Часть делегации жила на борту, и у них, вероятно, был запас национальной еды и питья. Но угощения для гостей организовывались на судне очень редко. Из-за российской секретности вокруг корабля и неспособности прессы проверить слухи репортеры только цокали языками, когда на самолете из Вашингтона в Сан-Франциско прибыл народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Молотов.
Он улыбался, был любезен и явно стремился понравиться. Но непонятная путаница в организации его общения с прессой несколько испортила ее отношение к советскому политику и многие из появившихся тогда публикаций.
За азалиями
Русская служба безопасности, казалось, находилась повсюду. У всех ее сотрудников был суровый взгляд и хриплый голос. Они прилагали тщетные усилия, чтобы оставаться незаметными, смущенно стоя за кадками с пальмами и горшками и азалиями в вестибюлях отелей и выдавая себя своими длинными русскими папиросами. Некоторые из них, приехав без надлежащих головных уборов, зашли в магазины и купили себе фетровые шляпы. Продавцы тщательно сгибали поля шляп и делали складку в них на американский манер. А русские столь же тщательно их расправляли, придавая им такую же первозданную форму, какую они имели на полках.
Молотов никогда не появлялся без своего летучего «отряда» охранников и переводчика. (Усталый на вид переводчик Молотова, Владимир Николаевич Павлов – это бледный, худощавый молодой человек 29 лет. Павлов иногда переводит Сталину. Но он человек Молотова и сопровождает его повсюду. В Ялте его проникновенный голос понравился президенту Рузвельту, потому что он хорошо понимал русского переводчика. Павлов говорит по-английски с явным британским акцентом, но точно улавливает идиомы и нюансы американской речи.)
Российские чиновники вскоре поняли, что их замкнутость и окружающая их атмосфера секретности не слишком по душе американской прессе. В день открытия конференции Молотов и посол СССР в Вашингтоне Андрей Громыко, должно быть, услышали грубые замечания журналистов, ожидавших вместе с ними лифта в отеле «Фэрмонт»: «Эти негодные русские!»; «Вы слышали, как такой-то и такой-то получили у них отказ в общении с репортерами?». Громыко говорит и понимает по-английски; Молотов – нет.
Охранники и молоток председателя
На следующее утро, перед тем как организационный комитет конференции открыл свое первое заседание, а корреспонденты столпились вокруг бесстрастного и прямого, как жердь южноафриканского фельдмаршала Яна Кристиана Смэтса, кто-то крикнул: «Молотов!». На середине вопроса репортеры покинули Смэтса. Напоминая среди своих охранников «Маленького короля» карикатуриста Отто Соглоу, Молотов вошел в вестибюль Дома ветеранов и быстро пошел к лифту. Смэтс поплелся было за ним и попытался войти в тот же лифт, но его оттеснила цепь фотографов. Капитан армии США отодвинул одного из них в сторону, и Смэтс проскользнул внутрь. Молотов, явно смущенный, коротко поздоровался со Смэтсом. Один из русских охранников с суровым лицом уставился на знаки различия Смэтса и вопросительно дернул бровью в сторону другого охранника, выражение лица которого, казалось, говорило: «А мне-то откуда знать?»
Молотов заранее предупредил и его, и Энтони Идена, что он предложит чередовать пост председателя конференции, но не хочет привязывать всю процедуру конференции к президиуму из четырех человек. В конце концов Иден предложил выход: сделать функцию председателя конференции ротационной, а Стеттиниуса назначить постоянным председателем влиятельных руководящего и исполнительного комитетов. Молотов, казалось, согласился, но затем настоял на том, чтобы в этот день было объявлено только о четырехстороннем разделении председательства на конференции. Все было отложено до следующего дня. Разгневанные на Молотова, члены оргкомитета вышли из зала.
В вестибюле Молотов шагнул вперед своих охранников и столкнулся с девушкой из Сан-Франциско. Она сказала: «Добро пожаловать в наш город». Молотов, видимо, понял не сами ее слова, а тон приветствия. Он сделал свой быстрый характерный поклон, улыбнулся глазами и бросил что-то по-русски через плечо сопровождавшим. Кто-то из них сказал девушке, что Молотов якобы сказал: «Вы очень милы».
«Мой Бог!» – выдохнула она. Но один пунктуальный русский, говоривший по-английски, сделал паузу и сделал поправку: «Комиссар сказал, что вы очень любезны!».
Слова, слова
Через час после этого Молотов созвал пресс-конференцию, извинился за опоздание, дружелюбно и по-доброму ответил на все вопросы (в основном по Польше) и умчался с прощальным «Poka!» – «Пока!»
До сих пор русский №1 в Сан-Франциско был то угрюмым, то приветливым, то властным, то скромным. Реакция публики: «Ну и о чем здесь вообще идет речь?». Затем последовали первые формальные разъясняющие заявления русских.
Две ноты – одна от Белорусской Советской Социалистической Республики, другая от Украинской Советской Социалистической Республики – пытались обосновать претензии на места и ??голоса для них на конференции и на будущей Генеральной Ассамблее. Никто не принимал в расчет их притязания на отдельные места. Ведь если бы их просьбы были удовлетворены, у Советского Союза стало бы на конференции три голоса. Но знающие делегаты обратили внимание и на то, что в обеих нотах акцент делался на истории войны и на чувствах белорусов и укра-инцев.
Когда Молотов выступал на конференции, ни один слушатель из ста не понимал его эмоционального русского языка. Но все сидели в напряженном молчании, тревожно ожидая перевода утомленного переводчика Павлова. И этот перевод многое прояснил для аудитории. Русские считали, что Великобритания и Франция, ведущие державы Европы до 1939 года, провалили свою работу. Теперь Россия предлагала нечто получше.
Воспоминания русских о Лиге Наций и их неловком выходе из нее до сих пор жгли и терзали их. Ведь в Лиге Наций Россия волей-неволей отошла на второй план. Сейчас она предполагает занять и удерживать первые места в новой мировой организации. Что касается манер, необходимых для такого положения, то Россия рассчитывает приобрести их позже, если вообще озаботится этим.
Те немногие, кто мог понимать Молотова на его родном языке, почувствовали яростную напряженность в его заключительных словах:
«Вы должны твердо понимать, что на Советский Союз можно положиться в деле сохранения мира и обеспечения безопасности народов… Важнейшей задачей делегации Советского правительства является выражение этих чувств и мыслей советского народа».
После этого всем стало немного лучше.
Столкновение
Торг продолжался. На втором заседании руководящего комитета Молотов уступил Эду Стеттиниусу свой важный пост председателя, с условием ротации председательства на конференции между представителями стран Большой четверки. Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль еще в Ялте пообещали поддержать требование России о трех голосах в Ассамблее. Это решение было принято без какого-либо выраженного несогласия.
Довольный Молотов выдвинул, но не формулировал детально третье требование Москвы – признание и место на конференции для все еще не сформированного правительства Польши в Варшаве. Стеттиниус, полностью поддержанный президентом Трумэном и Энтони Иденом, встретил это требование Молотова в штыки. И у польского предложения русских не оказалось никаких шансов.
Молотов принял это решение и сложившуюся ситуацию. Но только до тех пор, пока исполнительный комитет не настоял на участии в конференции «фальшиво перекрасившегося» правительства Аргентины, только недавно под внешним давлением подписавшего Декларацию Объединенных Наций от 1942 года (Аргентина в течение войны занимала дружественную позицию по отношению к Германии, и объявила ей войну только 27 марта 1945 года). При этом Молотов вернул обратно в зал заседаний свой русский язык, буквально всколыхнув конференцию своими суровыми возражениями.
Он созвал свою вторую пресс-конференцию, на которой тихим, но серьезным голосом заявил, что Россия просит только отложить голосование до тех пор, пока не будет подробно изучен «вопрос об Аргентине». В тот же день на пленарном заседании всемирной конференции Молотов поднялся на трибуну и процитировал слова бывших президента США Франклина Рузвельта и госсекретаря Корделла Халла о недавних грехах Аргентины против союзников. Но эти его аргументы не подействовали. США, латиноамериканцы и большинство европейцев выстроились против Молотова. При решающем голосовании только Югославия, Чехословакия и Греция поддержали Советский Союз. Многие делегаты сразу задались вопросом: выдержит ли Молотов и его делегация поражение и останутся ли они вообще на конференции?
Когда переводчик Павлов доложил Молотову результаты голосования, тот спокойно встал и тихо вышел из зала. За ним последовало большинство других членов советской делегации. Правда, посол Громыко остался на своем месте, как бы говоря этим, что Россия не покидает конференцию. Тогдашний британский посол в США лорд Галифакс, выходя из зала, сказал: «Я не думаю, что это конец света».
Time, США, 7 мая 1945 года.
