— Вам будет 70. Вы не боитесь путешествовать месяцами по России один?
— Когда-то я путешествовал в компании, но в группе у людей всегда разные интересы, и в итоге получается не поездка, а наказание. В Россию я ездил два раза с людьми, с которыми раньше не попадал в трудные ситуации. Потом выяснилось, что они ничего не умеют и максимум, на что они способны, – это посторожить сумки, когда ты идешь отлить. Главные качества, которыми должен обладать ваш попутчик в путешествии по России, – это нелюбовь к алкоголю и чувство юмора. Если он любитель выпить, проблемы вам гарантированы.
— Как вам удается в России, где вам всюду суют стакан водки, сдержанно относиться к алкоголю?
— Действительно, я за всю жизнь не выпил столько водки, сколько за одну поездку в Россию. Там напиваешься в православном монастыре, в буддистском монастыре, со староверами, с шаманами… Главное – не стараться угнаться за ними, потому что нет ничего хуже, чем гнаться за русскими алкоголиками. Если уж иначе никак, я потихоньку отливаю и по-разному мухлюю. Я много раз им объяснял, что у нас столько пьют только пьяницы, а у них – все. Когда видишь, как даже участницы мусульманского фольклорного ансамбля опрокидывают стаканы водки, то понимаешь, что за ними лучше не гнаться.
— Откуда это?
— Люди чаще всего пьют для того, чтобы заполнить какую-то пустоту. Успешный и счастливый человек точно не будет сидеть и лить в себя водку. Это исторический момент, которому много столетий. У нас тоже пьют, но там совсем другое. Там принято пить до онемения. И неважно, кто пьет: тракторист или научный работник. Я к алкоголю равнодушен, и поэтому для меня соседство с таким вот пьяным скотом, скажем, в маленьком домишке посреди гор мучительно.
— То есть лучше ехать в одиночку?
— Я называю это «поездкой в компании ангелов». Иногда удивляешься, из каких переплетов удается выпутываться. Со мной случались разные стрессовые ситуации, но я никогда не ощущал угрозы для себя. У меня ни разу не украли даже спички. Конечно, тут зачастую играет роль, кто ты есть. Либо они не хотят обворовывать такого беднягу, либо считают меня слишком симпатичным старичком, чтобы убивать. Напыщенному американскому туристу с пренебрежительным выражением лица и фотоаппаратом на шее, пожалуй, пришлось бы куда хуже. Кроме того, Россия такая большая, что из-за моего акцента меня часто принимали просто за уроженца другой области. Например, Калининграда или, напротив, Дальнего Востока.
— Говорить по-русски необходимо?
— Конечно. Лучше всего узнаешь людей в компании, где можно и пошутить, и рассказать историю из жизни. Но при переводе многое теряется. Сколько раз мне легче было договориться с каким-нибудь бурятом или татарином, чем с половиной наших соплеменников. Конечно, это не связано с каким-то там панславизмом, потому что у нас славянское ДНК распространено, пожалуй, так же, как в Татарстане. Нет, тут все чисто индивидуально. Как и по всему миру. Многим у нас мой юмор понятен хуже, чем некоторым моим друзьям в Татарстане… И еще одна вещь. Все регионы я объездил в компании местных жителей. Когда я еду в дагестанскую Махачкалу с местным другом, у которого в бардачке пистолет, в багажнике калашников и который знает любого бандита на улице, это одно, и совсем другое дело, когда туда из Праги приезжает турист с рюкзаком, выходит на вокзале и трясется, что его тут же обворуют.
— А как сказывается наше общее прошлое?
— Благодаря пережитому нами гнусному тоталитарному прошлому, я понимаю многие вещи, которые какому-нибудь французу или англичанину недоступны. Поэтому важен и возраст. Часто мне приходится даже объяснять молодым россиянам русские реалии, которые для них непонятны. Бывает, они не понимают некоторые русские выражения, например, «профсоюзное масло».
— А что это?
— Это на самом деле не масло, а горчица. При СССР в заводских столовых горчица всегда предлагалась бесплатно и стояла на столе. Они не знают своей истории.
— Вы находите с ними общий язык?
— Если не хочешь конфликтов, многих тем лучше избегать. Тех людей, с которыми можно говорить откровенно, наберется процентов пять. С остальными о многом говорить не стоит, даже если считаете их своими друзьями. Например, нужно избегать разговоров о Второй мировой войне, ситуации в Европейском союзе, да и вообще об истории и политике. Но конфликт возможен, даже если сказать, что у них отвратительное пиво. Да что там. Достаточно только похвалить что-нибудь, что у нас лучше. Многие русские тут же сочтут это провокацией. Если я хвалю что-нибудь американское или чешское, они немедленно обижаются. Нам это трудно понять, но в них намешаны скрытность, обидчивость, комплексы… В общем, дело не в политике, а, скорее, в психологии или даже психиатрических проблемах.
— Как вы это объясняете?
— Чем больше о человека вытирают ноги, тем больше копится в нем ненависти ко всему миру. И тогда достаточно, чтобы ему подвернулся еврей, или рыжий, или кто-нибудь с чешским флажком, и он выместит на них все свое разочарование. Пусть даже на чешской истории.
— А что русские думают, например, о чехословацких легионерах?
— Конечно, в основном оценки негативные. Проводятся даже демонстрации против памятников легионерам. По последним данным, 55?% россиян восхищаются или оправдывают Сталина. Не обязательно тот, кто не любит Путина, – автоматически российский демократ. Там есть масса людей, которые его ненавидят, но при этом настроены агрессивно и антидемократически, как и путинская «Единая Россия», или даже хуже.
— Неужели?
— Демократов мало даже в оппозиции, потому что почти вся Россия по-прежнему ориентируется на прошлое, овеянное мифами. Картина намного сложнее, чем нам кажется отсюда. Скажем, те, кто любит Путина, не обязательно довольны его режимом. То есть Путин им нравится, а всех, кто его окружает, они считают мерзавцами. Некоторые противники Путина хотели бы еще более жесткого режима – в идеале полностью изолированного от Европы, и, конечно, они желают захватить все бывшие советские территории. Если большинство европейцев знают, что несовершенная демократия лучше, чем функционирующее тоталитарное государство, то русские, ностальгирующие по Советскому Союзу, считают наоборот. Кстати, там существуют и сотни неонацистских организаций… Всё это объясняет, что хоть к какому-то общему мнению там можно прийти только с 15% людей, и только с 5% я нахожу взаимопонимание по всем основным вопросам, включая то, что демократия лучше тоталитаризма. Причем большинство россиян проживают в регионах, где показывают три-четыре канала, которые либо режимные, либо принадлежат олигархам, которые водят дружбу с Кремлем. Мое отношение к России столь же противоречиво, как и сама Россия. Я описываю реальность и иногда стараюсь вписать ее в контекст, но, конечно, я не способен дать определение русскому характеру, который для нас слишком непонятен и неоднозначен.
— Как часто вы ездите в Россию?
— Как правило, я провожу там по несколько месяцев в году. За последние десять лет более трех месяцев я провел в путешествиях по России. Многие поездки открыли мне разные слои общества, и я встретился с представителями как низших, так и высших кругов. Пожалуй, не найдется ни одной профессиональной группы, с членом которой я бы не познакомился. Я всегда общаюсь с местными жителями. В каждом городе у меня есть человек, рекомендованный кем-нибудь надежным, через которого я знакомлюсь с другими людьми. Так что я приезжаю и через два часа уже гуляю на чьей-нибудь свадьбе или сижу в кабинете ректора университета. Я познакомился там с представителями как минимум 60 национальностей и этносов и жил в их среде. Я был на Алтае, в Бурятии, Чечне, на Ямале, Таймыре, Чукотке, объехал Сибирь… И все эти места я узнавал в компании местных жителей.
— Предполагаю, что впечатления у вас особые.
— Да. Кроме того, можно сказать, что благодаря моему стилю путешествий я знаю о России больше, чем большинство россиян. Я уж не говорю о москвичах, большинство из которых способны найти на карте максимум Байкал. Но нередко я даже местным жителям рассказываю их собственную историю и интересные факты об их крае, о которых они не знали. А я приезжаю, например, во Владивосток, где у меня 30 знакомых. Один скульптор, другой историк, врач, океанолог, ректор университета или лютеранский священник, и каждый показывает город со своей перспективы. Так я получаю пеструю картину города и его истории.
— Но в первый раз вы поехали к шаманам, не так ли?
— Да, а потом я стал жить там время от времени и узнавал других людей и народы. В первые годы я и не собирался что-то писать, а ведь есть такие, кто провел в России две недели и уже пишет путевые заметки. Мне это непонятно. Когда читаешь нечто подобное, то понимаешь, что надо писать самому. В России я иногда провожу по полгода. Официально туда можно въезжать максимум на 90 дней, но без проблем там можно остаться и на пару месяцев дольше.
— Случалось ли с вами, чтобы на протяжении нескольких дней вы не встречали там ни души?
— На Ямале, полуострове на северо-западе Сибири, такое в порядке вещей. Когда я ездил туда вакцинировать оленей, там на сто километров вокруг не было ни единой живой души. Мы сидели на сумках и ждали, когда прилетит вертолет, потому что иначе оттуда не выбраться. Бывает, что не повезет, и тогда бредешь целую неделю, прежде чем натолкнешься на пастухов. Вообще весь Север – одно большое болото, и поэтому путь там затягивается дольше, чем выглядит на карте. Ландшафт такой, что, кажется, не проехать ни на чем. Для лодки воды мало, а для машины – слишком много. Лучше всего там передвигаться зимой, но без местных проводников все равно особо не наездишься. Жизнь там теплится в основном на берегах рек, куда можно добраться на корабле. А еще там столько комаров, что приходится спать в палатке. Перед выходом на улицу приходится обливать свою задницу средством от комаров, чтобы тебя не сожрали. Например, в Монголии я спал под открытым небом, а там – никогда. Даже на Чукотке во время охоты на оленей я спал в палатке…
— Почему вы занялись вакцинацией оленей?
— Я летал по Ямалу с ветеринарами благодаря директору Салехардского ветеринарного управления. Их было всего двое на несколько тысяч оленей на каждой станции, и я им помогал. Я не мог просто стоять и фотографировать. Бегаешь в этом огромном стаде, как наездник, обувь в грязи и говне, через забрызганные очки почти ничего не видно, так что фотографии все равно вышли бы не очень.
— Вы пишете, что 30% российских медучреждений не оборудованы водопроводом. Как такое возможно?
— Да, поэтому в своих книгах я публикую столько фотографий и карт, чтобы доказать это. Две трети России не охвачены железными дорогами и приличными трассами. В половине крупных российских городов до сих пор нет метро, хотя по размерам они сопоставимы с Прагой. Но из транспорта там – только переполненные маршрутки на 15 человек, и поэтому кажется, будто ты беженец на сирийской границе. В миллионном городе можно пройти пару кварталов от центра – и оказаться уже в деревне без асфальтовой дороги. Я советую вам на это посмотреть.
В столице Карачаево-Черкесии есть авторитетный исторический институт, и его сотрудники хотят в туалет на улицу. Такое распространено даже в больших городах, поэтому чего удивляться, что в населенных пунктах с парой тысяч населения повсюду удобства на улице. Зимой сибирские дети часто ходят в ведро, которое стоит в углу комнаты, потому что на улице минус 40, и в деревянной будке они замерзли бы.
— Туалеты на улице предусмотрены и в некоторых школах?
— По статистике более трех тысяч школ не оборудованы теплыми туалетами, и в морозы школьники ходят в будки во дворе. Также из более чем ста тысяч медучреждений в России треть не оборудована водопроводом и канализаций, а в половине нет горячей воды. Каждое четвертое домохозяйство в России, а это более 30 миллионов человек, живет в деревянной избе без туалета. У каждой третьей семьи дома нет горячей воды. 30 миллионов человек не имеют дома доступа даже к холодной.
— Шокировало ли вас что-то настолько, что Россия показалась другой планетой?
— Я всегда думал, что Россия – это другая планета. Ко многим вещам я был готов, так что шокировать меня сложно, хотя с ужасными транспортными проблемами сталкиваешься постоянно. Приличное железнодорожное сообщение есть, по сути, только между Москвой и Санкт-Петербургом, которые еще вместе с Волгоградом – визитные карточки, но на этом всё. Достаточно отъехать 50 километров от Москвы, и уже не нужно ехать в Сибирь. А в Сибири не нужно говорить о Дальнем Севере, а достаточно посмотреть на города-миллионники размером и площадью с Прагу. В Красноярске и Омске нет метро, а трамваи ходят с перебоями по рельсам, которые как будто сваривал по вечерам в гараже какой-нибудь кустарь из старого металлолома. Когда едешь из Мурманска в Норвегию, а это уже самый север, то на российской стороне видишь полуразрушенные заросшие лачуги, а уже через 15 километров стоят красивые пестрые норвежские домишки. Так что дело не в географии, не в климате и не в каких-то объективных обстоятельствах, а в местном менталитете. Правда в том, что если этим людям не противно так жить, ими легче управлять, чем теми, кто все время недоволен.
Россия на самом деле – другая планета. На одном только Кавказе через каждые 50 километров – новая республика, и поэтому пограничные зоны зачастую занимают до половины их территории. Если у тебя есть разрешение на въезд в одну, то это не значит, что ты можешь попасть в другие.
— А где это с вами приключилось?
— На Таймыре. Это самый северный выступ России, который относится к Красноярскому краю, но жители Красноярска в основном там никогда не бывали, поэтому бесполезно спрашивать у них, что там и как. Кроме того, запросить пропуск на Таймыр в Красноярске невозможно, и делать это нужно только на Таймыре, куда, правда, без пропуска не попасть. Красноярский отдел ФСБ, кстати, похож на кафковский замок. Заходишь в холл, отстаиваешь очередь к трубке, в которую говоришь, что тебе нужно, а оператор сообщает тебе внутренний номер, на который нужно звонить по другому телефону. Там говорят, что документы, которые ты взял с собой, у тебя не примут и что заявку на пропуск нужно подавать только лично в филиале ФСБ в Норильске, административном центре Таймыра, куда без пропуска не пускают даже русских. Получается, что без помощи кого-нибудь из местной таймырской администрации ничего не выйдет. Для человека, который не жил при социализме, эти бюрократические мытарства – жуткий триллер.
— В общем, пропуск на Таймыр вы не получили?
— Получил. Весь Таймыр – закрытая зона, но в итоге я все-таки получил пропуск туда через администрацию местного губернатора. Но, уже будучи на месте, я узнал, что на Таймыре нужны два пропуска. Один – непосредственно для въезда на территорию региона, а другой – для доступа ко всему северному побережью, и выдают такой пропуск пограничники. А у меня его не было, потому что я узнал обо всем уже на месте. Заранее меня никто не предупредил. Короче говоря, в России существует что-то между полицейским государством и восточным бардаком. Никогда не знаешь, где подвох. Но иногда этот бардак может сыграть тебе на руку.
— Например?
? Меня депортировали, но я все равно еще три раза возвращался в Россию. В следующем году я снова получил в российском посольстве визу, прошел пограничный контроль, и только через два месяца их спецслужбы узнали, что я в России. И то только потому, что я снова пришел к губернатору и попросил пропуск на Таймыр. А поскольку я живу не в отелях, а у местных, то им пришлось меня выманивать, и они написали мне, что оформляют мне пропуск. Мол, приходите в одно учреждение. Там меня уже ждали пять ребят из ФСБ, которые напомнили мне, что год назад меня задержали. Они дали мне три дня, чтобы покинуть страну.
— Если в России вне городов проживает так мало людей, вы, наверное, не встречали и полицейских?
— Они повсюду. В Северной Осетии, где я хотел только побывать в национальном парке, меня сдала продавщица, которая работала на спецслужбу. Я, дурак, разговорился с ней и сказал, откуда приехал, а уже через минуту примчались полицейские офицеры и пограничники. Я заплатил штраф, и они меня отпустили. На Таймыре же меня сдал капитан соседнего корабля. Я шел по болотистой деревне, и нигде не было ни души, как вдруг ко мне направились два парня и потребовали показать им документы. Тебе кажется, что ты в глуши и вокруг никого нет, разгуливаешь себе, и вдруг откуда ни возьмись уазик. Точно так же когда-то в пограничных районах у нас каждый второй был помощником Службы госбезопасности ЧССР или пограничной службы, и тебя хватали сразу, как только ты там появлялся.
Россию надо воспринимать как континент, потому что в культурном и этническом плане она невероятно разнообразна. Ее можно сравнить с американским континентом от Аляски до Патагонии. Я знаю, что многим непонятно, почему я туда таскаюсь. Но я отвечаю им, что в Новую Гвинею я еду тоже не только потому, что люблю болота, комаров и ядовитых змей. Я просто хочу знать, как там живут на самом деле. Нравится мне это или нет. Вот мне хочется знать, какую экологическую катастрофу устроили русские в Сибири. Люди там полностью равнодушны к охране природы, и вы даже не представляете, что там есть в этих реках, в том числе в Сибири. Там, наверное, вся таблица Менделеева, включая радиоактивные элементы.
— Кое-кто из поклонников Кремля не обрадуется таким словам.
— Точно. Первое, что я слышу от них, что, мол, нечего им рассказывать о рытвинах и разбитых дорогах на каждом шагу, раз там не был. А я такому человеку отвечаю, что я был там и много раз. Сесть за путевые заметки меня заставили именно ужасно глупые комментарии «кремлеботов», то есть наших приверженцев путинского режима. С этим практически невозможно бороться, но хотя бы до некоторых из них я пытаюсь с помощью своей книги донести, что там за жизнь. Может, это мотивирует их по-настоящему изучить Россию, а они не будут как попугаи повторять идеологические бредни.
