1. Не голосовать за признание Донецкой и Луганской народных республик, не изменяя себе, я не мог. Поскольку всегда был категорическим противником разрушения Советского Союза: я не поддержал ни Декларацию о государственном суверенитете (т.н. независимости) РСФСР, ни соглашение в Беловежской Пуще. Более того, на съездах Народных депутатов России в 1990–1991 годах отстаивал поправки, смысл которых сводился к следующему.
2. Как сторонники народовластия мы должны признавать право народов национальных республик на самоопределение, вплоть до отделения от Союза; но как сторонники того же народовластия мы должны признавать и право автономий и регионов в рамках этих республик остаться в составе Советского Союза или присоединиться к России, если они того хотят.
Поэтому поддержал признание Южной Осетии, Абхазии, воссоединение Крыма с Россией. Менять позицию в отношении ДНР-ЛНР для меня, мягко говоря, поздно.
3. При этом был убежден, что в Донбассе повторится абхазский или югоосетинский вариант: наши войска встанут на линии соприкосновения и защитят население республик от обстрелов и угрозы захвата территорий со стороны украинских националистов. Одновременно это затруднило бы принятие Украины в НАТО из-за неурегулированности вопроса о ее границах.
Так думал не я один: даже президент Зеленский в большую военную операцию со стороны России не верил. Но от этого не легче.
4. Услышав о начале крупномасштабных боевых действий на Украине, испытал потрясение. И пока не могу себе ответить на несколько вопросов.
Во-первых, как российский интеллигент я убежден: военная сила должна применяться в политике лишь в самом крайнем случае. Все серьезные эксперты говорят, что крупномасштабные военные действия на Украине «легкой прогулкой» не будут. Мне жаль человеческих жизней – и наших, и не наших. Тем более что половину моей собственной жизни мы жили в единой стране.
Правда, мы понимаем: Украина, хотя и медленно, дрейфовала в сторону НАТО, а Запад накачивал ее оружием. Рано или поздно украинские радикалы попытались бы силой вернуть часть Донбасса, а возможно, и Крым. Но имеем ли мы сейчас тот самый крайний случай, когда другого выхода нет, – большой вопрос. Ответа на него мы уже не получим, ибо история не знает сослагательного наклонения.
Во-вторых, неочевидно, можно ли с помощью военной операции достичь цели демилитаризации Украины. Ее оккупация как цель Владимиром Путиным не заявлена и нереальна. И если теперь какимлибо путем будет заключен договор о нейтральном статусе Украины, совершенно не факт, что через некоторое время ее новое правительство этот договор не расторгнет.
В-третьих, неизвестно, сколько пройдет лет, а скорее, десятилетий, пока восстановятся дружественные отношения между нашими народами. Опыт Чехии тому пример. Неслучайно наши действия на Украине осудил чешский президент Милош Земан, который всегда считался пророссийским.
В-четвертых, экономические санкции наверняка ударят не только по русско-лондонским олигархам. Это принесет стране даже некоторую пользу, заставив их вернуть часть денег в Россию. Проблемы будут и у рядовых граждан. И тоже как минимум на несколько лет. Если военные действия на Украине поставленных целей не достигнут, плата народа за это решение окажется чрезмерной.
У Булата Окуджавы есть строки:
…Чтоб, ошибившись раз,
Не ошибаться снова…
Снова ошибаться не хочу. От дальнейших прогнозов пока воздерживаюсь.
P. S. Меня спрашивают, а как быть, если какие-либо республики захотят отсоединиться от России?
Отвечаю: в 90-х я выступал против войны в Чечне. Считал, что мы должны были договариваться. В Совете Федерации первого созыва 1994–1995 гг. совместно с Еленой Мизулиной и Рамазаном Абдулатиповым мы подготовили постановление, которое предлагало обсудить вопрос импичмента Бориса Ельцина из-за Чеченской войны. Разумеется, проект постановления Совет Федерации провалил.
В этом вопросе моя позиция всегда была последовательной. Я был и остаюсь противником развала СССР, а проблемы сегодня – следствие той трагедии.
