В Старожилове его все еще называют начконом, потому что «таких больше не делают». Старожиловский конезавод – единственный в России, в котором сохранилось 180 самых ярких, чистокровных лошадей русской верховой породы, и все это благодаря ему, начкону Владимиру Фролову. Сейчас воссозданная под его руководством порода снова под угрозой исчезновения. «Закончатся деньги у частника, и отвезет он их всех на мясокомбинат», – беспокоится Фролов. Он пытается доказать чиновникам, что русская верховая – самое настоящее российское достояние, о котором должно позаботиться государство.
«У нас три достопримечательности: комплекс конезавода, редкая русская верховая порода лошадей и начкон Владимир Константинович Фролов», – говорят жители рабочего поселка Старожилово в 50 км от Рязани.
Это типичный российский поселок с населением около 5 тыс. человек. Частные и двухэтажные блочные дома, березовая роща, новые коттеджи – а за ними готический замок конца XVIII века. Стрельчатые окна, зубчатые высокие башенки на крыше, ромбовидный орнамент из желтого кирпича на красном фоне – это тренинг-конюшня с манежем для тренировок. Промышленно-усадебный комплекс построили по проекту архитектора Федора Шехтеля для барона Павла фон Дервиза, кавалериста и промышленника. 200 лет назад здесь было более 2,5 тыс. лошадей, которых он продавал на царский двор и в гусарские полки.
Лошади лениво прогуливаются в леваде – огороженном дворике перед конюшней. Подходят на зов, вытягивают шеи через ограду, внимательно смотрят: «Морковка есть? А хоть черный сухарик?» Гнедые, чаще вороные – в дореволюционное время порода называлась орлово-ростопчинской (по фамилиям заводчиков).
Поголовье почти исчезло во время Первой мировой и Гражданской войн: лошади погибли в боях…
В начале 1930-х годов энтузиасты разыскали несколько чистокровных лошадей, от которых на украинском Деркульском конезаводе появилось новое поголовье. Породу назвали русской верховой, чтобы никого не раздражать фамилиями бывших аристократов. В 1941 году лучших скакунов немцы вывезли в Германию, и порода снова оказалась под угрозой исчезновения. В середине 1950-х годов первый генсек Советского Союза Никита Хрущев решил, что «наступила эра тракторов и комбайнов», а коневодство чересчур убыточно. Он велел засеять пастбища кукурузой, племенные лошади отправлялись прямиком на мясокомбинаты. Порода снова исчезла.
В третий раз ее восстановлением занялись в 1978 году в рязанской глубинке – на Старожиловском конном заводе. К тому времени начальником конной части уже два года работал 28-летний выпускник Ветеринарной академии имени Скрябина Владимир Фролов.
– В том году приезжали телевизионщики. Попросили меня верхом проехать, а сверху эту запустили… которая снимает и жужжит. Точно, дрон. Оседлал Ходару, пустил ее легким галопом, а ей шум не понравился, она в сторону дернулась. Пришлось схватиться за гриву, но я не упал. Да я бы и сейчас сел верхом, но заезженных лошадей не осталось. Раскупают их понемногу, – рассказывает Владимир Фролов.
Он родился в селе Староюрьево соседней Тамбовской области. Лет в пять уже крепко сидел на любимом коне.
– «Учись, чтобы не пришлось всю жизнь коням хвосты крутить, как мне», – говорил отец. Он был заядлым конником, все разговоры в семье сводились к лошадям. Эта любовь у меня от него, а у него – от своего отца. У меня был любимый конь Лубок, наполовину рысак. Отец работал в совхозе; он вставал в четыре утра, запрягал Лубка в линейку [длинная повозка с продольной скамьей] и вез доярок на работу. Какие песни они всегда пели! – вспоминает Фролов.
После школы Владимир поступил в техникум на факультет «Электроснабжение железных дорог». На следующий год его призвали в армию. Фролов до сих пор удивляется, как все «срослось» в его судьбе: тогда из этого техникума в армию не призывали, но в 1967 году началась арабо-израильская война и «международное напряжение» вместе с ней. Так Фролов попал не просто на срочную службу, а в конный эскадрон ЦСК.
|
В |
ысокий и прямой, как всадник на соревнованиях по выездке, начкон заметно прихрамывает из-за старых травм. Первым делом идет на конюшню. Лошадей выведут в левады ближе к вечеру, когда немного спадет жара. Фролов проходит вдоль денников. К одним лошадям заходит и заботливо хлопает по шее, с другими разговаривает: «Какая хорошая девочка, вся в папу», «Попозже погуляешь, потерпи».
На каждом деннике табличка с кличкой лошади и именами родителей. Фролов наклоняется, чтобы прочитать.
– Я уже только на имена родителей смотрю – их помню. А эти уже не при мне рождены. Так, это у нас Дарси… в роду должен быть латвиец [латвийская порода лошадей с примесью крови орловских рысаков], – бормочет себе под нос Фролов. – Ну точно: отец – Изборник, мать – Дефензива, как раз ее отец и есть латвиец.
Чаще всего лошадей этой породы используют в выездке – дисциплине верховой езды, когда лошадь «танцует». Фролов любит сравнивать русскую верховую с птицей феникс, которая исчезает, но снова возрождается. Он считает, что эта порода лошадей отличается от других прежде всего умом и характером: быстрее учится выполнять элементы верховой езды, предугадывает желания всадника. Но есть особенность: если грубо дернешь поводом, причинишь боль шенкелем – перестанет слушаться. «У нее настоящий русский характер – гордый и непредсказуемый», – описывает Фролов любимую породу.
Он помнит сотни лошадиных имен и их родословные до седьмого колена. Через его руки прошла тысяча жеребят – столько было продано из Старожиловского конезавода в хозяйства других регионов и стран. Над только что рожденным жеребенком здесь обязательно проводили ритуал: выпивали по 50 грамм водки из яичных скорлупок, но не «до дна», а остатки выплескивали на копытца.
О лошадях Фролов может говорить с утра до ночи. Он был «лично знаком» с двукратным чемпионом Олимпийских игр Пеплом, на котором выступала советская спортсменка Елена Петушкова, и Софистом – конем легендарного маршала Семена Буденного. Фролов «познакомился» с ними в конце 1960-х, когда служил в конном эскадроне ЦСК.
– Однажды Елена Владимировна Петушкова помогла мне купить одежду, когда мы были в Германии на соревнованиях. Она отлично знала английский, без нее я бы не справился. Петушкова любила сама седлать своего Пепла, но она работала в МГУ, поэтому в будние дни приезжала на тренировки ранним утром. Готовить лошадь приходилось «срочнику». Он постоянно ворчал, мол, не дает выспаться, нашлась тут амазонка! А Петушкова оправдывалась, что после работы ей никак не выкроить время, и носила «срочнику» шоколадки. Честь побыть денщиком у Буденного, нужно было еще заслужить, и мне удавалось. Ухаживал за его Софистом, бывал на даче в Баковке – там у него тоже было две лошади, – вспоминает Фролов.
– Я ему уже сколько лет говорю: Владимир Константиныч, садитесь писать мемуары, а он – ни в какую! – перебивает бывшего начальника бригадир конной части Наталья Калинина. – Говорит, что не писатель, не получится ничего. А кому ж еще писать, как не ему? Не мне же: не все знаю, я здесь всего-то 25 лет работаю.
Фролов и сейчас отмахивается. Говорит, некогда: нужно снова спасать породу да и «Валентине Петровне [жена Фролова] надо еще помочь огурцы закатать».
Барин, Герцог, Диксон, Импровизатор, Амаретто – такие причудливые клички принято давать племенным лошадям. В имени жеребенка должны быть первые буквы имен матери или отца. К примеру, отец рожденного в Старожиловском конезаводе, выступавшего под седлом мастера спорта международного класса по выездке Инессы Потураевой Амаретто – жеребец Аю-Даг, сын «короля выездки», неоднократного чемпиона СССР, победителя Олимпийских игр Абсента.
Эти знаменитые представители породы смотрят с картин, которыми увешаны стены музея истории конезавода. Он находится на втором этаже замка, открытые окна выходят в заросший тополем двор. Ветер колышет ленты медалей, роняет на пол грамоты и выветривает еле заметный запах старинного паркета.
– Прямо на этом месте в 90-е стояли передо мной бандиты. Хотели, как говорится, «замутить совместный бизнес»: здесь купить подешевле, где-то там продать подороже. Подмять меня не получилось, но сильно и не давили, – рассказывает Фролов, сидя на диване «под старину» из грубой кожи. – А в 80-е меня чуть не посадили.
Из-за засухи лошади и жеребята стали получать вместо свежей травы грубые комбикорма. Начался падеж, погибло 20 жеребят. Тогда это было ЧП областного уровня, виноватым вышестоящее начальство назначило начкона. До суда дело не дошло: обвинение развалилось. Тогда начкон в первый и последний раз хотел уволиться и уехать из Старожилова.
|
В |
первые 10 лет работы по восстановлению породы Владимир Фролов ездил по ипподромам в поисках подходящих производителей – далеких потомков русской верховой. Привозил лошадей, близких по крови к этой породе: арабских, ахалтекинских, орловских рысаков, – и занимался разведением потомства, близкого по всем параметрам к русской верховой. В 1997 году Всероссийский научно-исследовательский институт коневодства зафиксировал воссоздание породы и присвоил ей регистрационный номер.
Фролов стал ремонтировать помещение под музей и собирать экспонаты. Бился с начальством за возможность отремонтировать конюшню – в 1996 году в главном корпусе наконец-то появилась новая крыша. Время после перестройки у многих ассоциируется с упадком, но конезавод такая участь миновала: по словам Фролова, завод тогда жил лучше, чем в нулевые, а в нулевые – гораздо лучше, чем сейчас.
В 2000-е годы на Старожиловском конезаводе было больше 350 лошадей, сейчас – 180. В хозяйстве тогда было 6 тыс. га земли – осталось около 300. На конезаводе работало около 50 специалистов, в том числе 22 конюха, коневоды, берейторы, ветврач, шорник, плотник, кузнец. Конюх зарабатывал более 300 руб. в месяц – в то время это было чуть больше двух зарплат начинающего инженера. Сейчас в хозяйстве работают три конюха и один табунщик. Их заработная плата не превышает 15 тыс. руб. В конноспортивной секции занимались десятки детей и подростков, но в 2018 году пришлось распустить последних начинающих спортсменов из-за аварийного состояния манежа.
– Начальник конной части – это не должность, а звание, которое еще надо заслужить. Сюда можно прислать десяток начальников, лошадей можно перепродавать от одного хозяина к другому, но начкон Фролов всегда будет единственным. Таких больше не делают, – говорит бригадир конной части Наталья Калинина.
|
Т |
ри дыры в крыше главного корпуса усадьбы – одна снаружи, две внутри – для Фролова катастрофа. Он бы и рад отремонтировать все своими силами, но нельзя: промышленно-усадебный комплекс фон Дервиза с 2018 года – объект культурного наследия (ОКН) федерального значения. Невозможно просто взять и закрыть дыру фанерой. Наталья Калинина тренировала детей и подростков до последнего, пока крыша не обрушилась в третий раз.
Собственник усадьбы – Агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры Минкульта РФ (АУИПИК). В 2020 году здание включили в проект «Возрождение исторических усадеб» федерального проекта «Культурная среда» нацпроекта «Культура», был разработан паспорт с вариантами современного использования. Замруководителя АУИПИК Денис Багаев сообщил, что сейчас они ищут инвесторов для восстановления здания.
Но крышу нужно ремонтировать сейчас, она продолжает разрушаться. Фролов не может смириться с такой бесхозяйственностью. Раньше он нанимал рабочих и каждую осень готовил усадьбу к зиме: белил, красил, проводил мелкий ремонт. Теперь он не имеет права это делать, даже если бы нашлись деньги.
– Разруха началась ближе к 2010 году. Четверть века назад конезавод стал акционерным обществом, и сначала «золотая акция» была у государства. Потом один начал скупать акции, другой… Контрольный пакет оказался в руках у гражданина Польши, который потом передал его бывшей жене. А она распродала земли под строительство. Племенное поголовье без пастбищных земель. И теперь часть этих земель один собственник арендует у другого. Цирк!
Сейчас бывшие земли конезавода принадлежат одному человеку, сами лошади – другому, а несколько строений комплекса фон Дервиза – третьему.
– Все должно быть единым целым, земля, лошади и конюшни не могут существовать по отдельности, они должны принадлежать государству. Пусть капитализм, но государство-то никто не отменял, у нас должна остаться какая-то гордость? Русская верховая – это и есть наше достояние, к нему нужно относиться бережно, гордиться им. Частник – он что? Закончатся деньги, погрузит он лошадей в перевозку и отвезет на мясокомбинат. Я не про этого владельца, а вообще. И 40 лет коню под хвост, исчезнет порода, – расстраивается Фролов.
Он считает, что государство может вложиться в содержание русской верховой и всего старожиловского комплекса, просто пока никто не услышал его, Владимира Фролова. Значит, надо продолжать бороться. В этом его поддерживают большинство бывших сотрудников конезавода. Они говорят, начкон сделал все, что мог, но культ наживы и вечные ценности оказались несовместимы.
Бывший тренер Ольга Степанова живет в одном из зданий промышленно-усадебного комплекса фон Дервиза, в конце прошлого столетия приспособленного под жилье. Она уверена, что дом простоит еще 100 лет, если закрыть дыры в крыше. Но местные чиновники признали его аварийным, жильцов собираются переселить «в хлипкий новострой». Фролов пытается помочь жильцам остаться в усадьбе.
– Потому что он понимает: выселят нас – дом сразу же уничтожат, как уже наполовину уничтожили пустующие строения. Разобрали по кирпичикам, несколько раз поджигали. Владимир Константинович вместе с нами пишет запросы, жалобы. Он всегда был таким: старался для кого угодно, только не для себя. Кто-то остался при должностях, карьере и деньгах, он остался со своей мизерной пенсией. Полдома, которые ему выделили в советские времена, смог приватизировать, но это крохи по сравнению с другими. А ведь возрождение породы на 70% – его заслуга, остальные 30% – сотрудников конезавода, – говорит Ольга Степанова.
Такого же мнения и Наталья Калинина:
– Тут без него бы уже ничего не было. Конюшни растащили бы по кирпичикам, лошадей распродали по частным хозяйствам, и уже давно кончилась бы порода. Пока он с нами, плоховато, но держимся на плаву. А что нажил за 45 лет работы? Геморрой и «орден Сутулова»!
Обе сожалеют о вынужденном уходе Фролова на пенсию. Оставаться он уже не мог, потому что стал просто наемным работником, который даже не мог дать имя жеребенку. Супруга начкона Валентина Фролова, похоже, рада: говорит, что после его выхода на пенсию чуть ли не второй медовый месяц праздновала.
– Да я только три года назад его увидела, замужней женщиной себя почувствовала. У него всю жизнь были лошади, лошади, он фанат своего дела. Неделями в командировках пропадал, мотался по всей стране в поисках подходящих производителей. Нет конюха – он за конюха работать пошел, нет еще кого – он на подмене. Но я все понимала, не осуждала: знала, за кого замуж иду. Ни с удочкой, ни с корзиной для грибов я его ни разу в жизни не видела. Ничего его больше не интересовало. Да и сейчас все переписку ведет с чиновниками, не может он допустить, чтобы все развалилось.
|
К |
онный центр реабилитации побывавших в горячих точках военнослужащих – в этом Фролов видит спасение породы и всего комплекса. Считает это логичным: на нарядных лошадях орлово-ростопчинской породы когда-то гарцевали кавалеристы и гусары, на них не зазорно было показаться при царском дворе, более десятка лошадей русской верховой сейчас «служит» в президентском полку. Фролов направил свое предложение Сергею Шойгу, но получил отказ.
Фролов писал и губернатору Рязанской области Николаю Любимову. Тот начал поддерживать поголовье: за последние четыре года выделил субсидии на 20,665 млн руб. После обращений на прямую линию Владимира Путина предложения начкона «спустили на региональный уровень». Сейчас Фролов снова хочет просить помощи у президента, но уже в видеообращении, чтобы показать красоту лошадей и всего комплекса.
– В нулевые да и совсем недавно меня приглашали в Америку – там конеферма, есть несколько русских верховых. Я отказался: как куда-то ехать, если здесь вот-вот все развалится? Теперь думаю, столько спонсоров поддерживает наших футболистов. – Фролов делает паузу и морщится, как от зубной боли. – Может, и нам бы кто помог? Тому же Газпрому восстановить наше хозяйство было бы раз плюнуть. Чудеса же случаются. Вот в это верю: для русской верховой должно случиться еще одно чудо.
Перед тем как попрощаться, Фролов по-мальчишески опирается на поручни деревянной лестницы и перескакивает через пролеты. Идет к своей «Ниве» («Дети подарили!»), по дороге объясняет: чтобы объехать с проверкой четыре табуна верхом, уходил весь день, но когда в 2013 году появилась машина, стало гораздо легче. Пора помочь «своей Валентине Петровне» к зиме сарай разобрать, утят накормить и снова поговорить насчет покупки личной лошади – может, на этот раз разрешит?
