Воспоминает дочь одного из 26 бакинских комиссаров. Она была первопроходцем Магнитки, посвятила свою жизнь созданию советской металлургии. В январе 1924 года Е.А. Джапаридзе училась на рабфаке МГУ.
Смерть В.И. Ленина! Часы и минуты, когда стало известно о постигшем страну горе, похороны Ильича и сейчас забыть не могу и не забуду, сколько буду жить.
Я старалась восстановить в памяти все как было. Внимательно в скорбном и тягостном молчании выслушала обращение партии и правительства к народу. Смерть Ильича воспринималась каждым как своя личная большая трагедия. Задумалась: давно ли погиб отец? Порой кажется, совсем давно, а иногда – только вчера. Во всяком случае, явственно ощущаю: вновь будто переживаю всю горечь утраты отца.
23 января. Павелецкий вокзал. Растянувшаяся на многие километры траурная процессия с гробом Владимира Ильича медленно движется к Колонному залу. Длинная очередь скорбящих людей протянулась от Тверской до Дмитровки, хотя гроб в Дом Союзов еще не внесли и никого пока не пускают. Люди стоят переминаясь с ноги на ногу, несмотря на дикую стужу. Как будто сама природа решила устроить испытание на стойкость москвичам, питерцам, многочисленным представителям из разных городов, приехавших отдать свой последний долг Ильичу. Потом стали жечь костры, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Непрерывный нескончаемый поток людей. И так почти четверо суток подряд.
Из Тифлиса приехали Серго Орджоникидзе с женой Зинаидой Гавриловной. Остановились у нас. Трудно было смотреть на Серго – он осунулся, побледнел. Очень тяжело переживал смерть Владимира Ильича. Возвратился в первый вечер домой поздно, дал волю своим чувствам, плакал навзрыд. Потом немного успокоившись, сквозь слезы, стал рассказывать об Ильиче, вспоминать отдельные встречи с ним. Мы, потрясенные, сидели вокруг Серго и молчали, только слезы скатывались с наших глаз.
Средь ночи я с Люцией (Л.А. Джапаридзе, сестра Е.А. Джапаридзе) собрались уйти. Серго заметил, спросил: куда это мы направляемся, ведь мороз трескучий. Отвечаем: как куда – в очередь, как все… Надо же спешить в Колонный зал. Стал отговаривать: дескать, заболеть можно. Напомнил 1919 год, когда совместно с нашей матерью пришлось настрадаться из-за наших тяжелых недугов. Мы не поддавались этим уговорам. Тогда Серго обещал достать для нас пропуска. Мы сдались, но все же ушли, на ночь глядя. Когда наша очередь подошла к Дому Союзов было уже ранее утро, что-то около шести. Поднялись по лестнице. Что творилось в душе – передать невозможно.
Траурные мелодии. Люстры, затянутые черным крепом. Венки, цветы. Их великое множество и становится с каждым часом все больше. Тоска, боль. Мы уже совсем близко подходим к залу. Слышатся приглушенные рыдания. Самим тоже хочется рыдать. На глазах пелена и, как мы напрягаемся, чтобы рассмотреть дорогое лицо Ильича, почти ничего не видим. Не успели оглянуться, как уже подвинулись к выходу.
Бежим домой. Все уже, разумеется, встали, на ногах. Никто на нас не обращает внимания, не спрашивает, где пропадали ночь, откуда возвратились. И так ясно, но только вечером пришел Серго и вручил нам пропуска, дающие право в любое время пройти в Колонный зал. К сожалению, не сумели мы с Люцией сохранить свои пропуска. Зато пропуск, выписанный на имя мамы, бережем как дорогую реликвию.
У гроба Владимира Ильича мы видели многих его соратников, родных, близких. Глубокая невыразимая печаль была написана на лицах Надежды Константиновны, Анны Ильиничны, руководителей партии – М.И. Калинина, Ф.Э. Дзержинского, И.В. Сталина, Серго Орджоникидзе, М.В. Фрунзе, старых большевиков, представителей рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, армии и флота.
Как-то возвращаясь домой, застали Серго. Он был взволнован, с возмущением упоминал имя Троцкого.
– Понимаете, Варо, – обращаясь к маме в такой-то момент он (Троцкий – Е.Д.) запрашивает: надо ли ему приехать в Москву (Троцкий в это время находился на отдыхе. – Е.Д.). Как будто на этот счет может возникнуть вопрос. Правильно ему ответили: поступайте, как сами считаете нужным. И он не приехал… Не счел для себя необходимым проводить Ильича в последний путь…
Тем временем поток приехавших со всех концов страны, из многих стран мира не уменьшался, а все возрастал и возрастал. Люди шли проститься с Лениным…
Довелось мне быть на траурном заседании II съезда Советов, посвященного памяти Ильича. Заседание открыл Григорий Иванович Петровский. Потом со словами прощания выступил Михаил Иванович Калинин. Вслед за ним на трибуну поднялась Надежда Константиновна Крупская. Зал слушал ее стоя, и так было тихо, что малейший шорох отдавался в ушах. Говорила она приглушенным голосом. Помню ее просьбу: не давать своей печали по Ильичу уходить во внешние почитания его личности. Она призывала не устраивать ему памятников, дворцов – всему этому, по выражению Надежды Константиновны, Ильич придавал так мало значения, так тяготился всем этим. «Хотите, – подчеркнула Крупская, – почитать память Владимира Ильича – устраивайте ясли, детские сады и т.д., давайте во всем проводить в жизнь его советы».
Все участники съезда продолжали стоять, пока Надежда Константиновна, закончив свое выступление, не села на свое место в Президиуме.
На трибуне – И.В. Сталин произносит клятву. От имени Центрального Комитета партии, от имени всех коммунистов. И от нашего, молодежи, имени, думала я, тоже. По-ленински жить, учиться и работать – вот отныне наш девиз.
Оживает в памяти день 27 января. Накануне, с ноля часов, доступ колонн трудящихся был прекращен. Семь утра. Мама с Зинаидой Гавриловной Орджоникидзе и мы с сестрой направляемся в Колонный зал. Серго, а также другие видные деятели партии и советского государства уже там. Через час, ровно в восемь, в почетный караул становятся Калинин, Сталин, Куйбышев, Курский, Орджоникидзе, Дзержинский, Енукидзе…
У гроба – Надежда Константиновна, Мария Ильинична, Анна Ильинична, Дмитрий Ильич.
Тишина. Вдруг кто-то запевает «Вы жертвою пали»… Подхватывают все, кто в зале. Потом раздаются мощные звуки Интернационала. Члены Политбюро ЦК, рабочие поднимают гроб с телом Владимира Ильича. Они медленно движутся к выходу, направляясь к Красной площади, туда, где уже выстроен в дереве временный мавзолей. Он почти не изменился, первоначальный Мавзолей, только дерево заменено мрамором и гранитом.
Начиная с 10 утра и до 16 часов мимо гроба прошли многочисленные колонны трудящихся – представителей всех районов столицы. На Мавзолее члены Политбюро ЦК, Президиума ЦИКа, руководители зарубежных партий, ветераны партии, рабочего и коммунистического движения…
Без пяти минут шестнадцать часов. Движение приостановлено. С гроба снимаются знамена ЦК ВКП(б), Коминтерна. Дзержинский, Сталин и другие, в том числе рабочие, поднимают гроб с телом Ильича и несут его в Мавзолей. Тишину нарушают ружейные залпы, гудки фабрик и заводов, паровозов… «Телеграф охрип от траурного гуда». Именно так!
По телеграфным проводам разнесся сигнал: «Встаньте, товарищи, Ильича хоронят». И все, где кто бы не находился в это время, вставали.
Четыре минуты прошло, и вот уже прозвучал новый сигнал: «Ленин умер. Ленин живет». И снова кто-то запевает: «Вы жертвою пали» – на этот раз любимую песню Ильича подхватывает вся Красная площадь – от края и до края.
Елена ГОРБУНОВА
Заведующая экспозиционным отделом ленинского мемориала в Ульяновске:
– Никаких совещаний о будущей судьбе тела Ленина до момента его смерти, по нашим данным, не было. Все решения принимались 21 января 1924 года после 18:50 – когда его не стало. После того и стали решать организационные моменты. То, что тему бальзамирования продвигал нарком внешней торговли СССР Леонид Красин, из исторических мифов. Изначально забальзамировали Ленина на период прощания с ним, на неделю-другую. После бальзамирования стали выяснять у профессора Московского университета Алексея Абрикосова, насколько долго может храниться тело. Тогда же начали обсуждать вопрос его сохранения. Подключились уже биохимик Борис Збарский и анатом Владимир Воробьев. Збарский рассказал про существующие технологии «консервации». Провели обследования. Возник вопрос: сохраняем тело не только для прощания с Лениным, но на неопределенно долгий срок? Обсуждали и форму захоронения. В Политбюро судьба тела Ленина не вызвала раскол, как об этом утверждают многие современники. Были разночтения. Но вряд ли можно говорить о расколе. Тогда еще не было такого, что мнение одного лица оказалось бы решающим. Каждый высказывался и отстаивал свою позицию. У большинства возобладало мнение о сохранении Ленина в мавзолее, которого еще не было. Тогда больше думали о возможности постоянного доступа народа к телу вождя, чем о создании мифологического образа. Большевики же были люди, в основном, атеистического воззрения. Мыслей о сотворении нового бога у большинства из них быть не могло. В Москву в январе-феврале 1924-го шли письма, в том числе из-за рубежа, о том, что нужна возможность для всех желающих проститься с телом Ильича. И первый деревянный мавзолей Алексея Щусева в форме куба был поставлен на Красной площади именно для возможности прощания. 27 января тело Ленина поместили в этот первый, деревянный «мавзолей» (всего их было три), во время церемонии похорон. Щусев ведь ранее был архитектором Синода. И он сооружал место погребения с учетом традиций православия. Главное, чтобы тело находилось ниже уровня земли. А в какой форме дальше содержать, в саркофаге или закопанным – это уже после… Официальная дата похорон Ленина – 27 января 1924 года.
Была создана комиссия. Но еще не было такого, чтобы человек, возглавлявший эту комиссию, считался преемником. То, как именно должна пройти церемония прощения – это рождалось в процессе коллективного обсуждения. Общепринятые традиции еще сохранялись – страна на тот момент в массе своей оставалась православной. Крупская была против сохранения тела мужа в мавзолее с доступом к нему. При том она не предлагала захоронить Владимира Ильича рядом с его матерью на Волковском кладбище в Питере, как о том писали в конце 80-х и в начале 90-х. Красная площадь к 1924-му уже стала местом захоронения революционных деятелей – начиная с ноября 1917 года. А Ленин был такой же деятель революции, как и остальные – почему же его не захоронить здесь? Делегаты Второго съезда Советов пришли отдельно, ночью, чтобы не стоять в длинной очереди – до утра доступ в Колонный зал закрывался. Был прощальный орудийный залп, но не было прощального салюта над Москвой. Лидеры зарубежных государств приезжали. Страна еще не была признана никем, кроме ряда стран Востока.
Многие выступили с прощальными речами. Не было такого, что Сталин произнес прощальную печь – и на этом церемония похорон Ленина закончилась.
Официально траур в стране не объявлялся. Он и так был, без объявления – все дни с 21 по 27 января. А дальше уже последовали «ленинский призыв» в партию и иные инициативы.
Симбирск в январе предложили переименовать в Ульянов. Позже он стал Ульяновском. Когда гроб с телом Ленина опускали в нишу в Москве – в Симбирске заводы дали гудки, и начались траурные митинги. Позже личные вещи своего брата в наш музей передавали Анна, Мария и Дмитрий Ульяновы. Нам передали часть венков с похорон и подлинную посмертную восковую маску, а также несколько из шести гипсовых отливок, выполненных Сергеем Меркуровым. Они считаются подлинными.
Е.А. Джапаридзе
Михаил Зыков
И будет жить Ильич!..
Отец и мать ушли с утра к заводу,
Оттуда – на вокзал, последний раз встречать…
И Ваську тянет… Тянет… Тянет за ворота,
Туда… увидеть Ильича.
Он знал, что он – из лучших самый лучший,
И горе маленьким умом сумел постичь,
И Васькино сердечко тяжко мучит,
Что умер тот, прищуренный, Ильич.
И Ваську давит горькая забота,
И горе сводит Васькин детский лоб,
И Ваську тянет, тянет за ворота,
Туда, где старшие несут тяжелый гроб…
Встречать вождя. Встречать последней встречей,
Потом… потом… глухую боль стереть.
Сказать ему простой, рабочей речью:
«На Пресне ли, в Замоскворечье,
На фабриках – Ильич не может умереть».
Качался красный гроб… Заплаканный Бухарин,
Дзержинский, Каменев, Калинин, Рудзутак,
Крестьянин-делегат и кто-то старый-старый
Вокруг вождя в сплотившихся рядах.
И вдруг… меж них как будто строй разомкнут,
Среди седых вождей, седых большевиков,
Пробился русой, детской головенкой
К нему, к родному, Васька Ермаков.
Под детским лобиком забота унялася –
По-своему сумел вождя постичь
И этот маленький заводский Вася,
Придя сказать: «Люблю тебя, Ильич»…
