сторонами.
– Мне, например, было непонятно вот что. На ряде заседаний Съезда и Ачалов, и Баранников говорили о том, что армия и МБ выступают за нейтралитет, они стоят на позиции закона и Конституции и не станут поддерживать ту сторону, которая преступила закон. Соответствовала ли эта информация действительному положению дел? Не создавала ли она какое-то благостное настроение у депутатов? Не вселяла ли некую беспечность?
– Я думаю, вселяла. И скорее всего, здесь были и дезинформация, и отголосок общей апатичности. Или действительно верно то, что многие части остались равнодушны к происходившему. Указ Ельцина о введении чрезвычайного положения в Москве не выполнялся, и довольно длительное время. И потребовалось некое чрезвычайное вмешательство со стороны Грачева и других должностных лиц, чтобы какие-то структуры двинулись к Москве.
Но я считаю, что одна из многих причин не только того, что мы не могли влиять на деятельность руководства, но и одна из многих причин поражения защитников Конституции в том, что оппозиция в принятии решений не участвовала… Я не говорю уже о том, что для Руцкого и всех трех силовых министров недопустимо было после их назначения, то есть формального вступления в должность, продолжать оставаться в Доме Советов. Мы, депутаты, были готовы ехать вместе с ними в министерство, чтобы они реально могли выполнять свои должностные функции. Я говорил им об этом неоднократно. К сожалению, под разными предлогами это сделано не было. Время было упущено, и сторонники Конституции и представительной власти были за последние сентябрьские дни вычищены из силовых структур.
– И это предрешило дальнейший ход событий, когда наша «непобедимая н легендарная», нарушив присягу защищать Конституцию, повернула оружие против своего народа?..
– Горький, трудный вопрос, он подталкивает к мучительным размышлениям. Я, в свое время прошедший через Афганистан, а как депутат считавший своим гражданским долгом защищать нашу армию от грязной кампании очернительства и клеветы, не могу дать на него однозначный ответ. Я тоже хотел бы знать, почему случилось так, а не иначе. Некоторые же факты в свою очередь вызывают новые вопросы.
Когда в день штурма Дома Советов мы наблюдали с шестого этажа за обстреливающими нас бронетранспортерами, нас заинтересовало, почему экипажи в основном в штатском. Почему? Может, это вообще не были военнослужащие? Я этого исключить не могу.
В ночь с третьего на четвертое я пытался, по поручению Ачалова и по его просьбе, встретиться с военными и руководителями военного ведомства, чтобы не допустить разрастания конфликта и пресечь развернувшееся столкновение. Я поехал вместе со своим помощником в Генеральный штаб. Возле здания Генштаба было уже много техники, солдат. Нам преградили путь и не хотели пропускать, а когда все же удалось пройти к подъезду, дверь в здание так и не открылась, и я вынужден был уйти. Но мне кое-что не могло не броситься в глаза. Пройдя оцепление военных, я увидел на ступеньках второго подъезда Генерального штаба около сотни молодых мужчин, одетых в спортивные костюмы, кожаные куртки – по-походному, но очень хорошо. Они стояли и ждали. Чего? Не знаю. Каких команд, тоже не знаю.
– Сергей·Николаевич, на всех пресс-конференциях, проводившихся в Доме Советов с·21 сентября, и Хасбулатов, и Руцкой тоже постоянно подчеркивали, что они выступили против государственного переворота, совершенного Ельциным и его командой, и отстаивают Конституцию. И в этом они были едины и с депутатским корпусом, и с защитниками Дома Советов. Но, как вы думаете, такой исход, то есть поражение, разгром Съезда, они предвидели? Может, вам известно нечто такое, что оставалось за кадром пресс-конференций и заседаний Съезда? Предвидели ли они и вы, депутаты, расстрел парламента?
– Самый тяжкий исход, конечно, допускался. И мы не удивились, когда, как сообщил нам Ачалов, в мэрии при ее взятии были обнаружены документы о подготовке штурма Дома Советов в 23 часа третьего октября. Лично мне показали тогда даже один из огнеметов, который планировалось использовать при штурме Дома Советов.
– Выходит, им для этого даже повод был не нужен?
– Нет, вот повод, я думаю, как раз им был нужен. Именно повод! Причины, основания давно есть: депутатский корпус мешал президенту. Чтоб разогнать, нужен был повод. Таким поводом могли стать столкновения у Крымского Вала, но тогда их последствия трудно было бы приписать тем, кто находился внутри Дома Советов и вокруг него.
– Теперь защитникам Конституции вменяют в вину взятие мэрии, а ведь и это в том числе развязало руки президенту…
– Во всем этом надо разобраться глубоко, честно и непредвзято. Ведь именно со стороны мэрии был открыт, по существу, ничем не спровоцированный огонь на поражение из автоматического оружия по людям, которые, преодолев заграждение из цистерн с водой, шли к Дому Советов третьего октября. Я акцентирую: они шли не к мэрии. Они шли к Дому Советов! И то, что по ним внезапно был открыт огонь из автоматического оружия, в результате чего тут же появились раненые (не знаю, были ли убитые), тоже наводит на размышление. Первыми огонь открыли противники конституционного строя. Вот что принципиально важно.
К сожалению, с прорывом блокады у многих возникло ощущение такой же победы, какую в августе 1991 года одержали тогдашние защитники российского Белого дома. Я согласен с мнением: тот, кто первый понял, что 1993 год – не август 1991 года, тот и победил. Руцкой, Хасбулатов, да и весь депутатский корпус поняли это слишком поздно…
Но, в конечном счете, мы и не могли переступить – психологически не могли! – через ту черту, которую переступили Ельцин и его окружение. То есть мы не могли дать команду открыть огонь по таким же российским гражданам, как мы с вами.
Интервью взяла
Надежда ГАРИФУЛЛИНА
