Сталин поинтересовался, как обстоят дела с бомбардировщиком ТУ-2.
— Не снять ли его с производства? Подумайте и дайте предложения, – сказал он.
Потом он задал несколько вопросов о производстве истребителей:
— Где будем делать реактивные истребители? Целесообразно ли сейчас одновременно производить и ЯК-3 и ЯК-9, может быть, оставить один ЯК-9, а завод, выпускающий ЯК-3, освободить под реактивные истребители?
— Какие еще у вас дела? – спросил Сталин.
Хруничев доложил, что прошло уже больше пяти месяцев, как было принято решение правительства о строительстве в одной из областей новой научно-исследовательской базы, а дело двигается плохо, не дают ни материалов, ни рабочих.
Местные органы не только не помогают, но еще и мешают. «Даже людей, посланных министерством, вернуть не можем», – пожаловался Хруничев.
— Как так? – спросил Сталин.
— Да вот секретарь обкома задержал на месте временно посланных туда наших строителей, считает, что на восстановительных работах они нужней.
Сталин рассердился.
— Кто может мешать? Вы безрукие люди, у вас есть решение правительства, вы его не выполняете, да еще и секретаря обкома боитесь. Почему раньше не доложили?
Сталин приказал Поскребышеву соединить его по телефону с секретарем обкома.
— Ну, еще что?
Хруничев поддержал мою просьбу об освобождении меня от должности заместителя министра авиационной промышленности.
— Почему? – удивился Сталин, обращаясь ко мне.
Я сказал, что работаю в наркомате уже длительное время, что, пока шла война и сразу же после ее окончания, ставить вопрос об уходе не считал возможным. Но теперь, когда определены основы послевоенной перестройки нашей авиации на базе реактивных самолетов, прошу удовлетворить мою просьбу. Очень трудно совмещать конструкторскую и министерскую работу, и если я дальше останусь в министерстве, то неизбежно отстану как конструктор. Очень прошу не понять мою просьбу как дезертирство и освободить от работы в министерстве. Это будет только полезно для дела. Ведь я конструктор.
— Насчет того, что вы конструктор, у меня сомнений нет, – заметил Сталин и, подумав немного, сказал:
— Пожалуй, вы правы. Прежде всего вы конструктор и лишаться вас как конструктора было бы неразумно. Сколько лет вы работаете в министерстве?
— Да уже больше шести лет.
— Ну как, хватит с него? – обратился он к Хруничеву. – А кем заменить?
Я назвал Сергея Николаевича Шишкина, который был в министерстве моим заместителем и начальником ЦАГИ.
— Это крупный ученый и хороший организатор.
— Ученый – это хорошо. Есть люди, которые много знают, но не организаторы, не умеют приложить свои знания и организовать людей. А если ученый и организатор – это очень хорошо. А вы как думаете? – обратился Сталин к Хруничеву.
Хруничев присоединился к характеристике, данной мною Шишкину, но высказал опасение, что Шишкин будет сопротивляться такому назначению.
— Почему?
— Это будет помехой его работе в ЦАГИ. Но Сталин сказал:
— Какая же помеха? Наоборот, это будет хорошо.
На следующий день я получил подписанные Сталиным два документа. Один – о присвоении мне звания генерал-полковника, другой – постановление Совета Министров СССР следующего содержания:
«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
Удовлетворить просьбу т. Яковлева А.С. об освобождении его от должности заместителя министра авиационной промышленности по общим вопросам, в связи с большой его конструкторской работой по созданию новых самолетов.
За шестилетнюю руководящую работу в Министерстве авиационной промышленности, наряду с личной конструкторской работой, объявить т. Яковлеву А.С. благодарность.
Председатель Совета Министров Союза ССР
И. Сталин,
Управляющий делами Совета Министров СССР
Я. Чадаев».
Теперь я мог все силы и время посвятить конструкторской работе, хотя и не полностью освободился от работы в министерстве: за мной сохранили пост председателя научного совета.
В период 1946–1949 годов нашим конструкторским бюро были созданы и запущены в серийное производство реактивные самолеты ЯК-15, ЯК-17, тяжелый десантный планер ЯК-14, тренировочный истребитель ЯК-11, самолет первоначального обучения ЯК-18 и реактивный истребитель ЯК-23.
Меня очень тревожила обстановка, сложившаяся в нашем КБ. Ведь за моей спиной стояли сотни людей, которые могли потерять веру в меня как руководителя конструкторского коллектива. Я понимал также, что если все опытные работы ограничить модернизацией существующих серийных машин и не создавать новых, более перспективных образцов, то в самом непродолжительном времени это неминуемо приведет нас к отставанию. И день и ночь мучительно думал я тогда: как же быть?
Я чувствовал, что нужно создать что-то качественно новое. В тот период я сблизился с конструктором двигателей Александром Александровичем Микулиным. Я считал и считаю до сих пор, что в то время он был самым передовым и проницательным конструктором авиационных двигателей. Ведь его реактивные двигатели АМ-3, АМ-5 длительное время были энергетической основой отечественной авиации.
Так вот, в 1950–1951 годах у нас с ним родилась мысль создать легкий экономичный реактивный двигатель. Микулин выдвинул идею, что реактивный двигатель малой размерности будет наиболее эффективным с точки зрения экономики, надежности и в других отношениях. Я его поддержал.
Микулин начал работать над легким малогабаритным реактивным двигателем с тягой 2000 килограммов. Я решил разработать под такой двигатель самолет, который наряду с прочими хорошими летно-тактическими данными обладал бы большой продолжительностью и дальностью полета – качествами, которых не имели другие реактивные истребители того времени, как у нас, так и за границей. Тогда считалось, что реактивные двигатели очень неэкономичны по расходу топлива, и поэтому, если можно было говорить о достаточной продолжительности и дальности полета для тяжелых самолетов – бомбардировщиков с большим запасом топлива, то для реактивных истребителей увеличение дальности и продолжительности казалось непреодолимым препятствием. Нам же с двумя двигателями Микулина, названными впоследствии РД-5, удалось спроектировать самолет, который имел продолжительность и дальность полета в два раза большие, чем МиГи. Экипаж этого самолета состоял из двух человек, и машина несла на себе мощное вооружение – две пушки калибра 37 миллиметров с большим запасом снарядов.
Для того времени это была в подлинном смысле слова новаторская машина. Я решил с предложением по этому самолету не выступать через обычные инстанции – министерство, ВВС, а написать непосредственно Сталину. Другого выхода у меня не было: я опасался, что при прохождении обычным порядком предложение мое может застрять.
Спустя три-четыре дня после отправки письма меня вызвал министр авиационной промышленности М.В. Хруничев. Михаил Васильевич отлично понимал сложившуюся тяжелую обстановку, старался облегчить мое положение, но много сделать не мог.
Вхожу к нему в кабинет. Он один. Встает из-за стола с доброй улыбкой.
— Только что звонил Сталин. Он получил и прочитал твое письмо. Сказал, что предложение очень интересное. Он удивлен тем, что ты обещаешь истребитель с такой дальностью и продолжительностью полета. Просил также проработать возможность использования твоего самолета в качестве барражирующего всепогодного перехватчика и обещал твое предложение поддержать. Сказал, чтобы ты работал над этой идеей, а через несколько дней он тебя примет.
И действительно, через два дня Сталин вызвал Хруничева, Артема Микояна и меня.
В кабинете у Сталина были Булганин, Берия, Маленков. Сталин взял со стола мое письмо и прочитал его вслух.
— Так что же? – сказал он. – Значит, и с реактивным двигателем можно сделать истребитель с большой дальностью и продолжительностью полета? Это очень важно. За счет чего вы это получаете?
Я объяснил, что это предложение могло быть сделано только в результате нашей совместной работы с Микулиным, двигатель которого в сочетании с некоторыми конструктивными особенностями самолета позволял найти такое удачное решение. Сталин в принципе полностью одобрил предложение, но сказал, что такой самолет нужно выпустить в варианте барражирующего истребителя-перехватчика.
— Нам нужен такой перехватчик, который мог бы длительное время находиться в воздухе и разыскать противника не только днем, но и ночью, и в плохую погоду. Мы такие истребители заказывали Микояну и Лавочкину, но что-то не получилось, да и продолжительность полета у них меньше, чем вы предлагаете.
Действительно, тяжелые истребители-перехватчики незадолго до этого были построены и испытаны под маркой ЛА-200 и И-320. Я не знаю точно, вернее, не помню причин, по которым были забракованы на испытаниях оба эти истребителя. Однако не в том дело, каковы были причины, – важно было то, что нужного стране всепогодного и ночного барражирующего истребителя-перехватчика у нас не было.
Я ответил, что Михаил Васильевич уже передал мне поручение и что мы работали в этом направлении и, по-видимому, затруднений не возникнет. Особенно если принять во внимание, что двигатели на моем самолете расположены под крыльями и, таким образом, в носу фюзеляжа много места для размещения мощного радиолокатора, который к тому времени был создан нашими конструкторами-радиолокационниками.
Тут же у Сталина возникла мысль: нельзя ли эту машину использовать в качестве скоростного разведчика. Я не возражал против этого.
Договорившись в принципе о положительном разрешении всех этих вопросов, Сталин в заключение сказал, что получено предложение и от Артема Микояна, который хочет с теми же двигателями Микулина создать вариант дальнего истребителя на базе серийного самолета МиГ-17.
— Ну, что ж. Перехватчик у нас будет, скоростной разведчик тоже, это сделает Яковлев, а Микояну дадим задание на дальний истребитель, – закончил Сталин.
Нечего говорить о том, каким счастливым вернулся я к себе в конструкторское бюро.
Мы развернули бешеную деятельность по проработке основных особенностей и характеристик заданных нам самолетов, а также по составлению и согласованию с многочисленными смежными организациями проекта постановления правительства. Нас торопили.
30 июля в том же составе мы опять собрались у Сталина для рассмотрения и утверждения проекта постановления о постройке двигателя АМ-5 конструкции Микулина, двухместного реактивного барражирующего всепогодного и ночного перехватчика ЯК-25, модификации этого же самолета в качестве разведчика ЯК-25Р, а также истребителя, послужившего основой для известного истребителя МиГ-19.
Проект постановления был послан Сталину заблаговременно. Он уже был с ним знаком и, почти не высказав никаких замечаний, заявил, что у него возражений нет.
В этот момент Берия раскрыл свою папку и вытащил оттуда какой-то документ.
— Товарищ Сталин, – сказал он, – а вот тут есть еще предложение конструктора Лавочкина.
— Какое предложение? – раздраженно спросил Сталин. – Мне ничего не известно о предложении Лавочкина.
На это Берия ответил умышленно равнодушным тоном, желая подчеркнуть свою объективность:
— Да вот он давно прислал… Какой-то необыкновенный перехватчик. И оборудован для ночных и для слепых полетов. Тут вот на трех страницах… – И он стал читать: – «Радиолокатор, радиостанция, радиокомпас, система слепой посадки» и т.д. и т.д… Целый список. Он предлагает построить эту машину на базе истребителя ЛА-200.
Все перечисленные Берией приборы являются обязательной принадлежностью любого перехватчика, в том числе и предложенного мной. Но Берии понадобилось разыграть всю эту сцену и произвести впечатление на Сталина длинным списком аппаратуры только для того, чтобы сорвать мое предложение, оттянуть принятие решения, – короче говоря, подставить ножку.
Сталин вспылил.
— Почему не доложили? – спросил он Хруничева.
Хруничев вначале растерялся, но потом ответил, что самолет ЛА-200 уже однажды был забракован, как явно неудачный, и поэтому никакой базой для нового самолета он служить не может. А вся перечисленная аппаратура имеется и на перехватчике ЯК-25.
Сталин ничего не хотел слушать, он только повторял, все больше накаляясь:
— Почему не доложили? Почему не доложили?
Наконец Михаилу Васильевичу удалось разъяснить, что предложение Лавочкина рассматривалось в министерстве и что оно не получило одобрения в основном из-за того, что Лавочкин предлагал использовать свой неудачный, забракованный истребитель. Впоследствии Лавочкину удалось довиться разрешения на проведение этой работы, но машина у него так и не получилась.
Я очень перетрусил и за свое дело, и главным образом за Михаила Васильевича. В то время ничего не было страшнее, чем стать обманщиком в глазах Сталина. А он, не унимаясь, продолжал допрашивать Хруничева:
— Почему не доложили?
Как будто тот умышленно скрыл предложение Лавочкина. В конце концов Сталин понял, в чем дело, и сказал:
— Принятое решение оставим без изменения, а предложение Лавочкина можно рассмотреть отдельно.
Представленный проект постановления уже был принят, но, подписывая его, Сталин вдруг обратился ко мне:
— А почему здесь в конце записано – разрешить вам при постройке самолета сверхурочные и аккордные работы, выделить суммы для премирования? Почему вам такие преимущества? Вы знаете, что говорят о вас за вашей спиной? Мне говорили, что вы рвач.
— Вас неправильно информировали, – ответил я.
— Как это неправильно? – опять вскипел Сталин.
— Да ведь и премиальные, и сверхурочные, и аккордные имеются в распоряжении всех конструкторов: и Туполева, и Ильюшина, и Лавочкина, и Микояна. Это не является исключением из правила. Наоборот, исключением из правила является то, что наш конструкторский коллектив за последние два года этого не имел, в то время как все остальные имели и имеют.
— Как так? – удивленно спросил Сталин. Хруничев подтвердил, что это действительно так. Тогда Сталин, все еще раздраженный, обратился ко мне:
— Я хочу, чтобы вы знали, что говорят за вашей спиной.
— Спасибо, что вы мне об этом сказали. Какие же ко мне претензии?
— Мне рассказывали, что вы, пользуясь положением заместителя министра, создали себе самый большой завод.
— Это клевета, у меня самый маленький завод.
Сталин обратился к Хруничеву:
— Так ли это?
Хруничев вынул из кармана справочную книжечку, постоянно находившуюся при нем, где были записаны все необходимые данные о производственных площадях различных заводов, о количестве оборудования, рабочей силы и т.д., и сказал:
— Это верно, товарищ Сталин, у Яковлева самый маленький завод.
— Говорят, что вы натаскали себе много станков.
— Тоже неверно. У меня станков меньше, чем у любого другого конструктора, – ответил я.
Опять Хруничев подтвердил, что я сказал правду. Михаил Васильевич назвал количество станков в нашем ОКБ, и для сравнения – в опытно-конструкторских бюро Туполева, Микояна, Ильюшина и др.
— Говорят, что вы нахватали лабораторного оборудования, какого нет у других.
— Это тоже неверно. У меня нет ничего такого, чего бы не было у других.
И опять Хруничев подтверждает правильность моих слов.
— Как же так? – сказал, постепенно успокаиваясь, Сталин. – У меня была совсем другая информация. Странно…
— Это необъективная, вымышленная информация для того, чтобы подорвать доверие ко мне. Между прочим, я предполагал возможность таких обвинений и поэтому за время работы, сначала в наркомате, потом в министерстве, не делал ничего, что позволило бы впоследствии бросить мне хотя бы один из тех упреков, которые вы мне сделали.
— И премий не получали за последние годы?
— Совершенно точно, не получали.
— Ничего не понимаю, – удивился Сталин и, к изумлению присутствовавших, обращаясь к Хруничеву и Булганину, сказал:
— Ну, если так, то надо ему создать условия не хуже других. Он много сделал для нашей авиации и еще сделает. Сделаете? – уже с улыбкой обратился он ко мне.
Из Кремля я проехал в министерство вместе с М.В. Хруничевым. Он крепко пожал мне руку и сказал:
— Я бесконечно рад за тебя, теперь давай хорошую машину – и все будет в порядке.
В начале 1953 года Хруничев, незадолго до смерти Сталина бывший у него, передал мне, что Сталин интересовался моим перехватчиком и торопил с его испытаниями.
Самолет ЯК-25 оказался удачным. Он прошел государственные испытания с положительной оценкой и был принят в массовое серийное производство.
Во главе небесной армады
Михаил Васильевич Хруничев родился 22 марта (4 апреля) 1901 года на Шубинском руднике Луганской области в семье шахтера.
В 1920 году Михаил Хруничев добровольцем вступил в Красную армию, служил в особой военно-продовольственной комиссии, командиром саперного взвода. В 1921 году Михаил Хруничев вступил в ВКП(б), а три года спустя, как коммунист, был направлен на работу в органы милиции, дослужившись до начальника луганской областной милиции.
В ноябре 1937 года его переводят в Наркомат оборонной промышленности СССР на должность начальника 12-го Главного управления (это управление руководило предприятиями, занимавшимися производством боеприпасов).
В 1938 году Хруничев становится заместителем народного комиссара оборонной промышленности, а на следующий год его назначают заместителем народного комиссара авиационной промышленности СССР. На этой должности он занимается освоением производства новых самолетов и развитием производственной базы отрасли.
В первые месяцы войны Хруничеву поручают эвакуацию авиазаводов. В 1942 году его назначают первым заместителем народного комиссара боеприпасов СССР. В то время многие предприятия этой важнейшей оборонной отрасли еще только начинали разворачивать производство боеприпасов на новых местах в восточных районах Советского Союза. Хруничев успешно справился с поставленной задачей. 28 октября 1943 года ему было присвоено звание генерал-майора инженерно-технической службы. А указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 сентября 1945 года «за выдающиеся заслуги в деле организации производства самолетов, танков, моторов, вооружения и боеприпасов, а также за создание и освоение новых образцов боевой техники и обеспечения ими Красной Армии и Военно-Морского флота в годы Великой Отечественной войны» в группе руководителей оборонной промышленности Хруничеву Михаилу Васильевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда.
В январе 1946 года Михаила Хруничева назначают народным комиссаром-министром авиационной промышленности СССР. Под его руководством были выпущены первые реактивные истребители МиГ-9 и Як-15 и МиГ-15, который превосходил мировой уровень.
Качественный скачок в авиапромышленности, организатором которого стал Михаил Васильевич, позволил принять на вооружение реактивные бомбардировщики Ил-28, Ту-16, а также создать и внедрить в производство первый советский реактивный пассажирский самолет Ту-104. С февраля 1955-го он заместитель председателя Совета Министров СССР.
Скончался Михаил Васильевич 2 июня 1961 года. Похоронен в г. Москве в Кремлевской стене.
