Тогда-то и узнал я, что отец Саши был кадровым офицером-фронтовиком, чудом спасшимся на войне. В 1942-м, на Южном фронте, политрука-танкиста Антона Филипповича Харченко тяжело ранило в бою. Его посчитали мертвым, собирались хоронить в братской могиле, но ординарец на всякий случай поднес зеркальце ко рту своего командира: оно запотело. Политрук оказался в одном из московских госпиталей. В столице познакомился с будущей мамой Саши – Ниной Ивановной. В 1944-м они поженились. Саша явился на свет в 1948-м по месту службы отца, в азербайджанском Кировобаде (сейчас Гянджа). Вскоре Антона Филипповича перевели служить в Таллин, где и прошли детские и юношеские годы Саши, и где он сделал первые шаги на стезе журналиста. Он активно занимался боксом, выполнил норму первого разряда, входил в молодежную сборную Эстонии. Проявлял интерес к парусному спорту. Это пригодится в 1980-м, когда Харченко станет спортивным обозревателем Эстонского телеграфного агентства (оно относилось к ТАСС) на Олимпийских играх в Москве. Но не меньше влекли его литература, искусство, история. Саша с раннего детства собирал оловянных солдатиков, увлеченно играл с ними в «войну». И совершенно не представлял, что придет время и ему придется многажды побывать на настоящих войнах.
В 1989 году Александра Харченко утвердят заведующим корреспондентским пунктом ТАСС в Эстонии, а в 1992-м последует перевод в Тверь. Можно сказать, что это было вынужденное решение. Еще в 1989-м Харченко вызвал недовольство эстонских властей тем, что в газете «Советская Эстония» подверг критике инициативу установить памятник членам шпионско-диверсионной группы «Эрна» – отдела управления «Заграница/абвер» военной разведки Германии. В последующем отношения с руководством Эстонии еще более обострились.
…Журналист советской школы, для которого слова «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете», не пустой звук, а состояние души, Саша без устали курсировал в 90-е на синенькой «Ниве» по Тверской области, выезжал в Смоленск и отовсюду давал злободневную информацию. Это только непрофессионалам (их в теперешней журналистике множество), представляющим все газетные жанры в форме пространных «портянок», кажется, что информация – простенькое дело. Нет, надо отыскать интересный, значимый факт, преподнести его кратко, но емко. Саша умел это делать мастерски. Впрочем, скоро выяснилось, что Харченко не просто собкор, а еще и специальный военный корреспондент. Чечня, Южная и Северная Осетия, Грузия, Дагестан, Приднестровье, Таджикистан, Ингушетия, Босния и Герцеговина… Полсотни командировок в горячие точки за его спиной, из них свыше двадцати – в Чечню
Так вышло, что областная газета «Тверская жизнь» (бывшая «Калининская правда»), которую мне довелось многие годы редактировать, стала для него вторым домом. Почти перед каждой командировкой Саши в горячую точку в редакции устраивались для него проводы с напутствиями. По возвращении он накрывал скромный стол для узкого круга, рассказывал о своей очередной поездке, исполнял под гитару свои песни, читал стихи.
К слову, несколько песен на его стихи были написаны профессиональными авторами. В 1970 году в Таллинне выступала французская певица Жюльетт Греко. Харченко, присутствовавшего на этом концерте, впечатлила песня про квартал влюбленных в Париже – Сен-Жермен-де-Пре, и он решил придумать собственный Сен-Жермен-де-Пре. Родилось стихотворение о Таллине под названием «Маленький Париж и придуманный квартал Сен-Жермен-де-Пре». Как-то у студентов 4-го курса журфака в Ленинграде случилась маленькая пирушка. Оказавшись в кампании, Саша исполнил несколько своих песен, в том числе «Сен-Жермен-де-Пре». К нему подсел незнакомый парень, представился: «Владимир Мигуля». Сказал, что учится в консерватории и предложил написать музыку этой песни, попросив заменить в стихах Таллин на квартал-мечту. Впервые песня была исполнена Владимиром на «Голубом огоньке» в 1971–1972 гг. и посвящалась Алле – будущей супруге Саши.
Со временем романтика мирной жизни не исчезла из творчества Харченко, но все большее место стала занимать суровая тема войны. Первая его книга «Тост подполковника Антонова» (2000 г.) была поэтической. Стихам предпосланы воспоминания коллег Саши по Чечне:
Владимир Мезенцев, «Российская газета»:
«Вот после взрыва врывается в комнату дуайен нашей беспокойной братии Саша Харченко и, выхватывая аппарат у «Радио России», командует: «Устанавливай!» В распахнутое окно вытягивается антенна, и тассовец первым сообщает сенсацию…»
Алексей Самолетов, тележурналист, информационная программа «Время»:
«Свою первую пулю я выцепил из бетонной стенки в Курган-Тюбе. А ты, Саша, свою первую пулю вытащил из стенки в Тбилиси… Если мы сможем выжить – дай Бог! Не сможем – дай Бог тоже… Салют!».
Игорь Погосов, офицер пресс-службы УВД Ставропольского края:
«В тот мартовский день свободные от дежурства у амбразур сбежались посмотреть на гражданского человека, который вывел, под обстрелом, из окружения группу чеченских милиционеров и еще кого-то. Крупный мужчина в армейских ботинках и совсем не военной ламинированной визиткой «корреспондент ИТАР-ТАСС» на груди, звонил по нашей линии на «большую землю» и убеждал явно женщину, что это действительно он. Немного контужен, поэтому говорит громко. И что слухи о его гибели – пустые домыслы… Это сейчас вспоминается, как искали Александру новые ботинки, осколок срезал каблук, когда «наш полковник» бежал через площадь. Удивляюсь, как он смог под обстрелом перетащить через здоровенный забор двух мальчишек-милиционеров… А тогда был большой человек, рядом с которым как-то сразу забывалась война. Звучали мелодии под Высоцкого или Визбора, но с текстами Саши, которые потом приходилось слышать в разных местах. Это значит, что здесь бывал и наш «Рокфор». У Александра, наперекор всем инструкциям, на чеченской войне был личный позывной. А еще раньше – в Приднестровье…
– Я не боюсь не быть, – сказал мне как-то Саша. – За свою работу мне не стыдно, вот и весь смысл жизни.
Только недавно узнал, кого тогда, на чеченской войне, он цитировал – Поля Армана, одного из добровольцев на совсем уже многими забытой войне в Испании.
Действительно, журналист и поэт Александр Харченко не боится «не быть».
Кажется, и сейчас звучит для меня его прерывистый голос:
И носила нас судьба
От Сахары до Бамута.
Не забыть мне никогда
Это проклятое утро.
В цепь венки! Пришла беда…
Ветки хвои на дорожке.
Тусклым золотом Звезда
У сынишки на ладошке.
Ночью душу рвет Чечня.
Там у смерти когти цепки.
Третий молча: «За тебя,
Подполковник из разведки…»
Саша сторонился политики, принадлежа к числу тех здравомыслящих патриотов, которые осознают: система и власть могут быть разными, а Родина-то у нас одна. С этим чувством раз за разом и мотался он в смертельно опасные командировки. И все же нет-нет да и прорывалось в его рассказах и стихах чувство горечи от того, насколько глубоко проникло в российские «верхи» предательство. После Хасавюртовских соглашений Харченко с болью напишет:
Вот и закончилась война.
Комбат, покурим.
под стаканчик русской водки.
Скажи,
За что нас так подставила Москва?
И мы уходим,
Огрызаясь,
Словно волки…
Здесь следует сделать отступление. В Чечне, где Александр Харченко находился около двухсот дней и ночей, было опасно, кроваво. Но подогреваемая, спонсируемая извне и изнутри России чеченская война шла не только на Кавказе, но и в кремлевских кабинетах, в СМИ. Не столь явная для обывателя, подлая и коварная со стороны врагов России и их холуев, она по-своему проявлялась и в Твери, где, например, происходили манипуляции с чеченскими авизо, используемыми для финансирования боевиков.
Всего в главном информационном агентстве страны Александр Харченко прослужит 38 лет. Его считали «старейшиной журналистского спецназа». Он удостоился медалей ордена «За заслуги перед Отечеством» первой и второй степени, медалями «За трудовое отличие», «За отличие в воинской службе», «За ратную доблесть», знака «Участник боевых действий». Одну из медалей, «За заслуги перед Отечеством» первой степени, ему вручал президент Владимир Путин.
Саша дорожил наградами, но не кичился ими, был скромным радушным, отзывчивым, сразу располагал к себе. Про таких обычно говорят: у него душа нараспашку. Помнится, мне позвонила андреапольская землячка: не поможете ли моему зятю-офицеру перевестись из Нижнего Новгорода в Тверь. Отказать, посчитал, неудобно, поскольку офицер желал перевестись не на «легкие хлебы»: тверская бригада воевала в Чечне, несла потери. Я позвонил Саше, он созвонился с комбригом, полковником (впоследствии генерал-полковником, Героем России) Владимиром Васильевичем Булгаковым. Вместе с молодым офицером мы приехали в тверской микрорайон, где базировалась бригада. Булгаков, внешне суровый, в сорок лет поседевший, переживший тяжелое ранение в Афгане, на наших глазах устроил офицеру строжайший экзамен. Тот на все вопросы ответил четко.
Владимир Васильевич, потеплев взглядом, заключил:
– Сынок, ты бригаде нужен.
Офицер нас с Сашей не подвел: занял призовое место на окружных артиллерийских стрельбах.
Позже Саша посвятит геройскому командиру 166-й Тверской гвардейской мотострелковой бригады генерал-майору В.В. Булгакову стихи:
Давай обнимемся, генерал,
и вспомним нашу Чечню.
Как в Ханкалу ты прислал за мной
седую броню.
Апрель бушевал в Атагах,
их ПТУРы летели в нас…
Не хочется быть в дураках,
Васильич, в который раз…
При всей своей широкой доброте и общительности Александр Харченко отличался принципиальностью и прямотой. В начале 2001 года, после длительной травли, я был уволен по сокращению штатов в связи с реорганизацией газеты и на шесть лет, до выхода на нищенскую пенсию, оказался безработным. В ту пору от вынужденного стоять на бирже труда в очереди с девчушками-пэтэушницами «неуправляемого редактора» отвернулись некоторые прежние «друзья». К ним добавилась часть бывших коллег, искусившихся двойным повышением зарплаты (с легкой руки моего первого заместителя, известного тверского писателя Михаила Петрова, тоже изгнанного из редакции, их стали называть «зарплатовцами»). Но Саша всегда оставался настоящим, искренним другом. Как-то мы встретились по случаю того, что оба стали победителями регионального журналистского конкурса «Боевое братство». О многом переговорили на турбазе «Верхневолжская». В конце разговора Харченко обронил:
– Валера, я в «Тверскую жизнь» перестал заходить. Атмосфера не та.
Эта «атмосфера» доведет затем старейшую газету области до закрытия. Измельчавший в профессиональном отношении, пораженный приспособленчеством коллектив и не подумал публично возмутиться неправедным, на мой взгляд, решением власти…
Запомнилась еще одна встреча. Саша, уже не работающий в ИТАР-ТАСС и терзаемый болезнью, пригласил меня на представление в областной библиотеке имени Горького своей книги «Давайте не встречаться на войне». Зал был полон, среди гостей оказалось немало людей, прошедших горячие точки. Много теплых, уважительных слов прозвучало тогда в адрес Саши. Вскоре он станет членом Союза писателей России. Это событие взбодрило его, но болезнь прогрессировала, ампутация ноги становилась неизбежной.
Настроение после операции у Саши было, мягко говоря, неважное, но он мужественно держался. Спасение нашел в творчестве. Перейдя к прозе, часами просиживал за компьютером. За роман «Чеченский блюз» удостоился премии Союза журналистов России. Вышла еще одна объемная книга – «Я стал частью этой войны…» Появились новые стихи. Жизнь востребовала его и в политике. Александр Харченко, с его авторитетом в тверской патриотической среде, критически высказался о Солженицыне. Поводом явилось граффити этого писателя, появившееся на одном из зданий в центре Твери.
– Мне, сыну фронтовика, – написал он, – сама по себе неприятна история с изображением Александра Солженицына, потому что она произошла в Твери – городе воинской славы РФ, первом областном центре, освобожденном Красной Армией в декабре 1941-го, и в год 75-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне…
Заявление Харченко обосновал оценкой деятельности Солженицына во вред Отечеству, о чем и сообщил мне в сентябре 2020 года: «Валера, привет! А вот что я написал на тему Солженицына». Исследование получилось объемное, убедительное. До этого фамилия Александра появилась под коллективным письмом патриотических политиков и общественных деятелей. Оно разоблачало ложь о расстреле 6 тысяч польских офицеров, якобы совершенном сотрудниками НКВД возле села Медное. «К сожалению, многие российские общественники и политические деятели забывают, в какой стране родились, и, вопреки фактам, идут на поводу у фальсификаторов истории», – отмечалось в письме. Надеюсь, не за горами время, когда эта ложь, как и геббельсовская ложь о «Катынском расстреле», будет развеяна на высоком официальном уровне…
Знаю, как терзала чуткое, горячее сердце Харченко мысль о вопиющей социальной несправедливости и бездуховности, поразившей Россию. Как болезненно переживал он разрушение традиционной русской культуры, падение престижа журналистской профессии. В ней прописался холодный, расчетливый индивидуализм. Служение Отечеству для многих заменилось служением бизнесу, деньгам, часто грязным. Оттого и не в ходу нынче некогда привычное выражение «собратья по перу».
…За три дня до беды мы разговаривали по телефону – Саша находился с обострением диабета в областной клинической больнице. Голос был слаб:
– В понедельник, двадцать шестого декабря, врачи скажут о моих перспективах. Прорвемся.
Безмерно жаль, что прорыва не случилось. Осталась добрая память о прекрасном человеке и отважном журналисте, настоящем патриоте России Александре Антоновиче Харченко.
г. Андреаполь